Приключения в Красном море. Книга 3
(Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз) - Монфрейд Анри де - Страница 13

В этом огромном помещении можно безболезненно обсуждать любые дела, так как постоянный шум заглушает отдельные голоса. Впрочем, никто не обращает внимания на окружающих и ведет себя так, как будто находится в отдельном кабинете.

Я показываю Нанабою образец гашиша, привезенного из Египта. Он подтверждает, что здесь этот продукт зовется шаррасом. Я уже упоминал, описывая встречу с Тернелем, что надеюсь извлечь пользу из данного названия, известного только в Индии. Англичане поняли это раньше меня и, сбывая наркотики, остерегаются произносить опасное слово «гашиш».

Нанабой рассказывает мне, что товар находится на государственных акцизных складах, на дверях которых сияет выведенная золотом вывеска: Salt, opium and charras[22]. Странно видеть такой невинный продукт, как соль, рядом с опиумом и гашишем, и вскоре читатель узнает, чем это вызвано.

Шаррас (так же как опиум в Индокитае) открыто продается во всех местных лавках, имеющих соответствующее разрешение. Правда, дозволено приобретать лишь небольшое количество наркотика за один раз, но в Бомбее столько торговцев, что ничего не стоит запастись шаррасом и опиумом в нужном количестве.

Нанабой советует мне испробовать этот наиболее простой способ, им пользуются все моряки, скупающие в Бомбее контрабанду. Но мне он не подходит: я собираюсь приобретать товар оптом для регулярного вывоза. Задумавшись, Нанабой чешет в затылке.

Я предлагаю сходить к начальнику таможни Collector of Customs, поскольку речь идет о регулярных поставках. Нанабой тотчас же соглашается, и мы отправляемся в путь.

Администрация таможни располагается в огромном дворце с величественными воротами, напоминающими вход в храм и подавляющими своими колоссальными размерами. Пол украшен мозаикой, стены покрыты белой керамической плиткой, словно в операционной. В бесконечных коридорах, освещенных с одной стороны широкими оконными проемами, бесшумно, как тени, движутся босые солдаты-индусы, похожие друг на друга, как оловянные солдатики из одной коробки.

Нанабой окликает одного из них, и тот соглашается быть нашим проводником всего за четыре анна (полфранка), ибо в Бомбее все делается только за деньги.

На последнем этаже расположена великолепная застекленная веранда, где царит тишина, как в церкви. Мое внимание привлекают три загадочных двери — вернее, двустворчатые ширмы, открывающиеся в обе стороны.

Начищенный паркет сверкает, как лед, и мы отражаемся в нем вместе с часовым, застывшим наподобие восковой статуи. Он носит огромный тюрбан с золотыми галунами и широкий пояс красного шелка.

Сделав несколько шагов по коварному полу, Нанабой скользит и растягивается во весь рост. Солдат с галунами подбирает его далеко улетевшую шляпу и вежливо осведомляется о причине нашего визита. Я вручаю ему рекомендательное письмо французского консула, и часовой удаляется через одну из дверей, створки которой щелкают, как автоматическая задвижка.

Мы застываем на месте, не решаясь ступать по коварному паркету. Через пять минут появляется солдат и просит нас еще подождать.

Мы находимся на седьмом этаже — седьмом небе здешней администрации, где обитает могущественный Collector of Customs.

Застекленная дверь выходит на огромный рейд, тот самый рейд, на котором я остановился вчера под дождем. Сейчас небо прояснилось, и видно довольно далеко. На желтоватом фоне мутных вод выделяются утопающие в зелени острова. Вдали теряются в тумане леса с очень темной листвой.

Впервые передо мной приоткрывается завеса над таинственной страной.

Между тем время идет, из кабинета начальника таможни доносится бой часов, солдаты входят и уходят, a Collector и не думает показываться. Каким же неотложным делом занят этот человек, в поте лица управляющий бесчисленным штатом?

Пока я пытаюсь представить род занятий влиятельного чиновника, из его кабинета выходит слуга с большим медным подносом, на котором виднеются следы роскошного чаепития. Слуга несет остатки пиршества торжественно, словно драгоценную реликвию, и солдаты, застывшие в коридоре, того и гляди падут ниц. Но, привлеченные запахом пищи, они один за другим устремляются вслед за слугой, чтобы быстро подчистить где-нибудь на лестнице остатки пудинга, ветчины и опорожнить чайники.

