Говорит Альберт Эйнштейн - Гэдни Р. Дж. - Страница 5

Домой он возвращается в слезах.

Чтобы как-то приободрить сына, отец садится с ним в Droschke — пролетку последней модели, новинку мюнхенского транспорта. С грохотом проезжая сквозь Изарские ворота, с востока отделяющие Старый город от районов Изарфорштадт и Лехель, отец показывает Альберту фреску победного шествия императора Людвига Баварского.

На дому с Альбертом занимается учительница, хотя мальчик убежден, что она только отвлекает его от действительно важных размышлений.

Однажды он швыряет в нее стульчик. В испуге та убегает и больше не возвращается. Альберт мечтает только об одном: чтобы его оставили в покое, наедине с книгами. Жажда знаний поистине неутолима. Одинокими дорогами разума она ведет его в такие дали, куда никто за ним не поспевает. Вот где счастье. А он тем временем продолжает открывать для себя Мюнхен.

Во время одной из прогулок, когда его застигла непогода, пожилой итальянец приглашает продрогшего до костей Альберта отогреться в своем особняке.

В доме Альберт рассматривает застекленные шкафы, сверху донизу забитые безделушками из стекла и фарфора и разными миниатюрными моделями. На столе атласного дерева стоит копия Миланского собора, выполненная из картона кремовой расцветки. Ажурные окна, барельефы, колонны, перила и статуи – все сделано из хлеба. Старик вовсе не архитектор. По его словам, все чертежи ему подсказывает воображение.

– Я живу в своей голове, – признается итальянец.

– Я тоже, – говорит Альберт. – Что это за памятник?

– Макет надгробия моей супруги. Два года назад она скончалась в своей постели. Прямо здесь. Я и установил макет на месте ее смерти.

Дома Альберт рассказывает отцу о дружелюбном итальянце. Герман объясняет:

– Синьор приобрел свои знания самообразованием. Когда ему было слегка за двадцать, он уже сколотил небольшое состояние, а поскольку теперь заняться ему, в общем-то, нечем, он и живет в своем воображении вместе с этими модельками.

В качестве особого подарка Герман ранним утром берет с собой Альберта на озеро Штарнберг, где во время Frühlingsfestival, Праздника весны, они становятся свидетелями спуска на воду небольшого парохода. В те годы пароход можно было увидеть разве что на Дунае, Эльбе или Рейне.

Стоит прекрасная погода. Альберт в восторге от аромата цветущей калины и нарциссов. А на полянах он находит распустившиеся сиреневые крокусы.

Похоже, на берегу озера средь буковых лесов собрался весь Мюнхен. Побеленные дома Штарнберга, церковь Святого Иосифа и отель в стиле швейцарского шале поражают воображение Альберта.

Вдали на горизонте виднеются Альпы. Синие. Серебряные. Розовато-голубые. Их зазубренные вершины. Бледно-рыжие.

Фасады домов украшены флагами, венками и драпировками. Альберт смотрит, как на пароходе развешивают гирлянды. На опушке у края леса он собирает букеты из горечавки и весенней примулы для матери и сестры Майи. Незаметно для себя он проглатывает обед – резиновый кусок отварной говядины и сухой картофельный салат. После спуска судна Альберт вместе с отцом вливаются в праздничную толпу.

Вечерами ему трудно уснуть. Во многом из-за боязни темноты. Он не смыкает глаз до тех пор, пока не поймет, что отец с матерью легли спать и можно без опасений выйти на цыпочках из своей комнаты, чтобы зажечь Stubenlampe[4].

Во мраке широкий плоский фитиль разгорается круглым пятном уютного желтоватого света.

Лежа в кровати, он не спускает глаз с яркой полоски между дверью и полом. Одним своим свечением она отгоняет образ снующего по коридорам чудовища, какое приходит после самоубийства, а иногда и после смерти от несчастного случая. Его появление предвещает болезни, хвори, страдание и забытье. А кончается все тем, что оно пожирает родню покойника, потом свою плоть и даже погребальный саван.

