В синих квадратах моря
(Повесть) - Золототрубов Александр Михайлович - Страница 3

Лена взяла Петра за руку:

— Не грусти, слышишь? Скоро снова будем вместе.

Он гладил ее теплую ладонь.

— Пиши, Ленка, часто, — тихо, почти жалобно попросил Петр.

— Береги себя… — Голос у Лены дрогнул. Но она заставила себя улыбнуться.

Поезд медленно тронулся, словно не хотел бежать в стылое Заполярье. Петр протянул жене руку, торопливо поцеловал и опять попросил, теперь уже громко:

— Пиши! Много пиши! И длинно-длинно!..

Она обещающе кивнула, а он на ходу прыгнул в вагон и стоял в тамбуре, до половины высунувшись наружу.

Поезд удалялся.

Мичман Зубравин на палубе ожидал командира. (Он стоял на причале с каким-то офицером.) Позднее солнце спряталось за грядами скал, окрашивая их остроребрые спины в бронзовый цвет. Подул свежий ветер. Вода в бухте покрылась курчавыми барашками. «К утру, видать, море взбунтуется», — подумал Зубравин. Он старался думать о служебных делах, а мысли упрямо уносили его домой.

Как-то там Ольга? Когда он собирался в море, ей стало плохо. Она лежала на кровати и тихо стонала. Степан вызвал скорую помощь. Присел рядом. Ласково погладил побледневшее лицо жены.

— Умаялась со стиркой, и вот опять сердце… Может, мне, Степа, в больницу лечь? Все равно уходишь в море, а я тут одна. Отпросись у Серебрякова, может, оставит на берегу?

— Послушаем, что врач скажет.

Врач, коренастая женщина с добрым лицом, осмотрела Ольгу.

— Переутомились. Отдохните с часок — и на свежий воздух. Сердце у вас не в норме, беречься надо…

Зубравин вздохнул: скорее бы домой! Ольга, небось, ждет — сегодня ровно пять лет со дня свадьбы. А ведь он чуть не потерял Ольгу.

…Маленькая упрямая березка противится ветру, вспоминает мичман, а он пригибает ее к земле, свистит. Ольга, разбрасывая валенками снег, подходит к березке:

— Помнишь, Степан, как ты сравнивал меня с березкой?

Степан ставит на снег чемодан, сердито хмурится:

— Я жду ответа. Пойми, это серьезно. — Он положил руку на ее плечо, заглянул в глаза. — Приеду домой, устроюсь на работу — и сразу вызову.

— Так и вызовешь…

— Приеду за тобой! Ты только скажи, любишь?

Люблю… — грустно говорит она и добавляет: — Север люблю.

Степан смеется:

— Подумаешь, романтика! У нас на Днепре березки не хуже.

— Моя березка здесь. Сердце мое в ней, душа.

Ольга вскидывает свои голубые глаза и горячо шепчет:

— Год дружим, а так ничего и не понял.

— Оля!

— Помолчи, Степан.

Над ними с криком пролетела чайка.

— Слыхал, она кричит? Кругом снег, холод, залив дымится, а она поет. И не летит к тебе на Днепр.

— Скажи, у тебя другой есть?

Ольга отстранилась от Степана.

— Глупый! Говори, да не заговаривайся. Езжай, коли захотелось…

Медленно убегает назад перрон. Степан стоит на подножке. Все быстрее стучат колеса. Все сильнее и чаще бьется его сердце. Нет, не может он так уехать.

На первой же остановке Степан торопливо взял с полки чемодан и сошел с поезда…

Пять лет. У Зубравина густая проседь на висках. Походы, походы. Шторма. Седина. Нет, не случайно она обелила виски мичмана, как не случайно и не сразу у глаз появились лучики морщинок. Тогда он был на берегу в служебной командировке (корабль стоял в ремонте). Во время стрельб с КП прервалась связь. Ему приказали срочно навести линию. Стылая вьюга. Ночь. Зубравин на веревке повис над скалистым обрывом, с трудом поймал концы оборванного провода. Где-то у моря взрывались снаряды, а он беспомощно висел над бездной, зажав в коченеющей руке сращенные провода. Наутро его нашли связисты. Дома он пришел в сознание и увидел на виске седину.

Но скоро ли освободится командир? Зубравин заглянул в радиорубку. Крылов в радиоприемнике менял лампы. Вот он закрыл блок, включил питание. Из наушников бурным потоком хлынула морзянка.

— Теперь голосок у него звонкий! — Крылов выключил сеть, и все стихло. — Дело мастера боится. Верно, товарищ мичман?