На обезлюдевшей веранде слышно, как трижды властно звонит колокольчик. Солдат бежит, вытирая на ходу губы.

Наконец-то мы дождались своего часа. Мы входим в огромный кабинет, стены которого увешаны зеркалами в человеческий рост. В комнате царит полумрак, и я ступаю нетвердой походкой слепого, не в силах забыть о скользком паркете. Я различаю письменный стол величиной в бильярдный, и из-за него едва виднеется маленький лысый блондин неопределенного возраста в очках. Его сияющая лысина отражается сразу во всех зеркалах.

С надменным видом, соответствующим обстановке, он указывает мне на стул. Прежде всего я осведомляюсь, можно ли говорить с ним по-французски, и он снисходительно кивает.

В ранней молодости мне приходилось сталкиваться с подобным приемом у людей, занимающих высокое положение. Но этот человек вдобавок отгородился от мира очками, стекла которых скрывают его истинные чувства. Я заметил, что с мужчиной в очках труднее подружиться, а с женщиной и подавно.

Я заявляю о своем намерении приобрести шаррас для экспорта в Африку. Никакой реакции. Начальник таможни барабанит пальцами по столу с отсутствующим видом, словно думает о чем-то другом.

Наконец он отвечает мне по-английски едва слышно.

Он не знает, что Нанабой глухой. Бедный старик таращит глаза, приставляет сложенную руку к уху и вытягивает шею, но тонкие губы начальника едва шевелятся. В конце концов важная персона удосуживается заметить эту выразительную мимику, но, вместо того чтобы повысить голос, обращается ко мне на превосходном французском, но с нарочитым английским акцентом, словно стараясь придать чужому языку благопристойность в стране, где все должно быть британским. Он говорит, что мое дело его не касается, это епархия начальника бомбейской таможни — Collector of Bombay, к которому мне и следует обратиться.

Он встает, давая понять, что разговор окончен, звонит в колокольчик и выпроваживает нас с улыбкой.

Оказавшись на улице, я судорожно глотаю воздух, словно водолаз, поднявшийся из морских глубин. Мне хочется кричать, плеваться, валять дурака, чтобы поскорее отогнать от себя воспоминание об этом кошмарном сне с восковой фигурой, коварным полом и стерильной чистотой операционной.

Нанабой предлагает мне ради экономии прокатиться на «американской железной дороге», так он именует трамвай — обыкновенный желтый трамвай, как две капли воды похожий на все провинциальные трамваи, на которых не указан маршрут, зато неизменно присутствует реклама горчицы, корнишонов и чернил. Данным видом транспорта пользуются только индусы.

В трамвай входят матросы с сампанов, весь их наряд ограничивается узкой набедренной повязкой на веревке вместо пояса. Задняя часть остается при этом полностью оголенной. Они носят серебряные браслеты на правой руке и небольшие медные кольца в верхней части уха. Но, поскольку никто не обращает внимания на их вид, он кажется мне вполне естественным.

Через три четверти часа мы добираемся до противоположного конца Бомбея, где расположена старая таможня — мрачная постройка с толстыми, почерневшими от времени стенами, явно смахивающая на тюрьму. Здание было построено в конце восемнадцатого века и частично в эпоху португальской оккупации.

Привратник сообщает нам, что начальника нет на месте (сейчас время гольфа), но мы можем обратиться к суперинтенданту.

У каждого крупного английского чиновника в Индии есть заместитель из местных, который делает за него всю работу. Нам удалось застать на месте начальника таможни только потому, что в это время он имеет обыкновение пить чай в кабинете.

Какой контраст с новой таможней! Здесь всюду грязь, стены заплеваны и во всех коридорах стоит запах ладана, пряностей, бензойной смолы и жареной рыбы. Мы пробираемся сквозь лабиринт служебных помещений, где за черными школьными партами сидят тысячи писарей. Тут нет ни одной пишущей машинки, все делается от руки, как во времена королевы Виктории.