Противоречия любви (СИ) - "Ка Lip" - Страница 41

Ковало вплотную взялся за расследование покушения на него, и постепенно картина происходящего стала вырисовываться во всей неприглядной красе. Машину с оружием похитили цыгане Шандора, тем самым подставив его перед африканским партнером. Шандор хотел забрать земли Чечара себе, и документы на эти земли были нужны ему. В этом плане Полонский был лишним. Его Шандор решил убрать, подставив перед африканцами и затем объединившись с ними. Связующим звеном во всем этом была Дара. Она любила Шандора, это он видел собственными глазами на записи видеокамер. Тот страстный поцелуй до сих пор неприятным осадком въедался в его душу. Дара ради любимого пыталась выкрасть у него документы, но ей это не удалось. Тогда Шандор, в сговоре с африканцами, решил устроить Полонскому засаду, и Шандор точно знал, что его отвлечет — Дара. Расчет был верным, и план практически удался. Случайность или судьба спасли его от неминуемой смерти? Цыганка так и не смогла выстрелить. Конечно, ночь с цыганкой явно не вписывалась в общую картину. Только вот Ковало не знал об их ночи, а Гер не считал нужным об этом говорить. Поэтому все, что рассказал Ковало, выстроилось в ясную картину происходящего. Шандор объединился с африканцами и хочет убрать Полонского. Африканцам все равно, кто им будет поставлять оружие, а Шандор хочет взять это на себя. И, конечно, его желание заполучить земли Чечара и свергнуть стареющего барона с его трона. Молодой и красивый Шандор с далеко идущими планами, амбициозный, наглый и безбашенный, и рядом с ним Дара.

Гер сжал кулаки, понимая, как он ее ненавидит.

Время для Дары слилось в сплошной поток, и она даже не знала, сколько она здесь. Неделю, две или больше. Рано утром она вставала и с толпой цыганок шла к вокзалу. От бараков, где они жили, вокзал был недалеко. Там, в толпе снующих пассажиров, она вставала и начинала петь. Ей дали гитару, и она играла на ней, аккомпанируя себе. Ее пение завораживало. Спешащие люди останавливались, толпа вокруг нее росла. Они слушали ее пение, ту боль, которую она передавала через слова. Ее голос затрагивал их души, и они разделяли с ней ее боль. По-другому она не могла петь, не умела. Или отдавать всю себя без остатка, выворачивая наизнанку свою душу, обнажая боль, или не петь вообще. Вот поэтому ее душа, истекающая кровью, плакала в звучащей мелодии. Она не оставляла людей равнодушными. Истинные чувства всегда найдут отклик в душе. Люди останавливались, слушали ее, кидали деньги на платок, лежащий у ее ног. Многие женщины смахивали слезинки с глаз, вздыхали о своей судьбе и шли дальше.

Пение давало ей возможность выплеснуть то, что она не могла выплакать со слезами. Ее разрушенная жизнь, поломанная судьба, растоптанная любовь…

Ее ребенок, маленькая жизнь, зародившаяся внутри нее наперекор всему и всем. Она чувствовала его и жила только им. Теперь ее жизнь стала неважна. Теперь ей было ради чего жить и выносить все.

Она видела, как цыганки, одетые в неприметные одежды, с перекинутыми через руку плащами или кофтами, подходят сзади к заслушавшимся ее людям. Дальше было лишь дело техники. Руки цыганок закрывала лежащая на них одежда. Им было достаточно лишь несколько секунд, чтобы чиркнуть острой бритвой по боку сумки и вынуть из разреза кошелек.

Очарованные ее пением, люди уходили и нескоро обнаруживали свою пропажу. Все это Дара видела и понимала, что она виновата в их несчастье. Она дарила им песню в обмен на их горе. Полный абсурд, да только так все и было. Выхода из этого она не видела.

Когда улов был собран, главная цыганка давала знак, и все растворялись в толпе. Дара тоже кланялась, собирала платок с деньгами и шла в сторону бараков. Там все деньги, которые ей накидали люди за ее пение, она отдавала Эйше. Та брезгливо брала эти деньги, говорила, что она бессовестно ест их хлеб, не принося им пользы. Дара молча все это выслушивала, брала то, что ей давали из еды, и молча уходила к своему коврику на полу у стены. Барак был большой. В нем было холодно и шумно, но она старалась не замечать всего этого. Вторая половина дня проходила в уборке помещений, стирке чужих вещей и мытье посуды.

