Приключения в Красном море. Книга 3
(Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз) - Монфрейд Анри де - Страница 9

Капитаном парусника был тридцатилетний араб с острова Джерба, обладавший представительной внешностью. На второй день перехода проказник-ветер унес паранджу, и при виде восхитительного лица пассажирки капитан влюбился с первого взгляда. Глаза юной невесты, блестевшие, возможно, сильнее, чем следовало, помутили его разум. Ночью он повел корабль прямо на рифы к востоку от острова. Сделал ли он это по собственной воле или Аллах внял мольбам девушки? Так или иначе, но с помощью двух матросов — суданских рабов ему удалось спасти одну из шлюпок. Он перенес в нее потерявшую сознание девушку и, даже не думая спасать ее отца, повез свою добычу к острову.

Кади, как это ни странно, утонул, несмотря на поразительную живучесть людей подобного сорта, которых, как говорит народ, надо забивать палками, как и старух, поскольку они отравляют всем жизнь. Уцелевшие поселились на острове, чтобы избежать возможных осложнений на материке. Прекрасная дева вскоре стала яблоком раздора, и ревнивый капитан, не желавший ни с кем делить свою добычу, в одно прекрасное утро был найден с перерезанным горлом. Матросы, менее щепетильные и более практичные, чем их капитан, поделили женщину между собой, стали жить в согласии и произвели многочисленное потомство.

В результате многолетнего смешения кровей получилась превосходная темнокожая раса, представители которой унаследовали тонкие арабские черты своей прародительницы и крепкое телосложение, мускулы и шелковистую кожу африканцев.

Стройные женщины с высокой грудью и широкими бедрами беззастенчиво показывают свое обнаженное тело и сильные ноги. Мне не забыть девушку, которая глядела на меня изумленными влажными глазами серны, в то же время рассеянно поглаживая свои твердые полные груди, чтобы смахнуть прилипший к ним песок.

Жители острова ловят рыбу накидной сетью; они питаются дарами моря, а излишки высушивают и четыре-пять раз в год отвозят рыбу на рынок, где меняют ее на рис, ткани и разные мелочи, необходимые в хозяйстве.

В то время как матросы наполняют бочки водой, я осматриваю остров, представляющий из себя нагромождения гранитных скал, испещренных глубокими трещинами и впадинами вулканического происхождения. Мы следуем по песчаному дну оврага, где не видно ни травинки, только высохшие чахлые кусты, которые месяцами ждут дождя под палящим солнцем. Мне кажется, что я оказался на мертвой планете.

После долгих блужданий между скалами, напоминающими своими причудливыми очертаниями доисторических чудовищ, мы приближаемся к подножию высокого скалистого плато, образующего естественный навес. Под его укрытием живут семьи тех, кого мы только что видели.

Прежде всего мне бросаются в глаза огромные белые кучи рыбьих костей, словно на подступах к гнезду хищной птицы, которая кормит рыбой своих птенцов. За этой свалкой в тени скалы сидят несколько полураздетых женщин, окруженных стайкой голых ребятишек. Они глядят на нас с изумлением. Рядом девушки сушат на солнце рыбу, разрезанную на две части. Эта сцена под палящим солнцем кажется мне видением из первобытной жизни.

Присутствие одного из моих темнокожих матросов немного ослабляет их испуг при виде белого пришельца. Я дивлюсь гостеприимству местных женщин, несравнимому с отношением к чужакам со стороны прибрежных племен. Убедившись, что я не представляю опасности, меня усаживают под сенью скалы, где вместе с запахом тухлой рыбы веет свежестью с моря.

Ко мне приближается девушка, прижимая к обнаженной груди панцирь черепахи, на котором, как на подносе, лежат желтые, прозрачные, как янтарь, шарики. Она ставит странное блюдо у моих ног и, покачивая бедрами, возвращается к своим подругам, занятым сушкой рыбы. Это не что иное, как яйца черепахи или, точнее, только желтки; белок лишенных скорлупы, обтянутых пергаментной пленкой яиц не свертывается при высокой температуре, и только желток становится твердым при варке. Поэтому яйца напоминают янтарные шарики и после однократной просушки на солнце могут сохраняться бесконечно долго.

