Там, где рождаются молнии
(Очерки) - Грязнов Евгений Николаевич - Страница 14

Да, о пустыне я и не помышлял. А зря: глядишь, и все же настроился бы на встречу с ней. Приехал в подразделение осенью. Вокруг — огромная серая равнина. Холодный ветер пронизывает до костей. Неприветливо, неуютно.

Тоскливо было у меня на душе, когда я представлялся командиру дивизиона, низкорослому, плечистому человеку со светлыми, словно выцветшими на солнце, пшеничными бровями и выгоревшими от зноя просветами на майорских погонах. Он слушал мой рассказ о жизни в училище внимательно, не перебивая, вопросы задавал коротко, скупо отвешивая слова. Побеседовав со мной, повел на объекты. К станции наведения ракет мы шли напрямик, по целине: он — в сапогах, я — в щегольских ботиночках. По-волжски окая, командир говорил:

— Офицером наведения вам пока рановато. Поэтому смирите гордыню, поработайте техником. Познакомьтесь поближе с операторами, присмотритесь, как Зима работает…

«Опять — Зима. Ну уж на поклон я к нему не пойду, — решил я. — Слишком много чести». У меня еще не выветрился разговор с ним у проходной при первой встрече.

Командир, взглянув на мое сердитое лицо, усмехнулся. Склонившись над колеей, набрал полную пригоршню песка. Растопырив пальцы, медленно пересыпал ее в другую ладонь.

— Холодно в пустыне, а песок теплый. — Майор отсыпал мне песку. Я не понимал, к чему клонит командир, а он задумчиво продолжал: —Так и некоторые люди. Внутри теплым тепло, а снаружи они кажутся холодными. — Неожиданно майор улыбнулся. Хорошая была у него улыбка, заразительная. Потом, будто спохватившись, что наговорил много всяких красивостей, твердо произнес: — Ну что ж, лейтенант. Желаю удачи…

И пошли будни, очень похожие друг на друга. И оттого, что свое законное место офицера наведения я занимал лишь изредка, барометр моего настроения все время показывал «пасмурно».

Вот так и жил я: на службе, находясь под прицелом иронических взглядов Зимы, а в гостинице, куда меня временно поселили, мучаясь над вопросом, как достать цветы к приезду моей Любаши. Где взять их, если вокруг — одни пески… Иван Зима — тот, по-моему, меня и за офицера пока не считал. Помнится, на первой тренировке принял я на экране отметку от стаи гусей за самолет «противника». После Зима в кругу друзей стал рассказывать, что у одного знакомого с детства страсть пасти гусей. И с тех пор, мол, пасет он их где только может. Один раз, говорят, даже пытался использовать для этого современную радиоэлектронную аппаратуру.

Сам Иван, надо отдать ему должное, работал как бог. Солдаты за консультацией только к нему и обращались. Ну, а я грешным делом пристроюсь где-нибудь за электронным шкафом, ковыряюсь с отверткой, будто бы страшно занят делом, а сам слушаю, как просто отвечает Зима на самые сложные вопросы. Однажды и не заметил, как заслушался. Отвертку выронил. Иван заглянул за блок, увидел меня — а я спохватился, опять за отвертку. Прищурился Зима и спрашивает:

— Уж не ракетный ли лук вы здесь изобретаете? Чтобы, значит, ракетами из него пулять без всяких затрат электроэнергии?.. Только сомневаюсь я…

Операторы улыбаются. А Иван им:

— Помню, когда я в десятом классе еще учился, поселился рядом с нашим домом изобретатель один. Тот, правда, по линии фотографии решил пойти. Отпечатает свое изображение в нескольких экземплярах, слегка окунет в закрепитель и девушкам рассылает. А надписывал он всем одинаково: «Милой голубке от голубка». Получит девушка такой снимок, а через некоторое время глядит: нет изображения, одна подпись осталась. Вот и слетелись как-то голубки к своему голубку, обиделись, значит, что изображение пропало со снимка, а увидеть-то любимое лицо хочется…

Я не утерпел, хлопнул дверью. Когда уже на улице стоял, услышал, как хохотали в кабине…

А вот теперь приехал к нам полковник из округа. Поскольку дивизионная гостиница состояла из одной комнаты, то в мой «люкс» поставили койку и для проверяющего. Я побаивался, что он станет первым делом расспрашивать меня о настроении. А вместо этого услышал:

— Тебя как зовут? Сережа? Это хорошо. Моего сына тоже так кличут. И он тоже лейтенант. И такой же курносый. Ну а меня — Алексей Иваныч… — и по-дружески подмигнул мне.

