Сердце океана (СИ) - "Дарт Снейпер" - Страница 3

Ни одно плавание на корабле контрабандистов не может обойтись без стычки с имперскими кораблями: это закон, Феррар знал, что в паре дней пути от земель драконов наткнётся на флот венценосной особы. Обычно такие столкновения заканчивались для экипажа судна победой: юный и вспыльчивый император был ещё по-детски наивен и глуп, его ошибки не учили его, и он позволял своим людям разбредаться по всему континенту в поисках пиратов, так что натыкался Феррар в худшем случае на фрегат с парой десятков человек на борту — и только. Для такой махины, как «Скорпион», это было мелочью.

Но в этот раз ему не повезло: то ли молодой правитель, наконец, поумнел, то ли просто Фортуна вильнула перед капитаном задницей, но все — и даже Окси — банально проморгали первый удар. Пушечное ядро пришлось совсем рядом с отсеком трюма, но не пробило крепкое дерево, только оставило вмятину. Если попадут ещё раз — в пробоину хлынет вода. Если прицелятся чуть левее — угодят в специи. Терять их было нельзя, Феррар выложил кругленькую сумму за непритязательные мешки, наполненные пахучими приправами, и собирался поиметь хороший навар с этого. Невесть откуда взявшийся огромный корабль — собственность лично Его Императорского Величества, между прочим — мог здорово навредить всем его планам. Этого Феррару не хотелось; более того, он планировал пожить ещё с десяток лет перед тем, как уходить на покой, прихватив с собой в идеале самовлюблённого правителя, а без головы люди, как известно, не живут.

Даже бывалые пираты растерялись от таких размеров подлянки судьбы; не сразу маги — как правило, беглые, уважающий себя член Гильдии не взошёл бы на борт пиратского судна — сумели совладать с собой и ответить шквалом огня, не сразу запыхтели пушки, наливаясь блеском, не сразу завизжали, целя в противника, ядра. Феррар, позабывший о мальчишке, оставленном в каюте, метался по палубе, отдавал распоряжения, изредка вскидывал руки; сам по себе не слишком сильный маг, он, однако, мог постараться, сплести сложную вязь заклинания и оставить внушительную брешь в деревянном покрове императорского корабля. Этого было мучительно мало, капитана, с его невеликими задатками и нелюбовью к магии, хватало на два-три таких залпа, после чего его резерв опустошался. А воевать на расстоянии, владея искусством ближнего боя, проблематично.

Возникшая было трудность решилась сама собой: оба корабля сели на мель, едва ли человеку по бедро, и к «Скорпиону» ринулись вброд вооружённые до зубов гвардейцы; они, ловко влезающие по канатным тросам на палубу, матерились и что-то орали, но взбешённый и опьянённый сражением Феррар не слышал: он раскидывал врагов, в дело шли массивные кулаки, крепкие сильные ноги, ворох метательных ножей, припрятанный под одеждой, а одного Феррар даже оглушил, знатно приложившись лбом о его лоб; неприятно хрустнуло, чужая кровь брызнула в глаза, пришлось потратить драгоценные секунды на то, чтобы стереть вязкое и липкое с них.

Если ты теряешь зрение в бою хоть на долю мгновения, у врага есть шанс.

«Врагом» оказался совсем юнец, щенок ещё, зелень; но он, наверное, по наитию подгадав нужное действие, вскинул неповоротливый огромный меч. Обрушил Феррару на грудь.

Некстати мелькнула и пропала мысль о том, что вот так он и умрёт, бесчестно, от рук какого-то молокососа. Но у судьбы оказались другие планы. Несостоявшийся убийца легендарного Феррара тоненько взвизгнул, прижал к себе… израненную руку? Так и есть — круглый кровоточащий след от укуса, змеящиеся по венам чёрные потоки.

Яд тритона.

Убивает верно, наповал, в считанные минуты — конец.

Феррар медленно, точно не веря себе, повернулся. Перед ним стоял Юки; прижимал окровавленную ладонь к перепачканному рту, горькая жидкость капала с позеленевших, обросших перепонками пальцев, заканчивающихся крупными острыми когтями.

Неожиданно оказалось, что в своей истинной ипостаси мальчишка вовсе не так ужасен, как представлялось капитану. Да, два крупных толстенных хвоста вместо ног навевали на непривычного к такому делу священный ужас, но Феррар видел картины и пострашнее. Волосы — в человеческой форме они были белы, как снег, сейчас же отливали болотным — рассыпались по плечам и спине, увенчанной тонким гребнем, на лбу только наметились шишками ещё не выросшие рожки; должно быть, они чесались.