Я проглатываю несколько яиц с большим удовольствием, ибо давно не ел пищу, богатую азотом. Тонкий вкус этого блюда напоминает вкус греческой путарги (сушеных яиц рыбы). Разумеется, мне приходится опорожнить содержимое панциря, чтобы не обидеть хозяев.

Мне с трудом верится, что все это происходит в 1923 году от рождества Христова.

Вернувшись на берег, я вижу, что мои матросы откапывают заброшенный колодец. Это наводит меня на мысль, что местным жителям известны другие источники с водой лучшего качества. Они оставляют колодцы для проходящих кораблей, которые не брезгуют и этой горько-соленой водой.

Мои матросы, вычерпав воду, скопившуюся на дне ямы, выливают ее на песок. Меня удивляет подобная расточительность в местах, где вода ценится на вес золота, но я не решаюсь задавать вопросы, чтобы не обнаруживать своего невежества.

В конце концов я понял из обрывков фраз, что местные жители, охраняя свои владения от непрошеных гостей, нарочно портят воду в колодцах, делая ее не смертельной, но способной вызвать тяжелые расстройства.

Пока матросы наполняют бочки из другого источника, я нахожу рядом с пляжем у подножия невысокого плато довольно объемистые тюки с бурым веществом — крепом[13], возможно, вынесенные на берег волнами. Однако, судя по количеству тюков, они оказались здесь не случайно.

Я расспрашиваю местных жителей о происхождении этого товара и слышу очень странную историю. Я приглашаю на судно вождя маленького племени — сухопарого старика неопределенного возраста, сморщенного, как печеное яблоко, но еще сохранившего силу и здоровье. Когда старик смеется, обнажаются его ослепительно белые зубы, а глубоко запавшие глаза поражают своим блеском. Вот о чем он мне поведал.

— Однажды ночью меня разбудил непонятный шум, исходящий от моря. Казалось, что он доносится из бухты, где мы сейчас находимся. Воздух огласился долгим далеким гулом, словно где-то там, за облаками над аравийским побережьем, грохотала летняя гроза. Но это был не гром.

Никто из нас не отважился выйти на берег из страха перед разбушевавшимися джиннами или демонами.

Когда шум прекратился, я обратился к Богу с молитвой, ибо утренняя звезда уже выплывала из моря. Затем, как всегда, мы отправились с сетями ловить рыбу до восхода солнца.

И тут мы заметили на земле каких-то людей. На некотором расстоянии от берега виднелась огромная лодка такой странной формы, что поначалу мы перепугались; нам почудилось, что это гигантская черная рыба, ничуть не меньше, чем самый старый Султан-эль-Бахр[14]. По ее спине расхаживали белые люди, которые то появлялись, то исчезали в чреве сказочного животного. В Адене мне уже доводилось видеть подобные диковинки. Завидев меня, чужеземцы стали подзывать меня жестами, и я приблизился к ним без опаски. Все они были европейцами, и молодой эфиоп служил им переводчиком.

Вскоре все в деревне успокоились, поверив, что пришельцы не причиняют им зла. Они искали воду и взамен дали нам сахару, риса и великолепные подарки для наших женщин.

Чужеземцы провели на острове несколько недель. Один из них все время сидел на вершине горы и наблюдал за морем в большие очки. Когда он замечал на горизонте дымок какого-нибудь корабля, направляющегося в Индию, он оповещал своих товарищей, и тотчас же огромная железная рыба уходила под воду, оставляя на поверхности моря масляную пелену наподобие той, что оставляют после себя кашалоты или косяки сардин, из которых делают сифу[15].

Европейцы возвращались через несколько часов или даже на следующий день. Мы ничуть не удивлялись тому, что они способны жить под водой, ибо Аллах всемогущ и пророк его — Мухаммед.

Однажды железная рыба исчезла еще утром. В середине дня мы увидели, как большой корабль, весь объятый пламенем, направляется к острову. Стояла такая же погода, как и сейчас, дул попутный ветер, и вся передняя часть корабля была окутана огромным облаком дыма. Только его корма, на которой находились люди, оставалась на виду.