Приятно тебя общать (СИ) - Кикина Ирина - Страница 13

Люда всплеснула руками и снова начала демонстративно вырываться. Виталик её снова удержал.

— Я не о том! Я вела два видеоблога! У меня были десятки тысяч фолловеров! На меня было подписано пять медиаличностей! Они даже меня комментили… Моя страничка в «На Связи» в позапрошлом году попала в сотню самых посещаемых! А теперь…

Жена на миг оборвала свой монолог, замерла, как сурикат, чувствующий опасность. Но нет, Артёмка в соседней комнате только немного повозился, не просыпаясь. Продолжила чуть спокойнее:

— А сейчас мои видеоблоги плесенью покрылись. Полгода ничего не могу выложить! Я ишачу на двух Артёмкиных страницах, я пощу статьи от его имени, я ищу лайкеров, я комментирую записи его френдов. И это притом, что я не однокашница ни разу, я связистка! — Люда с нажимом вытерла нос тыльной стороной ладони. — А что моя страница? Да от меня уже сокурсницы отписываются!..

— Ну милая… — мягко улыбнулся Виталик, — почему ты раньше не сказала?

— Я думала, это и так я-а-асно…

Новый фонтан слёз. Новые утешения и поглаживания.

— Я думала, пока ребёнок не может сам выбрать свою сеть, ты будешь вести его страницу в «Однокашниках», а я в «На связи»! А ты свалил всё на меня-а-а…

И впрямь дурак. И впрямь свалил. Ну что ж, будет тебе, Виталик, наука.

— Малыш, ну не куксись. Я понял, принял, осознал. Ну прости меня. Ты права, а я неправ, — бормотал умный муж, исподволь запуская пальцы в Людины кудряшки. — Надо было сразу сказать. Мы так и сделаем. И у тебя освободится время на личную сетевую жизнь!

Солёный поток прекратился, светло-карие глаза любимой засветились победно и чуть лукаво.

— И-и-и?..

— И с меня сюрприз, естественно! — горячо пообещал муж, целуя Люду в ушко.

Та гладила щетинистые Виталиковы щёки и думала: «Ну и пусть он однокашник, а я связистка! Всё же я тогда не ошиблась, что бы ни болтала родня! Главное, что он меня понимает, как никто. Главное, что он со мной в реале».

Артёмка захныкал, и пришлось бежать к нему. Но сынишка быстро угомонился, и супруги пожертвовали энным временем сна ради дел сетевых — и реальных. Ведь даже если весь твой день принадлежит маленькому монарху, это значит только, что ночь — лично твоя!

16 апреля Дарья Петровна отмечала День смерти. Вставала в семь утра, одевалась во всё новое и чистое, покрывалась белейшим платочком и шла в церковь. Отстоит службу, исповедается, причастится. Потом домой, счастливая и довольная. Соберёт напечённые с вечера пироги с капустой — и на трамвайчике ко внуку в гости.

Его семья уже давно знала старушкину причуду. Когда-то давно потомственная гадалка Степанида предсказала Дарье Петровне: жить будешь долго, а смерть к тебе придёт 16 апреля. Та смеялась сначала, потом, годам к шестидесяти, стала верить, а с шестидесяти трёх — отмечать. В этом году в двадцатый раз. С лёгкими изменениями сценарий повторялся: церковь, ко внуку, с подружками встретиться и себя порадовать. Внук, погрубевший, ожиревший и обабившийся, относился ко Дню смерти равнодушно — чудит старая, со всеми бывает. Правнуки они были ещё совсем маленькие и каждому бабушкиному приходу с пирогами искренне радовались. Их мать раздражалась и про себя думала: «Скорей бы уж сбылось предсказание».

В этот раз Дарья Петровна сидела у внука часа три. Рассказывала семейные истории, показывала фотографии с никому не знакомыми размытыми лицами прошлого века. Перед уходом как всегда напомнила, где лежит письмо, которое нужно вскрыть после её смерти, где одежда, платок, иконка, где «гробовые».

Смерть носилась над полем боя. Очередная война была в разгаре, жатва обильная. Безносая по-стахановски ударно орудовала косой, смотрела на часы, считала каждую секунду, что вообще-то крайне несолидно, сверялась со списками, но времени — времени, которое никогда раньше не имело власти над дамой в капюшоне, — постоянно не хватало.