Дара жила лишь надеждой на то, что, отработав хлеб и кров, она получит немного денег и сможет на них доехать до отца. Правда, она не знала, когда все это будет.

Это был самый обычный день из череды дней ее жизни. Дара пела, чувствуя, что изливает свою боль, и от этого на душе становилось легче. Перед ней стояла женщина, которая не дыша слушала ее, хотя и не понимала слов песни. Дара пела на языке своих предков. Но, наверное, в сердечной боли слова неважны. Женщина в очередной раз стерла слезинки с глаз и стала искать платок. Не найдя его в кармане пальто, она сунула руку в сумку, а далее Дара видела все как в замедленном кино. Женщина вынула руку из сумки и, побледнев, заглянула в нее. Потом раздался ее крик, и все закрутилось.

Женщина кричала о том, что ее ограбили. Люди вокруг стали метаться, и некоторые из них, проверив содержимое своих сумок, тоже закричали. Цыганки, обворовавшие их, не смотря по сторонам, второпях расходились в разные стороны. А Дара, замерев, смотрела на все это. И тогда женщина, которая все еще трясла свою сумку в надежде найти украденный кошелек, перевела взгляд на Дару и заголосила:

— Это цыгане у меня все украли. Держите воровку.

Она показала рукой на Дару, и люди ринулись к ней. Толпа не разбирала суть происходящего. Главное, был пойман вор. Люди вокруг хотели расплаты за совершенное преступление. Дару стали тянуть из стороны в сторону. Женщины, обступившие ее со всех сторон, брызгая слюной, кричали на нее, обзывая обидными словами. Затем посыпались удары. Только подоспевшая полиция предотвратила самосуд.

Сидя в полицейской машине и слыша крики толпы, Дара понимала, что чудом спаслась. Порванная одежда, расцарапанное лицо и боль от выдранных волос — это тот минимум, что она получила, пока полицейские пытались отбить ее у толпы.

Сжавшись от накрывшего ее стресса, Дара смотрела, как машина пытается проехать сквозь толпу. Только в камере, куда ее затолкали, она выдохнула с облегчением, понимая, что этот ужас завершился. Правда, начался другой. Она была помещена в камеру, где кроме нее было еще пять женщин разной внешности. Ее порадовало, что все они были заняты собственными проблемами, и она им была не интересна.

Осознание, что она в тюрьме, пришло к ней позже. Сначала был шок от всего произошедшего, потом накатившая апатия. Когда на следующий день Дару провели по коридорам, она стала осознавать, что все намного серьезнее, чем она думает. Молодой следователь равнодушно скользнул по ней взглядом и кивнул на стул. Она присела. Дальше Дара старалась осознать все, что он говорил. Говорил следователь много и долго. Из его рассказа она поняла, что несколько женщин подали заявление в полицию о краже из своих сумок. И до этого в отделение поступали такие заявления. Также несколько женщин написали заявления, что видели, как она ворует у них кошельки из сумок. Дара пыталась объяснить, что она всего лишь пела, но следователь, грубо ее прервав, показал на листки бумажек. Он сказал, что этих заявлений достаточно для возбуждения уголовного дела против нее. Она обвиняется в воровстве, а это статья. Есть потерпевшие, и есть их заявления. Больше его ничего не интересует. Ее попытки объяснить, что она непричастна к этому, следователю были неинтересны. Он вызвал конвоиров, и ее отвели обратно в камеру.

Дара сидела на лавке у стены и осознавала, что это конец. Теперь ее жизнь завершилась. Ее ничто и никто не спасет. Она не может доказать, что непричастна к воровству. Значит, ее осудят и отправят в тюрьму. Осудят… Как страшно это понимать. Дара провела рукой по кольцам спутавшихся волос, зная, что после суда ее обреют налысо. Ей было жалко волосы… хотя глупо жалеть о прическе, когда твоя жизнь перечеркнута. Тянущая боль внизу живота вернула ее в реальность. Ребенок… ее ребенок родится в тюрьме. Как страшно понимать, что ребенок, невинное создание, родится за решеткой.