Интернет-издание авторов рунета «Портал» (СИ) - Орех Серж - Страница 7

Ага, я ему, типа, ремонт с профилактикой делать буду. За свой счёт. Щас! Раскатали губу, блин.

Напротив куркуля — участок старушки-божьего одуванчика. Тыном из кольев огорожен. Чисто как у дома Бабы-Яги. Выдернул я из этого так называемого забора дрын. Ничего, старушка не обеднеет.

«Эй, — говорю пацану, — братэло, сейчас огребёшь по кумполу, если не перестанешь хулиганить». Не реагирует, пишет и пишет. Я бы так писал, уже десять книжек бы моих издали. И все из одного этого слова нехорошего.

Замахнулся я дрыном, а сосед под руку канючит: «Это же ребёнок, как можно, вы же, Александр Степанович, его убьёте».

Испортил удар, паразит.

Кол вдоль головы пацана по касательной прошёл. Я его едва из рук не выронил. «Чего ты, — говорю, — Палыч, под руку вякаешь? Сам же говорил, что он твёрдый. Не кулаки же отбивать. Дай-ка я ему ещё раза врежу!»

И врезал.

Кол сломал, ввёл бабку в ущерб. А этот мелкий всё пишет и пишет. Я немного призадумался.

Тут, значит, пыль столбом — едет куркуль на своём танке. Это я так его джип называю, кто не понял. Затормозил возле нас, из дверей выставился, идёт к нам, брылями трясёт, типа, что за люди возле его частной собственности ошиваются и имущество портят?

«Ты, — говорю, — не гундось, буржуй недорезанный, а лучше поясни, что у тебя тут за чудо японское стоит и людей в заблуждение вводит?»

Он посмотрел, репу почесал. «Не, — говорит, — это не мой пацан. Мой размером покрупнее, одет приличнее и так мелочиться не будет, если уж напишет „…уй“, так чёрной краской и во весь забор».

Сосед-то у меня интеллигент, язык подвешен. Он мигом куркулю ситуацию подробно обрисовал. Но, тот хоть и куркуль, а русский человек, и звать его наверно, Фома. Я не спрашивал. В общем, этот Фома сначала соседа выслушал, потом подивился, потом попробовал с мальчиком поговорить. Ага, он с тем же эффектом мог бы со своим забором поговорить. Потом раз ему сразу в челюсть хук с правой. Пацан даже не шелохнулся.

Хорошо, что у куркуля в его танке аптечка была. Палыч ручонку ему быстро перебинтовал.

Я покурил, пока они возились, на пацана повнимательнее посмотрел. В натуре, глазёнки у него неживые. Будто лампочки в них светятся. И никакого проблеска мысли. Чисто механизм какой-то. А так ничего, с двух шагов от настоящего не отличишь. И сандальки на ногах.

Куркуль говорит: «Щас он у меня сандальки-то откинет!» Опять в машину залез и вытащил ствол. Мы с соседом аж попятились.

«Оружие, — говорит, — самообороны». Ага, я у нашего участкового такой видел. Системы Макарова.

В общем, шмальнул куркуль пацану в голову пару раз. С близкого расстояния. Я ему, куркулю в смысле, кричу: «Ты чего, ирод, делаешь! Чуть нас с Палычем рикошетами не угробил». А в этом мелком ни одной дырки! Точно бронированный. С виду и не скажешь. Пацан как пацан, если не приглядываться. Пишет и стирает. Пишет и стирает. И всё одно это слово.

Тут на шум бабуля-божий одуванчик и внучок ейный из соседнего курятника выползли. Бабуля запричитала: «Что же это делается, в детей стреляють!»

«Иди, — говорю, — посмотри, что этот дитёнок пишет». Подошла. Посмотрела. Подумала. «Это, — говорит, — бесы в ём сидят». И ушла за святой водой.

А я ейного внучека, охламона-переростка за ухо цап! «Наверно, — говорю, — это ты, паршивец, научил мелкого заборы портить?» После второго поворота он и раскололся. «Я, — говорит, — научил. Хотел бабкиному соседу напакостить. Научил слово писать. А потом объяснил, что оно нехорошее и даже рассказал, что это слово означает. Мальчик сразу раскаялся, достал тряпочку из кармана и стал слово стирать. Но тут что-то в нём переклинило, он опять слово написал. Потом стёр. Так и стоит, пишет и стирает, пишет и стирает. Мне надоело на него смотреть, и я к себе на участок ушёл».

Я охламону бабкиному ещё ухо довернул и говорю: «Где ж ты его взял, приятеля этого своего?» «Нигде, — говорит. И не приятель он мне. Я с утра к бабке приехал, а он тут уже стоял. Ничего не делал, на забор смотрел. Мне интересно стало, подошел, научил. Пусти ухо, дяденька, больно!»

