Пусть всегда светит солнце
(Рассказы) - Панферов Ким Федорович - Страница 6

К своей юрте Самба добрался уже к вечеру, когда сумерки опустились на горы. Сняв с коня узду и седло, шаман пустил его пастись, а сам вошел в юрту. Кряхтя, он опустился на колени перед очагом, высек огонь и разжег костер. Достав трубку, неторопливо раскурил ее и вдруг увидел человека, сидевшего на кошме по другую сторону очага. Свет костра позволял разглядеть его. Это был невысокий, но крепко сложенный мужчина, одетый в ватный халат и сапоги, сшитые из сыромятной кожи. На первый взгляд его одежда ничем не отличалась от одежды любого тувинца. Заставляло задуматься лишь то, что очень уж она была старая и рваная. Так давно не одевался ни один тувинец.

— Кара-бай?! — с ужасом произнес Самба.

— Он самый, — скрипуче рассмеялся мужчина. — А ты надеялся, что я уже сдох? Нет, у меня слишком много счетов еще здесь, на этой земле. Ну, что же ты не принимаешь гостя иль не рад мне?

Что ты, что ты! — заторопился Самба, доставая свои нехитрые припасы. — Плохо жить стало, ой плохо, — пожаловался он, глядя, как Кара-бай жадно набросился на еду. — Проклятая русская эмчи, как кость, поперек встала.

— А ты бы ее… — Кара-бай выразительно чиркнул себя пальцем по горлу.

— Как можно, как можно! — испуганно замахал руками шаман. — И так уж местные власти на меня косятся.

— Трусишь, — зло сказал Карай-бай, — ну тогда и не ной.

В юрте наступила тишина. Только потрескивали дрова в костре да слышалось чавканье Кара-бая.

— Так это, значит, тебя ищут пограничники? — спросил Самба.

— Где? — вскочил Кара-бай и быстро сунул руку за отворот халата.

— На Шинтанском перевале, когда ехал домой, — сказал шаман, — я видел двух пограничников.

— А-а-а, — успокоился Кара-бай и опять уселся около очага. — Там пусть ищут.

Кара-бай отложил в сторону пустую пиалу и достал трубку.

— Слушай, Самба, — сказал он, — завтра утром ты поедешь в аул, разыщешь там Даву. Он мне нужен. Только, смотри, никому не проболтайся, что я у тебя. А то… — Кара-бай достал из-за отворота халата маузер и многозначительно подбросил его на ладони. — А вот это спрячь, — протянул он шаману стеклянные ампулы. — Да осторожнее — это сибирская язва.

Самба согласно закивал головой.

— А теперь посоветуй, где мне лучше переждать несколько дней, пока ты разыщешь Даву и пока пограничники успокоятся. У тебя в юрте оставаться опасно.

— Не беспокойся, — усмехнулся шаман. Он подошел к стене юрты и открыл ловко замаскированную дверцу. — Вот сюда в случае чего уйдешь. Здесь пещера. Юрта стоит вплотную к скале, снаружи ничего не видно.

Харакпен обрадовался внуку, засуетился, захлопотал. Вскоре яркие языки пламени весело заплясали на куче хвороста, закипела вода в котелке. Кулар ножом отрезал от плитки зеленого прессованного чая и бросил в кипяток. Подождав немного, снял с огня котелок, поставил на землю, плотно прикрыл крышкой и накинул сверху ватную телогрейку.

— Пусть потомится, — сказал он.

Харакпен одобрительно кивнул головой. Он сидел, прислонившись спиной к юрте, курил трубку и смотрел, как на вертело жарятся куски мяса.

Где-то далеко в горах зашумел, загрохотал обвал.

— Танды-эзи, хозяин высоких гор балуется, — сказал Кулар.

Харакпен чуть заметно усмехнулся:

— Гроза в горах, дожди идут.

— Слушай, Харакпен, — пододвинулся к нему Кулар. — А ты видел когда-нибудь Танды-эзи?

— Танды-эзи не видел, а вот Кижи-бюрюса видеть приходилось.

— Кижи-бюрюса? Человека-обезьяну? — с любопытством спросил Кулар. — Расскажи, Харакпен, какой он из себя.

