Между клизмой и харизмой - Аветисян Самвел - Страница 16

— Христо, помнишь акцию, где предлагалось купить что угодно в наших магазинах, наклеить на заднее стекло стикер с надписью «Лучшее из Европы — в магазинах ZOPA», слушать Eldoradio и выиграть приз?

— Помню, конечно. Акция называлась «Два утюга — пара».

— Мы разыгрывали утюги от Philips.

— Ладно, скажи, чем дальше заниматься будешь?

— На днях получил предложение от российского представительства Telenor.

— Круто!

— Но есть одно отягчающее обстоятельство. Придется на полтора года уехать в Ставрополь поднимать там сотовую целину. Telenor с местной «Электросвязью» учредил предприятие по запуску сети GSM. А у меня жена на сносях. Но это не скоро, в октябре. А пока надо думать, как семью прокормить.

— A severance рау[9]?

— Ты про выходное пособие? У Ярдова за счастье, если ушел без долгов.

— Я снимаю квартиру, ты знаешь. Вчера двигал шкаф, на меня посыпались пластинки. Советские, болгарские, из ГДР. Я подумал, может, сделать радио в формате oldies[10]?

— Ты имеешь в виду ретро? Это будет суперрадио. Успех обеспечен. Мое поколение, рожденное в СССР, будет писать кипятком, ностальгировать двумя руками.

— Тебе интересно поучаствовать?

— Спрашиваешь. Только Ярдов не должен узнать.

— Почему?

— Ну, мало ли. Он непредсказуем. Я возьму псевдоним. Как тебе «Марк Этинг»?

Три летних месяца, дожидаясь командировки в Ставрополь, я проработал креативным директором вновь созданной радиостанции «Ретро-канал», позже переименованной в «Мелодию», которая стала рейтинговой мгновенно. На пятилетии «Модерна» диджей этого радио Нагиев спросил губернатора Яковлева, приглашенного на празднование, какое радио он слушает.

— Знаете, мой водитель слушает вас, а я «Ретро», — смутился губернатор.

Моя «сотовая» миссия в Ставрополе близилась к концу. К середине декабря команда была полностью сформирована, служба продаж работала в ежедневном режиме и без моего понукания. Да и признаться, в последнее время я стал тяготиться однообразием дней и невозможностью видеть семью чаще. Передав дела Сергею Закураеву, моему преемнику, я вернулся в мой город, знакомый до слез, до любимых прожилок и — как его? — детских желез.

Как же я успел соскучиться по Питеру! И раньше стоило мне уехать на месяц в отпуск или на каникулы, как я тут же впадал в тоску и жадно желал возвращения, как желают возвращения к безнадежно любимой женщине. А тут покинул город аж на целых полтора года.

Но чем дольше утолял я тоску по городу, тем больше испытывал к нему вначале грусть, а после — жалость. Грусть от неухоженности разбитых улиц, затхлых дворов-колодцев, заплеванных подъездов с неистребимой вонью и мочой. И жалость оттого, что город ветшал: тускнел его лик, глохли краски, осыпалась стать.

Грусть и жалость позже исчезли, но появилось раздражение. Такое неловкое чувство стыдливости, какое возникает при нечаянной встрече с некогда любимой женщиной — прекрасной и величественной на «заре туманной юности», но сморщенной и шепелявой при встрече.

Выскребая из себя раздражение, я понимал, что у каждого города должен быть свой смысл, свое назначение, в котором выражается «глубинный механизм жизни». Этот механизм запускается скрытым конфликтом — подобно тому как действие романа разворачивается с помощью заложенной в сюжет драмы. Москву, к примеру, двигает конфликт между большими деньгами и отсутствием культуры. Нижний же Новгород раздираем несоответствием между славным купеческим прошлым и безликой ролью областного центра.

А что Петербург?

«Северная Пальмира», «окно в Европу», «культурная столица» — смысл всех этих затертых определений направлен вовне — на гостей, на туристов. И смысл этот можно выразить одним словом — «гостиница», где всё — красивая подделка: пышный фасад, помпезные парадные, витиеватые балюстрады. И жители его — сплошь швейцары да горничные.