Зубравин почесал щеку:

— Игорь, а кто это утром к вам на КПП приходил?

Крылов насупился:

— Танюша…

Мичман давно приметил, что ходит Крылов куда-то. Не ускользнуло от его глаз и то, что нередко матрос возвращался на корабль грустный и даже злой. В такие минуты к нему не подходи — станет грубить, а Зубравин сам никому не грубил и не терпел этого от других.

— Больно ты влюбчивый, Крылов. А бабы — народ хитрый. Смотри, сорвешься с якоря.

Крылов усмехнулся:

— Вы это лучше боцману скажите. Фрося все на танцульках…

— Трепач ты, Крылов, — с укоризной бросил Зубравин. — Пустомеля. Так не трудно и хорошего человека обидеть, а Захар с Фросей сам поладит.

Он сказал это тихо, потому что неподалеку боцман Коржов красил леерную стойку. Степану даже стало жаль ого. Вчера Коржов поссорился с женой. (Живут они рядом, на корабельной стороне). Захар в море — она на танцы. Как-то Степан сказал ей: «Ты как балерина, Фрося. Все танцы и танцы. Не любишь, видать, Захара». Она стрельнула в него глазами: «Без любви детей не рожают, Степа. А я ему сына подарила… Веселинка во мне есть, потому и охоча до танцев».

Зубравин знал, что Захар любит жену. Любит до боли. Бывало, Фрося допоздна где-то ходит, он ждет ее, весь кипит, а вернется — не может ничего сказать. Она подскочит, поцелует его. «Милый, ты так устал!», и Захар уже отходит.

У трапа показался капитан 2 ранга Серебряков.

— Степан Федорович, зайдите ко мне.

Они вошли в каюту. Командир бросил фуражку на диван, снял шинель. От его чисто выбритого лица пахнуло одеколоном. Высокий, чуть сутулый, с черными усами, он выглядел мужественным. Раньше Серебряков занимался боксом.

— Домой собрались?

— Оля прихворнула, — смутился Зубравин.

Серебрякову стало неловко: на днях мичман просился на берег, а он не пустил его. Конечно, формально он прав: корабль уходит в море, и все люди должны быть на местах. Но если по-человечески? А вдруг у тебя самого, Серебряков, заболеет жена? Как бы ты поступил? Строг ты, старик, строг. Надо бы помягче.

Жену мичмана, Ольгу Ивановну, Серебряков знал хорошо. Знал он и о том, что у нее больное сердце. Всякий раз, как увидит Ольгу Ивановну, слегка наклонится в знак привета и непременно спросит: «Как живется, Оля?» Она ответит: «Спасибо, Василий Максимович, хорошо. Вот только мой редко дома бывает, все в морях». Серебряков как бы в шутку скажет: «Все мы ракушкой присосались к кораблю, он наш дом».

Серебряков сообщил Зубравину новость:

— К нам едет лейтенант. Из училища. Готовьтесь дела ему сдавать.

Мичман обрадовался.

— Сколько можно плавать без командира боевой части? Закрутился… Вот только кто он, лейтенант, цепкий ли?

— Я и сам еще не знаю, но надо помочь ему. Все мы когда-то начинали, — Серебряков взял папиросу, — Впрочем, ладно, я и так задержал вас.

Зубравин шел берегом, размышляя о новом командире БЧ. Лейтенант. А как с людьми будет?

Степан открыл дверь. Ольга лежала на диване лицом к стене. У него екнуло сердце: неужто хуже ей? Он склонился над Ольгой и с облегчением вздохнул — она спала.

На цыпочках ушел на кухню. А где же дочь?.. В открытую форточку со двора доносился ребячий шум. На качелях качалась Маринка. Соседский кучерявый мальчик хватал ее за косички, и оба весело хохотали. Степан нечаянно задел стул и разбудил Ольгу.

— Степа? — жена встала, поправила волосы. — Уснула я.

Он подошел к шкафу, порылся там, бормоча что-то под нос.

— Оля, где у нас бумага?

— Письмо? — спросила она.

— Рапорт командиру, — Степан взял тетрадку. — Понимаешь, лейтенант едет. Дела сдавать надо.

— Слава богу, теперь тебе легче будет. К чему две должности? Исполняй свою. Хватит нам и твоей получки. — Ольга подала ему авторучку: — Степа, может, рапорт на корабле напишешь? Помог бы мне белье прополоскать.

— Добро. — Он ласково поглядел на жену. — Не кружится голова? Ну, смотри…