И сам не знаю, как случилось, но неожиданно для себя рассказал ему обо всех своих горестях. Было в этом человеке такое, что побуждало к откровенности: то ли его глаза с добрым прищуром, удивительно похожие на глаза моего отца, бывшего фронтовика, то ли манера разговаривать. Чем больше мы говорили, тем больше мне казалось, что этого офицера я знаю давным-давно. Даже лукавинки, проскользнувшие в зеленоватом свете его глаз в тот миг, когда я упомянул о цветах для Любаши, почему-то показались мне знакомыми. Рассказал я полковнику даже о том, что один товарищ все время подначивает меня. Фамилии, правда, не назвал…

Когда беседовали мы с полковником, в комнату, предварительно постучав, вошел Зима.

— Товарищ полковник, лейтенанта Чернышева командир дивизиона вызывает.

— Небось, опять хитришь, Иван? Почему ж командир посыльного не послал?.. Садись-ка лучше чайку с нами попей.

Я был поражен. Алексей Иванович разговаривал со старшим лейтенантом так, будто знал его много лет.

— Хитрю, товарищ полковник. Два слова мне Чернышеву сказать наедине надо. А за чай спасибо. Извините, некогда.

— Ну что ж, идите, посекретничайте.

В коридоре Иван предложил зайти к нему домой:

— Знаешь, там удобнее разговаривать…

Я хотел было отказаться, но он чуть ли не силой потащил меня за собой. В его комнате я ни разу не бывал. И когда зашел, тут же огляделся. Бросилось в глаза обилие книг. И каких здесь только не было. А среди них большая ваза с розами.

— «Снегурочка» — так называются эти розы. Сам вырастил, — пояснил Иван, перехватив мой взгляд.

— Так вот, насколько верны мои агентурные сведения, будешь работать за офицера наведения. Садись-ка поближе — попробуем представить картину боя и некоторые вариантики, которые придется нам с тобой решать…

Когда вернулся я к себе в комнату, Алексей Иванович еще сидел за столом, делая какие-то пометки в блокноте. Подняв голову, он спросил:

— Спать будем или еще чайку попьем?

За чашкой чая я спросил:

— Алексей Иванович, шрам у вас у плеча. Это пулевое ранение? Я знаю: у моего отца такой же. Расскажите, пожалуйста, как было.

— Что шрам, Сережа… На войне всякое бывает. Я тебе другое расскажу. Но прежде хочу спросить. Ты, как я понял, на Ивана обижаешься, а хорошо ли его знаешь?

— В смысле службы? Мастер…

— Во всех смыслах. Они связаны между собой, — перебил полковник.

Я замялся.

— Тогда слушай… Шли бои за освобождение Польши. В ту пору был я сапером. Ну а профессия это такая, что мало кто мог обойтись без нашей помощи. Особенно часто к нам наведывались разведчики. То сквозь минное поле их проведи, то в «колючке» проход проделай и закрой за ними… Словом, зачастили они к нам. Подружились мы. Дело-то у нас общее, к тому же рискованное. Был среди них занозистый парень. Худощавый, среднего роста, типа вашего старшего лейтенанта Зимы. Ордена нацепит, сапоги до блеска начистит и щеголем над нами посмеивается: что, мол, вы, жуки подземные, кроты слепые, все в земле ковыряетесь? Однажды, помню, зашел к нам в землянку. Я в это время фотографию жены разглядывал. Ну а он и давай свое остроумие показывать. «Уходи», — только и сказал я ему. Ушел. А через несколько дней штабу фронта потребовался «язык». Сопровождать разведчиков отправили меня. Мы долго ползли сквозь цепкий кустарник. Потом он кончился, но зато перед нами была проволока. Осторожно вырезав в ней проход, я пропустил разведчиков вперед. Мне бы, конечно, остаться надо было. Но уж больно шутки того парня в сапогах засели. «Поползу за ним», — решил я. И пополз за разведчиками, позабыв положить ножницы в сумку. Так в руке их и держал. Иногда над нами вспыхивали ракеты, и тогда все мы, загребая траву в горсти, теснее прижимались к земле. Когда разведчики прыгнули в траншею, оттуда неожиданно выскочил гитлеровец. Что-то крича по-своему, он, видать с перепугу, налетел на меня. Саперными ножницами я оглушил фрица. Но в это время поле осветили ракеты, и застучал вражеский пулемет. В ту же минуту что-то обожгло меня. Я потерял сознание…