Туз Черепов (ЛП) - Вудинг Крис - Страница 11

«Я хочу увидеть!» — сказала она.

«Все приходит к тем, кто ждет», — мудро ответил он, потому что так бы сказал ее отец — одна из тысяч шуток, которые имели смысл только для них.

«О, ты такой зануда, — сказала она тоном, который свидетельствовал об обратном. — И в своей жизни ты никогда ничего не ждешь!»

«Да, точно, — сказал он. — Когда я чего-то хочу, я иду вперед и беру это!»

Он помчался через луг к ней, она завизжала, как маленькая девочка, и улизнула. Наконец он схватил ее и поднял вверх; она наклонила лицо к нему и поцеловала, а ее длинные белокурые волосы упали ему на щеку.

Было ли все это так? Да, он мысленно видел все это, но так ли было на самом деле? Действительно ли свет солнца падал на плавающие семена одуванчиков и превращал их в золотые? Неужели трава пахла так сладко? Понимал ли он совершенство мгновения, или оно стало совершенным только через линзу потерь?

Те, кто так любили друг друга в тот день, понятия не имели о том, что их ждет, о предательстве и трагедии, которые превратят их счастье в печаль и пошлют их крутиться по миру, разбитых и ожесточенных, стрелой лететь в жестокое будущее. В тот день они не знали ничего, кроме этого мгновения. Возможно, они должны были бы остаться в этом мгновении. Вот если бы он любил более бесстрашно и не отравлял их радость сомнениями, сейчас они были бы вместе. Но, может быть, другого пути не было. Может быть, они должны были расстаться, чтобы узнать друг друга.

Когда-то, до дней револьверов, пьянства и предательства, он бежал по лугу вместе с женщиной, которую безумно любил. Те дни миновали. Он бы хотел, чтобы они вернулись. Однажды он прошел тем путем; он должен верить, что сможет пройти по нему опять.

Если он сможет найти ее.

Если он сможет заставить ее передумать.

Прошло больше пяти лет с той ночи, когда Джез в последний раз спала. Она не скучала по этому. В любом случае она никогда больше не будет видеть сны.

Ее любимым временем стало раннее утро, когда экипаж обычно спал, и «Кэтти Джей» наполняли тиканье, скрип и большое пустое молчание. Не спали только она, кот и крысы в трюме.

Иногда она присоединялась к Слегу, ее мысли смешивались с его, пока он преследовал добычу в вентиляционных ходах, трубах и тайных местах. Она убивала вместе с ним и чувствовала кровь на своем языке. Но иногда она выбирала крыс, сливаясь с их неистовыми, вечно занятыми сознаниями.

Когда она была в соответствующем настроении, то полностью завладевала крысой, заменяя ее рефлексы своими командами. Она вела маленького грызуна к трубе, в которой лежал и ждал Слег, и оставалась в нем, пока кот рвал его на части. Очень острые когти погружались в спину крысы и в спину Джез, причиняя им обоим почти непереносимую боль. Но она терпела эти смертельные муки до тех пор, пока последняя иска жизни не покидала изорванное тело; именно тогда она чувствовала себя неистово живой, сознание прояснялось и голоса умолкали, на время.

Но они всегда возвращались.

Она сидела на корточках, сохраняя идеальное равновесие, на перилах галереи, вившейся над пещероподобным трюмом «Кэтти Джей». Она любила забираться высоко. Ее товарищи по экипажу двигались скучными путями — они шли по полу или поднимались по лестницам, следовали дорогами, предназначенными для ног. Ей же хотелось прыгать с насеста на насест, носиться зигзагами через окружающий мир. Ей хотелось жить в трехмерной вселенной, не ограниченной плоскими поверхностями и заранее предписанными путями. На людях она сдерживала себя, зная, что взбудоражит других. Но ночью, одна, она была свободна.

В такие дни у нее было больше общего с котом, чем с капитаном. Иногда это беспокоило ее, иногда — нет.