— Какой из себя? — переспросил Харакпен. — Что-то среднее между человеком и обезьяной. Говорят, что раньше он был человеком и жил среди людей. Но плохим он был человеком — хитрым, жадным. Как-то в племени, где жил Кижи-бюрюс, охотников долго преследовала неудача. Окончились уже последние запасы мяса, люди начали голодать. И тут они узнали, что Кижи-бюрюсу повезло: в тайге он свалил сохатого. Обрадовались люди — теперь конец голоду. Но Кижи-бюрюс и не подумал поделиться мясом с другими. «Мне самому мало, — заявил он, — пусть охотники не ленятся и идут в тайгу добывать зверя». А наутро, проснувшись, сытый и довольный Кижи-бюрюс увидел, что он остался один. Люди его племени перекочевали в другое место. С тех пор так и повелось — куда бы Кижи-бюрюс ни приезжал, люди сторонились его, никто не хотел жить с ним рядом, потому что он нарушил извечный закон охотников. Кижи-бюрюс одичал и стал мстить людям. Беда охотнику с ним в тайге повстречаться — убьет и съест.

— Ты все шутишь, — разочарованно протянул Кулар.

Харакпен ничего не ответил. Он увидел выехавшего из тайги всадника.

— Хо-хо! Харакпен! — закричал тот, не слезая с лошади. — Что я вижу? Ты стал настоящим нойоном. Вон сколько у тебя овец.

Харакпен вгляделся и узнал Самбу.

— Или ты опять пасешь чужих овец? — продолжал тот.

— Я пасу своих овец, — возразил Харакпен. — Это овцы…

Но шаман перебил его:

— Своих, говоришь? Так что же ты плохо встречаешь гостя? Я устал и голоден. Давай зарежь барашка и накорми меня.

— Этого делать нельзя, — твердо сказал Харакпен.

— Ну а тогда зачем же ты говоришь, что пасешь своих овец, если ты не можешь ими распоряжаться? Или, может быть, ты перестал уважать обычай и не хочешь накормить голодного путника?

— Что с тобой говорить? — спокойно ответил Харакпен, догадавшись, что Самба просто над ним издевается. — Ты многого не понимаешь. А если ты голоден, то сойди с коня и идем в юрту. У меня достаточно еды — есть хлеб, и мясо, и масло.

— Как-нибудь в другой раз, — скрипуче рассмеялся шаман. — А сейчас я тороплюсь. — Он нагнулся с коня и прошептал: — Большая беда идет, Харакпен. Когда я узнал об этом, я вспомнил о тебе. Хоть ты и обидел меня, но я не держу на тебя зла. И я поспешил тебя предупредить. — Самба воровато оглянулся и зашептал еще тише: — Духи разгневались на русских. Скоро здесь наступит тьма, и на землю падет мор. Уезжай отсюда, Харакпен. Уезжай, пока не поздно.

— Ты опять принялся за старое, Самба? — насмешливо спросил Харакпен. — Каркаешь как ворона. Но никто тебя не боится.

Шаман выпрямился в седло и злобно сверкнул глазами:

— Помяни мое слово, Харакпен. Ты еще придешь ко мне и будешь молить о помощи. Но смотри, чтоб это было не слишком поздно.

Самба ускакал.

Кулар, внимательно слушавший разговор, затеребил деда:

— Кто это?

— Шаман Самба, — устало ответил Харакпен.

— А о какой беде говорил Самба?

— Не знаю. Наверно, просто пугает… Знаешь что, Кулар, поезжай к Монгушу и расскажи, о чем тут говорил Самба. Странно, что он появился в этих местах. Он давно откочевал в горы и здесь не показывался.

Время шло, а капитан Кушнарев все еще не мог найти потерянный след. Выставленные им секреты в ущелье и на перевале, закрывшие выходы с горных пастбищ, ничего не обнаружили. Не дали результатов прочесывание чайлагов и опрос чабанов. Да разве найдешь человека в горах, в зарослях? Можно десятки раз пройти около него и не заметить. Но капитан не отчаивался. Секреты он не снимал, осмотр пастбищ продолжался.

Громкий топот копыт во дворе отвлек Кушнарева от его мыслей. Он подошел к окну. У коновязи стоял спрыгнувший с лошади Монгуш. Капитан вышел на крыльцо.

— Что еще случилось? — спросил он, взглянув на взволнованное лицо ефрейтора.

— Товарищ капитан, — начал докладывать Монгуш, — я с отцом разговаривал. Подозрительные вещи он о шамане рассказывает.

И Монгуш рассказал капитану о посещении Самбой Харакпена.

— Самба ускакал, — закончил он. — А после него в тех местах появилась сибирская язва. Ее никогда там не было.

— Сибирская язва? — переспросил Кушнарев. — Тогда все ясно. Надо сейчас же обыскать юрту шамана.

Но когда пограничники добрались до становища шамана, юрта была пуста — ни Самбы, ни Кара-бая в ней не оказалось.