Вызов, брошенный некогда болотам, порождал в служащих гостиницы убеждение в мессианской роли города, веру в то, что у него особый смысл, исключительная миссия. И эта неискоренимая вера в свою избранность сделала петербуржцев неизлечимыми мечтателями — эдакими Маниловыми и Чичиковыми в одном флаконе. Общаясь с ними, трудно избавиться от мысли, что беседуешь с рыбаками на отколовшейся льдине, дрейфующей все дальше от берега. Рыбакам кажется, что льдина эта и есть мировой центр цивилизации, и все проблемы на ней имеют глобальное значение.

Таким вот мечтателем я вернулся в мой город и погрузился в липкую офисную рутину. Работы в офисе практически не было, хотя формально я курировал деятельность маркетинговых служб трех дочерних предприятий Telenor — «Северо-западного GSM», «Северо-Кавказского GSM» и калининградского «Экстела». Я придумывал себе занятия: ездил в командировки, посещал выставки, общался с дилерами. Иногда от безделья выручал коллега, директор по маркетингу «Северо-западного GSM» Андрей Клонов, посвящая в текущие дела своей компании. Как-то раз он позвонил и спросил, не готов ли я сменить работу.

— Старик, тут тобой интересуются владельцы «Петроимпорта». Они производят кетчуп, майонез, маргарин и, по-моему, пельмени. Ребята надежные. Мы вместе учились в военмехе.

— Ты это серьезно? Как-то несолидно менять глобальную компанию на каких-то непонятных производителей кетчупа.

— Зарплатой не обидят. И даже долю обещают. Запиши телефон Дмитрия Костыгина. Он, кстати, перевел и издал в России роман Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Не читал?

В первые дни нового года и вплоть до весны шли ползучие переговоры Telenor с Дмитрием Зиминым о приобретении у него четверти «ВымпелКома». Оттого высшему руководству компании не было решительно никакого дела до питерского офиса. Мы были предоставлены сами себе. Глава представительства Иоран Скромсен неделями пропадал в Москве, технический директор Сергей Усищев зачем-то учил шведский, Татьяна Иноверцева, заместитель по финансам, записалась на кулинарные курсы, так как собиралась замуж, а я от скуки решил поступить в Стокгольмскую школу экономики, которая открыла филиал в Петербурге в Шведском тупике.

Ну, действительно, почему бы не поучиться, раз компания оплатила мне дорогое обучение (в конце 90-х полторы тысячи долларов были большими деньгами)? Раз в два месяца я приезжал в пансионат «Балтиец», где шли занятия и все располагало к учебе: крытый бассейн с сауной, тренажерный зал, круглосуточный бар с ночными бабочками, который, правда, позже сгорел. И все это не в какой-то захолустной дыре, а в курортном Репино, утопающем в мачтовых соснах и защищенном от соленых балтийских ветров дюнами.

Толком я не учился. После всенощных бдений в баре не оставалось здоровья идти на занятия. Я почти всегда пропускал первую пару. Потом от утреннего пива меня клонило ко сну, и, чтобы храпом своим не мешать товарищам, после обеда я шел отсыпаться. А вот вечером честно помогал коллегам делать teamwork[11]. Что такое teamwork? Ну, это такой способ коллективного самообмана, когда лебедь, рак да щука изображают из себя льва, жирафа и сову. И каждый мнит себя стратегом, глядя сверху на других. Потому что лев самый важный, у жирафа дальше взгляд, а сова мудрее всех.

Разумеется, меня невзлюбили. Помню, возвращался как-то вечером со свадьбы друга своего Мэтью Игела (Матвей, как я его по-дружески называл, возглавлял рекрутинговое агентство Kelly Services). Шел проливной дождь — нудный и ржавый, какой бывает в Петербурге на излете бабьего лета. В тусклом свете фар своего «жигуленка» я вдруг заметил размокшие силуэты двух девиц у дороги.

— Подвезти?

— В Лисий Нос поедешь?

— Не в Лисий Нос, дура, а в Ближние Дубки. В мини-отель «Венера».

— А закурить не будет?

— Не курю. Но есть водка. И шампанское есть. Будете?