Ашуа спала под ней, завернувшись в спальник в своем маленьком гнездышке — обитой мягкой материей нише в переборке. Джез слышала как она негромко сопит во сне и как медленно бьется ее сердце. Она слышала и негромкое позвякивание кольчуги Бесс, слегка колыхавшейся под слабым ветром, который дул из системы вентиляции «Кэтти Джей». Голем спал стоя, пустой костюм, стоявший в сделанном Крейком святилище в задней части трюма, скрытым за стеной ящиков и брезентовых занавесок.

Были и другие звуки, которые она скорее чувствовала, чем слышала. Бормотание и лепет спящих сознаний. Далекий призыв манов, жалобный вопль, крик, с которым волчья стая зовет пропавшего члена. Самыми громкими были мысли пилотов, рабочих и таможенных чиновников, бродивших по докам снаружи. Они приходили к ней свистящим шепотом, перепутанной неразберихой голосов на пределе понимания.

Она могла слышать их, если хотела, хотя было удручающе трудно понять то, что она слышала. Они приходили одновременно, сшитые вместе куски бессмыслицы, окна ясности в движущемся тумане. Она взяла за правило никогда сознательно не слушать мысли команды, но иногда, невольно, что-то подслушивала. Она знала об опасениях кэпа на ее счет. Она разделяла их.

По крайней мере, его беспокоил только ее неестественный слух. Если бы он знал правду, он бы, наверняка, выкинул ее с «Кэтти Джей» пинком под зад.

Фрей никак не мог понять, откуда она узнала так много о транспортнике пробужденцев, да еще в ураган. Она узнала то, что невозможно было только услышать. На самом деле она слушала мысли людей, которые летели на корабле, выбирая из неразберихи лакомые кусочки информации.

«…должен был сказать ей, когда я…»

«…апомни наполнить это, прежде чем…»

«…как он сейчас? Что он…»

«…не моя проблема, и не имеет значения, что они…»

«…чувствую больным. Прошел месяц с того времени, как я чувствовал себя хорошо. Надо понять…»

Она с усилием вернулась в свое тело. Было слишком легко — и слишком опасно — затеряться в заботах и желаниях других людей. Рядом слишком много сознаний, даже ночью. Но днем было еще хуже. В толпе ей требовалась постоянная концентрация только для того, чтобы удержать свое сознание целым. Она чувствовала, что если разрешит себе расслабиться, она рассыпется, как свет, улетающий одновременно в тысяче направлений.

«Я теряю, — сказала она себе. — Я теряю себя».

Рисс предупреждал ее. Чем больше она узнавала о себе, чем больше использовала новонайденные возможности — возможности манов, — тем больше ей это нравилось. И она приняла это. Она выбрала стать другой, измениться. Но было трудно разрешить себе уйти из мира, который окружал ее.

Она дрейфовала в незнакомое море, в котором нет берега, вдоль которого надо плыть, и нет маяка, который указал бы ей путь. Она отдалилась как от своих товарищей, так и от себя, и приблизилась к… чему-то непонятному. И это пугало ее.

И тогда она увидела Пелару.

Как всегда, при мысли о нем сознание сосредоточилось. Далекие голоса растаяли. Она увидела его лицо, так ясно, словно он стоял здесь, прямо перед ней, на галерее. Оливковая кожа, скульптурные и высокомерные черты лица, изгиб рта, прямые плечи.

Красивый.

Настолько красивый, что ей становилось страшно. Красивый, как ребенок, красивый той красотой, которую видишь, когда изумленно глядишь на восход солнца. Непостижимой, подавляющей, проникающей в сердце.

Что все это означает? Что она видит, когда глядит на торговца слухами?

Джез всегда была замкнутой, даже до того дня в Йортланде, когда пришли маны. Она страстно желала общаться с другими людьми, но никогда не могла. У нее были друзья, родители и партнеры, но глубокая страстная связь, по которой она тосковала, став взрослой, всегда ускользала от нее. Те стороны человеческих отношений, ради которых другие люди готовы убивать и умирать, никогда не казались важными для нее.

Однажды она переспала с человеком на сорок лет старше себя только для того, чтобы вытащить шею кэпа из петли. Большинство людей было бы потрясено самой мыслью об этом. А для нее это был просто самый быстрый способ добиться цели. И это ее не осквернило. Она вообще почти ничего не почувствовала.