— Безобразие. Я не укладываюсь в график, — бормотала смерть. — Совершенно невозможно работать.

В два часа дня Дарья Петровна собирала давнишних подружек в кафе. Болтали, смеялись, шутили про 16 апреля, с наигранной весёлостью повторяли, какой это чудесный повод встретиться. Сначала не верили в роковую дату, потом убеждались и плакали, потом фаталистично выпивали винца и продолжали шутить.

Около шести вечера Дарья Петровна вернулась домой. Включила любимое кино, прихлёбывала какао и ждала. Ей было не привыкать.

Смерть едва волочила ноги, разбираясь с жертвами авиакатастрофы. График у неё был расписан по секундам, бесконечные перечни поставленных в очередь простирались аж на четыре года вперёд, и с каждой досадной помехой, с каждой незапланированной кончиной — ожидающих приходилось откладывать на потом.

Надушившись любимыми духами, Дарья Петровна читала и поглядывала на часы. Неужели опять прокол? Без двух минут новый день, а смерти всё нет. И вдруг посреди комнаты явилась фигура в чёрном плаще с капюшоном.

— Ну наконец-то! Я тебя жду-жду! — воскликнула бабушка.

— Вот и я твоя пришла, — буркнула смерть. — Готова?

— Давно. Но вообще-то я думала, ты с косой.

— Тьфу ты!

Смерть исчезла. Дарья Петровна торопливо помолилась перед иконой, схватила расчёску, два раза провела по волосам, потом кинулась на кухню отключать все приборы. Потом сообразила, что надо позвонить внуку, — рванула к телефону, но смерть появилась под задумчивые сонные гудки.

— В Камбодже оставила, — объяснила она. — Там у них мятеж, я после тебя снова туда заверну.

И тут труженица замерла, уставившись пустыми глазницами на часы. Одна минута первого. Смерть выронила косу, та стальным клювом впилась в паркет.

— Опять опоздала… Расплодилось людей — невозможно работать! Уж сколько наводнений, землетрясений, как ни стараешься вас проредить, а вы плодитесь и плодитесь! Все графики, все отчётности, все очерёдности летят ко мне, в тартарары! Ни вирусы, ни войны вам нипочём! У меня раковый больной третий год мучается, я к нему добраться не могу! К тебе уже пять лет не попадаю: то драка, то авария, то ещё что-нибудь! Камбоджа эта, будь она неладна…

— Подумаешь, на минутку опоздала, ничего страшного. Запишешь, что шестнадцатого…

— Да нет, это жульничество. Ладно, пора мне в Камбоджу. Но через год первым делом к тебе.

— Не надо первым делом. Я же не успею отметить твой День. Приходи вечерком. Я подожду.

И безносая исчезла.

Хорошо, когда тебя понимают и готовы подождать.

Бывает, едете вы всей семьёй куда-нибудь на другой конец обитаемого мира к каким-то дальним (и географически, и генеалогически) родственникам. Из единомышленников — одна только младшая, вредная до невозможности, из развлечений — какой-то хлам позапрошлой эпохи, когда звёзды были молодыми. Мысли о вялотекущем путешествии угнетают, общение с семьёй раздражает, неведомые дальние тебе вообще не упёрлись: ведь сколько всего интересного можно было бы сейчас делать, так нет же!

И вот, где-то на середине фиолетовой в крапинку тоски под названием «взрослые-таки вырвались, но на приличный отдых не скопили», решает себя проявить высшая справедливость! И ваша колымага тарахтит от каждого чиха! И приходится остановиться на оживлённой станции, на перекрёстке всех мыслимых маршрутов и культур, куда стекаются путешественники, а с ними разнообразнейшие истории и диковинки. Вот тут-то и понимаешь, что быть подростком — безумно интересно!

Пока старшие болбочат над драндулетом и торгуются с туповатым ремонтником, я зову мелкую. Агауга недовольно топорщит иглогребень и булькает:

— Ну чего?

— Поплякали гулять!

— А как же вурки?

— А вуркам не скажем!

Она задумчиво перемигивает розовыми клиушками. Я ей вечно завидую: у меня клиушки жёлтые и совсем не такие слизкие.