Да, этого хулигана надо слушать. Он хорошему не научит.

Отпустил я его ухо. Потому что бабка прибежала. Стала на пишущего пацана святую воду из пузырька лить. В принципе, мысль дельная. Был такой старый фильм с этим, как его, комиком французским, забыл, как его звали. Говорят, он помер уже. Так вот там инопланетяне от морской воды ржавели и рассыпались в прах, а ведь тоже были как люди с виду.

Но наш, видать, не из тех. Бабка на него весь пузырёк извела, а он всё пишет и стирает, пишет и стирает. «Сильны бесы!» — сказала бабка и убежала со своим внучеком и его красным ухом. Наверно, молиться пошла.

Стоим. Куркуль свою отбитую руку баюкает, я курю, а Палыч всё причитает: «Спасайте мальчика, спасайте мальчика!» Дался ему этот мальчик. Как куркулю его забор. Тоже, даром что рука в бинтах, причитает, что забор испорчен.

Вот, думаю, собрались, интеллигент, буржуй и святоша с оболтусом. Ничего сделать не могут! Опять мне, рабочему человеку, всё расхлёбывать.

Кинул я бычок в траву, подошёл к пацану сзади, да как оторву его от земли. Тяжёлый, гад! Я с ним пару шагов назад шагнул и поставил обратно. Он, пока я его тащил, всё в воздухе ручонками сучил. А как твёрдую почву под ногами почуял, сразу опять к забору шагнул и давай снова писать и стирать, писать и стирать. Всё то же слово из трёх букв.

Тут меня и осенило! «Тащи, — говорю, — Палыч, тачку и доску, какую пошире. А с тебя, — говорю, — куркуль, поллитра. Потому что твой забор сейчас будет от этой напасти избавлен. А коли ни, то ни, сам понимаешь. Без пузыря пусть он его хоть до дыр протрёт, моё дело сторона».

В общем, минут через десять пузырь у меня в кармане уже булькал. А тут и Палыч подоспел. Велел я ему доску держать. А сам хвать пацана и поставил его на тачку. Сосед ему тут же доску сунул под руки. Тот подмены не заметил. Сразу пошёл на моей доске писать-стирать. Так и покатил я его в тачке к себе на участок.

Качу, а Палыч задом пятится, доску держит. Куркуль аж прослезился на радостях, что мы его так дёшево от этой напасти избавили.

Закатили мы тачку ко мне на участок, сгрузили пацана возле сарая. Он сразу как врос в землю, пишет и стирает, пишет и стирает на стене. Ну да от моего сарая не убудет, это не розовый забор. Пусть старается на горбылях.

Раздавили мы на радостях с Палычем честно заработанный пузырь, поговорили за жизнь душевно, только под конец сосед окосел маленько, опять начал мальчика жалеть. «Какой он, — говорю, — тебе мальчик? Это секретный робот. Наш или инопланетный, не суть важно. И лететь ему никуда не надо. Его тут оставили, наверняка, как испорченное имущество. Так что и болтать о нём никому не надо. А то, как в кино, придут люди в чёрном. Будут дурные вопросы задавать. Оно тебе надо?» «Не надо». «Понял?» «Понял».

Налил я Палычу на посошок, и пошёл он, на ветру качаясь. Слаба всё же интеллигенция на выпивку.

С утречка я попил пивка, огурцы полил. То сё по хозяйству. Пацан весь в росе, но стоит у стеночки, пишет. Доски как наждачкой за ночь отполировал. Гм, на хрена мне самому рубанком возюкать? Буду ему на ночь горбыль да доску неструганую подсовывать, пусть полирует. Только тряпочку надо будет наждачкой заменить. Для повышения производительности труда.

Посидел я, покурил. Надо было передохнуть и подумать. И придумал ведь! Подошёл к пацану, схватил его за ноги, дёрнул с поворотом и опрокинул лицом вниз на грядку, где раньше редиска росла.

Он свалился и ручонками в земле засучил. Типа, пишет и стирает. Я его опять за ноги ухватил. Приподнял, и повёл вперёд. Куда там культиватор! Так он лихо в моей грядке писал и стирал, что перекопал всю её за милую душу. Мне бы лопатой на час работы, а тут за десять минут всё взрыхлили. Плохо только, что тяжёлый он. Я вспотел его таскать туда-сюда. Хорошо хоть, что грядка маленькая.

Закончили мы перекопку, бросил я пацана, а он вскочил на ноги, и опять к стеночке. Пишет и стирает, пишет и стирает.