Hospital for Souls (СИ) - "Анна Элис" - Страница 10

Правда, смысл этих слов вдруг так сильно режет, особенно когда между ними разрастается расстояние, что у Юнги попросту не выходит сидеть, смотря на его спину, и бездействовать. Потому что это неправильно. Так не должно быть. Юнги не готов отпустить его вот так просто. И забыть, как тот тащил его наверх каждый раз одним своим присутствием.

— Чонгук! — громко зовёт он, наплевав на десятки удивлённо уставившихся на него глаз. Юнги волнуют только одни, владелец которых мгновенно застревает в дверном проёме столовой, развернувшись полубоком, и выжидающе смотрит на него, практически не дыша.

Забавно, гремит в ушах его голосом, я хотел попросить тебя о том же.

Но Юнги, вмиг оказавшемуся рядом, нет никакого дела до того, что он там придумал в своей голове.

*

В заброшенный туалет на пятом этаже они поднимаются молча, не пересекаясь взглядами. Просто идут напролом, расталкивая студентов, вышедших на перерыв в коридор, будто заранее сговорились и обсудили маршрут и конечный пункт, а по прибытии оба достают ключ, опрометчиво рванувшись открывать дверь и больно столкнувшись плечами. Юнги очень хочется спросить «Что это за поведение такое?» и «Зачем нужно было срываться на Хосока?», но Чонгук отвечать, как и всегда, не намерен, поэтому Юнги ничего не остаётся, кроме как просто позволить ему, ни в какую не пропускающему вперёд, повернуть ключ и заскочить в помещение первым.

— Какого чёрта с тобой происходит? — всё-таки не выдерживает Юнги, закрывая их на защёлку с внутренней стороны.

Чонгук очень злой, Юнги никогда прежде его таким не видел. Тот всегда сама уравновешенность и сдаётся в любой граничащей с опасностью ситуации. Притворяется мёртвым, чтобы прилетело меньше. Это природная мудрость и стратегическое мышление, выгораживает его Юнги всегда, это проявление смекалки, а не слабости. Юнги и сам это прекрасно понимает, но уже после того, как всё произошло – когда валяется на асфальте покоцанным и почти убитым. Вчера Чонгук впервые ввязался в драку. И бился он не за себя, а за него, Юнги – это самое страшное. Намджун точно мог уложить его одним мизинцем, однако не стал, даже не попытался. Лишь щедро дал шанс разрушить свою жизнь собственными же руками и приговорить себя к страданиям до конца своих дней. А тот, как дурак, повёлся.

— А с тобой? — направляясь к окну, Чонгук достаёт пачку сигарет с зажигалкой и бросает рюкзак на пол.

У Юнги страшно раскалывается голова, да и всё остальное болит не меньше. Наверное, действие обезболивающего, которое он принял глубокой ночью, уже закончилось, а это ему сейчас совсем не на руку, ведь из таблеток он ничего с собой не взял – просто не сообразил в утренней спешке.

— Что тебя дальше ждёт, Чонгук? — устало бубнит он, отворачиваясь. — Что он теперь сделает с тобой?

Раковина, стоящая по левую руку, кажется спасением: Юнги упирается в неё ладонями и опускает вниз голову, пытаясь дышать поглубже. Сюда он бежал, бежал, будто на адреналине, очень быстро, забыв о всех своих ушибах и наплевав на то, что организму необходим покой. Теперь он не чувствует ног и его укачивает от того, что вокруг всё плывёт, растекается. Даже спина Чонгука, который не удосуживается проверить, почему его голос так внезапно затих. Неужели ему опять всё равно?

— Меня Намджун уничтожит, — флегматично отвечает тот, смотря на улицу через просвет и делая очередную затяжку. — А что будет с тобой?

Ответ для Юнги слишком очевиден.

— А мне нахрен ничего не нужно без тебя, — честно шепчет он, ощущая, как медленно теряет силы.