На рассвете Альберт просыпается сам не свой. Свет под дверью уже только мешает. Правда, сейчас самое время прикрутить фитиль, чтобы родители ни о чем не прознали. Альберт опять выползает из своей комнаты и гасит свет.

Вернувшись в постель, он снова ворочается с боку на бок – теперь ему не дает уснуть дневной свет, сочащийся в его комнату через щель в деревянных ставнях. Он зарывается головой под подушку. Но свет, конечно, никуда не делся. Чтобы оказаться в комнате, он пролетел сто пятьдесят миллионов километров. От солнышка, спасибо ему.

Стремительный полет. Полет со скоростью трехсот тысяч километров в секунду. Этот луч, пробравшийся сквозь ставни, оторвался от солнца каких-то восемь минут назад. Я знаю, как его замедлить. Он поднимает стакан с водой, преграждая путь лучам. Попадая в него, световой поток преломляется. Альберт прищуривает глаза. Но свет проникает под ресницы и растекается в узкую полоску. Все сильнее и сильнее Альберт стискивает веки. Линия света простирается вширь. И исчезает, когда он зажмуривается.

Каждый ноябрь после нескольких дней обильного снегопада начинается сезон саней, чему несказанно радуется Альберт.

Теперь, гуляя в Английском саду, можно любоваться пушистыми шапками снега, причудливо лежащими на черных пихтовых ветвях. Чистоту и безмолвие всего вокруг нарушает лишь перезвон колокольчиков на ярко-зеленых с позолотой санях, запряженных вороным жеребцом. Возница в меховой шапке, надвинутой на лоб, укутан шерстяной полостью.

На улицах колесный транспорт уступил место санному. Все грузы – кадки и ведра с водой, стянутые латунным обручем деревянные бадьи с молоком – перевозят на санях. Пересев на сани, все радуются, словно дети. Палитра ранней зимы завораживает Альберта. Багряные, розово-зеленые и серебряные листья, сказочные гирлянды клематисов на длинных побегах и сугробы чистого белого снега. Свет ослепляет. Блестит, и преломляется, и преломляется.

– Сейчас пойдем в «Аумайстер», – торжественно сообщает отец.

– Куда-куда?

– В «Аумайстер» – там лучший кофе в городе, прелестные дамы, пирожные. Много пирожных. Но еще больше милых дам.

– Милых дам, милых дам, – напевает Альберт.

Он обожает веселый нрав отца.

В возрасте двенадцати лет он любит пофилософствовать о религии и культуре на семейных обедах.

Отец с помпой представляет Альберта:

– Имею честь пригласить профессора Эйнштейна изложить нам свои соображения на выбранную им самим тему.

– Благодарю. Сегодня тема моей лекции – «Евреи-ашкеназы в свете некоторых скромных идей».

Семья приветствует его аплодисментами.

– Как всем нам хорошо известно, мы – евреи-ашкеназы. Ашкеназы сформировались как отдельная еврейская община в Священной Римской империи к концу первого тысячелетия. Согласно галахе, Шаббат наступает за несколько минут до захода солнца в пятницу вечером и продолжается до появления на небе трех звезд в субботу. Наступление Шаббата знаменует зажигание свечей и чтение благословения. Вечерняя трапеза обычно начинается с благословения, кидуша, произносимого на две халы. А завершается Шаббат на следующий вечер с благословением во время авдалы. В Шаббат нам запрещена любая работа. Мы созерцаем духовное начало жизни. Проводим время с семьей… Теперь пара слов о приеме пищи. Я предлагаю отказаться от свинины. Ее прекрасно заменит рубленое мясо в макаронах или в супе с клецками из мацы, а еще солонина с жареными картофельными латкес и сладким кугелем с сухофруктами, маслом и сахаром.

Вдруг он замолкает.

– И что? – спрашивает мать.

– Как всем нам хорошо известно, мы – евреи-ашкеназы. Ашкеназы сформировались как отдельная еврейская община в Священной Римской империи к концу первого тысячелетия.

– Альберт! – прерывает его мать.

– Пожалуйста, мама, не перебивай меня.

– Но ты повторяешься.

– Что есть, то есть.

– Я не могу воспринимать это всерьез, – говорит она.