Но самым удивительным было то, что, с секунду постояв в таком же ступоре, как и капитан, мальчишка вдруг рванулся к борту, и его… вывернуло. Не смущённый чужим проявлением слабости (морская болезнь была частым явлением), скорее изумлённый, Феррар не сразу решился приблизиться к мальчишке; вокруг них бушевал бой, но он этого уже не замечал.

Как же так? Разве может тритона, кровожадного убийцу, тошнить от человеческой крови? Разве такое возможно?

Колыхнулась в сознании напополам с благодарностью ещё не оформившаяся, но уже запустившая цепкие ручонки в сердце мысль о том, что, может быть, многие легенды лгут, а слухи преувеличены. Но сейчас об этом было думать некогда — ошеломлённые явлением мифической твари противники, наконец, отмерли, ринулись в бой с удвоенным ожесточением, и Феррару снова пришлось сжать кинжал в одной руке, а метательный нож — в другой, и ринуться в гущу сражения. Он потерял все ножи до единого, но зато отхватил в трофей от одного из побеждённых соперников массивный тяжёлый молот: оружие, которое по плечу немногим, не знало пощады, превращая встреченные лица в кровавое месиво. Отдавшись битве, Феррар позабыл и про мальчишку-тритона, и про всё остальное. Слишком был долог и труден бой — имперские войска наступали, живые шагали через мёртвых, раненые цепляли за ноги, силясь хотя бы этим заслужить немного больше чести. Погибнуть вот так, в пылу сражения, у них было почётно. У пиратов считалось глупостью — жизнь не стоила ни специй, ни возможности торговли с драконами. Но деваться было некуда.

На рассвете остатки имперских войск бежали. Феррар, тяжело дышащий и сплёвывающий изредка кровью (чей-то удар пришёлся в лёгкое, чудом не став смертельным), баюкал раненую руку. Тут и там стонали измученные болью пираты: в пылу сражения никто не мог вылечить их, а теперь маги торопились, бегали от одного к другому, простирали руки, из-под которых исходило на раненых зеленоватое свечение.

Некоторым доставалось жёлтое. Это значило — небытие. Пропуск в лучший из миров. Безнадёжные воины, обречённые медленно умирать, уходили с улыбками: маги лишали их боли, оставляя только блаженство темноты.

Феррар ходил между телами, вглядывался в лица. Молча, по старому обряду, прощался. Про себя называл имена. Здесь были те, с кем он никогда не был особенно дружен.

И те, за кого он отдал бы свою жизнь.

Возле одного из тел он остановился, пошатываясь. Ничего не выражающее лицо побелело, карие глаза, казалось, сделались чёрными. Стало больно дышать — то ли из-за раны, то ли из-за слишком знакомых, слишком привычных глаз, невидяще уставившихся на него.

— Окси, — голос дрогнул, сорвался. Капитан обернулся; немногие уцелевшие помогали магам, до него не было никому дела. Но всё же он не позволил себе ни слёз, ни жалоб — только беззаветную, глухую скорбь молитвы. Просьбы богам — чтобы там, за Кромкой, приняли Окси хорошо. Дрожащими заскорузлыми пальцами закрыл он глаза своему другу и неловко, массивный и неуклюжий, поднялся. Раны требовали немедленного осмотра, но Феррар ещё долго не мог отойти от тела верного товарища к магам. Он ничего не говорил и не делал — просто смотрел. Может быть, вспоминал. Разрозненные картинки, проносящиеся перед глазами, имели мало общего с воспоминаниями, случайно уцелевшие кадры далёкого прошлого, которые теперь вызывали глухое и горькое чувство в груди. Смотреть на Окси было трудно. Половина его лица превратилась в кровавую кашу, светлая рубаха пропиталась буро-красным. Ставший смертельным удар оказался подлым: в спину, насквозь, через сердце. Кажущийся от крови ржавым кончик меча, торчащий из груди Окси, казался дерьмовой шуткой судьбы. Феррар закрыл глаза, отступил. Не раз и не два он прощался с товарищами после стычек, молчаливо и спокойно. Но отправлять в последний путь того, кому доверял не меньше, чем самому себе, оказалось тяжело. Феррар постоял ещё немного, обещая себе отомстить, сплюнул на деревянный настил и повернулся к телу друга спиной.