Чонгук поворачивается ровно в тот миг, когда Юнги чувствует, что больше не может держаться прямо. Его рука, что до этого момента служила главной опорой, плавно соскальзывает вниз, ноги подкашиваются; он сильно ударяется о керамику сначала локтем, потом подбородком, а затем и вовсе падает на пол, стукнувшись о кафель затылком, но, даже находясь в угрожающем жизни состоянии, не зовёт Чонгука на помощь. Какая вообще разница, примчится он спасать сейчас или нет? Есть ли смысл верить в то, что когда-нибудь у них всё будет, как у нормальных людей? Что они тоже будут улыбаться, тоже будут творить какие-то глупости, будут ссориться и мириться, будут… просто рядом? Юнги думал всю ночь и жутко задолбался придумывать причины для дальнейшего существования без него. Чонгук сильный, в этом Юнги не сомневается, но он сильный, скорее, морально. Намджун же грёбанная гора мышц и физической мощи. Они не соперники друг другу. У одного против другого нет никаких шансов.

— Юнги, — Чонгук оказывается близко в один момент. И впервые зовёт его по имени. — Юнги, ты слышишь меня?

Это так больно – думать о том, что Чонгук боится за тебя. Что падает на грязный пол в своих светло-голубых джинсах, осторожно приподнимает, укладывая на свои колени, держит крепко в своих руках и дышит громко, встревоженно. Юнги становится так тепло, когда Чонгук его касается, так спокойно, что нет никакого желания говорить что-либо и показывать, что находится в сознании. Ведь стоит только подать голос, и Чонгук непременно бросит его здесь и уйдёт, сделав вид, что ничего не было, а Юнги не хочет расставаться с этой заботой. Он ощущает чонгуковы пальцы у себя в волосах – движения медленные, едва ощутимые, но от них кружится голова и сердце бьётся чаще, чем следовало бы. У Чонгука оно бьётся ещё быстрее, но, наверное, от того, что он испугался и резко рванул на помощь. А может быть, и не из-за этого.

Юнги запутался. Страшно запутался в своих чувствах к Чонгуку. Не должно в его объятиях быть так хорошо, не должно становиться легче всего лишь от нахождения с ним рядом. Не должны бежать мурашки по спине и рукам от того, что он гладит по голове, не должно рвать в клочья от ощущения его взгляда на своём лице. И самое главное, Юнги не должен бояться потерять всё это – каждую крупицу эмоций, что дарит ему Чонгук. Они не всегда положительные, есть и страх, злость, ненависть, агрессия, но все они настоящие, их можно прочувствовать.

У Юнги слишком много «не должен» сегодня. Но он уже не хочет в те времена, где единственной проблемой были постоянные избиения за любое неверное движение и неаккуратно сказанное слово. Сейчас в его мыслях только Чонгук и волнение за их судьбу.

— Не уходи, — неразборчиво хрипит Юнги, не открывая глаза.

— Что? — тихо переспрашивает Чонгук, наклонившись к его лицу.

Ощущать его дыхание на своей щеке невыносимо. Хочется то ли встать и убежать, то ли вцепиться и умолять не отстраняться. Тревога становится очень сильной – кажется, даже начинают дрожать губы, – и Чонгук наверняка всё замечает, но вряд ли понимает, что это не из-за нестерпимой боли во всём теле, а из-за трепета от их близости. Юнги мечется внутри себя, не понимая, откуда взялось такое сильное чувство, не знает, что ему делать со всем этим, и переживает только за одно – что Чонгук отпустит, и эта мясорубка внутри закончится.

— Не уходи, Чонгук, — он сжимает ткань его футболки в кулаке и держит крепко, даже отчаянно. — Пожалуйста, не уходи.

========== Part 7 ==========

Юнги понятия не имеет, куда едет. В машине играет грустная музыка жанра пост-панк, тело немного ноет от притупленной таблетками боли, а настроение можно описать только одним словом – апатия. Чонгук не пришёл сегодня в университет, не ответил на звонок Хосока и не появился вечером в своём дворе, где Юнги терпеливо его ждал. Думать о том, что Намджун за один день оправился, и Чонгука уже где-то прибили, не хотелось изначально, но Юнги всё равно начал. И до сих пор продолжает: мучает своё воображение жестокими картинками, на которых Чонгук весь в крови и не дышит, не может сконцентрироваться ни на чём. Наверное, если бы он переносил спиртное, он бы давно уже напился в хлам, чтобы забыть обо всём, что так сильно тревожит, но он знает: в этом нет никакого смысла. Легче не станет – банальная истина. Поэтому Юнги едет неизвестно куда, курит в открытое окно и грустно смотрит на пустую дорогу, освещённую ночными фонарями; подобная атмосфера всегда помогала ему успокоиться.