Противоречия любви (СИ) - "Ка Lip" - Страница 35

— Чиргин, — произнесла она на цыганском, — "звезды", твое имя значит "звезды". Как жаль, что отец передумал дарить тебя мне… Он купил тебя для меня. Отец сказал, что подарит мне звезду… чиргин, и я так ждала… Но потом в моей жизни столько всего случилось, и теперь ты никогда не станешь моим, — девушка провела рукой по шее коня и потрепала его по гриве. — Знаешь, я тоже люблю свободу, и я хотела подарить ее тебе. Мы могли бы быть свободны, скача по полю, обгоняя ветер. Но это мечты… Теперь ты тоже несвободен. Наверное, отец продаст тебя. Зачем ты ему… ведь меня больше нет.

Дара опустилась на сено, лежащее у ног коня, и смотрела, как конь, выбирая из него травинки, медленно и задумчиво их пережевывает. Этот конь был долгожданным подарком, обещанным ей отцом. Он хотел подарить ей коня на свадьбу. Отец знал, как она любит лошадей. Но все переменилось. Свадьбе больше не быть, и конь так и не обрел свою хозяйку. Дара могла втайне приносить ему сухарики из того хлеба, что давали ей. Она делилась хлебом с конем, который никогда не будет ее. Мечта детства — собственная лошадь — разбилась о суровую действительность, как и вся ее жизнь.

Услышав шаги, Дара быстро встала и вышла из денника.

— Что ты здесь делаешь? — Ферка грозно зыркнула на застывшую Дару. После того, как Ясмин покинула их дом, выйдя замуж, вторая по старшинству дочь Розы, Ферка, стала считаться старшей в доме. — Бездельничаешь? Совсем работать не хочешь. Я все маме расскажу, — Дара молчала, понимая, что теперь и к коню ей приходить запретят, отобрав последнюю отдушину в ее жизни. — Иди, мойся. Через час за тобой приедут — плясать повезут, — эти слова Ферка произнесла с надменным презрением.

Не став ничего отвечать, Дара побежала переодеваться.

Плохие предчувствия не покидали Гера всю дорогу. Зайдя на территорию загородного клуба, он, в сопровождении охраны и Ковало, пошел в сторону огромного шатра, специально сооруженного для праздника. Эта осень в Подмосковье была на удивление теплой и сухой. Поэтому и праздник решили сделать не в помещении, а на улице. Шатер укрывал гостей от осеннего ветерка и мог защитить, если вдруг соберется дождик. Установленные внутри него газовые обогреватели поддерживали ровную температуру. Смотря на все это, Гер понимал логику Савелия — собирать гостей не у себя дома, а здесь. И все-таки логика не вязалась с привычками Савелия, уж слишком он любил комфорт и эксклюзивность общества. Смотря на окружающих его гостей, Гер не узнавал их. Он не знал этих людей и удивлялся тому, что Савелий так резко изменил своим привычкам. Хотя чему удивляться? Савелию стукнуло пятьдесят три, и, наверное, старость дает о себе знать. Опять Гер почувствовал лишь желание оправдать то, что он видел.

Приняв решение надолго здесь не задерживаться, Полонский поискал глазами именинника. Он хотел поздравить Савелия, выпить с ним за его здоровье и уехать, как он и обещал Ковало. У него и самого было желание уехать отсюда побыстрее, это смутное беспокойство, предчувствие… Он прогнал его от себя и стал искать Савелия. Все пространство под огромным шатром было занято столами с едой и напитками. А по центру шатра стояла деревянная сцена, на которой играли музыканты, и певичка пела популярный шлягер.

Гера Савелий нашел сам.

— Рад тебя видеть, — Савелий раскрыл объятия. Он был действительно рад, что Гер приехал, а значит, его план сработает.

— Мои поздравления, — Полонский обнялся с Савелием. — Подарок от меня тебе передадут… потом посмотришь, надеюсь, понравится.

— Конечно. Можешь в этом и не сомневаться. Выпьем?

Гер утвердительно кивнул. Савелий взмахнул рукой, и к ним подошел официант с подносом, на котором стояла бутылка водки и наполненные рюмки. На блюдечке лежала закуска.

— За тебя, друг мой. Долгих лет жизни, — Герман чокнулся с рюмкой Савелия и выпил.

— Спасибо за такие слова.

Савелий улыбнулся и тоже выпил водки.

— Пойдем, пройдемся, поговорим, — Савелий указал рукой в сторону сцены.

Гер кивнул Ковало. Тот знал, что это означает — нужно держаться на расстоянии. Ковало это не понравилось, но перечить Полонскому он не стал. Смотря, как Савелий, положив руку на плечо Гера, ведет его в центр зала, Ковало оставалось лишь озираться по сторонам и надеяться, что скоро они отсюда уедут.

Две высокие и очень красивые девушки возникли прямо перед ним.

— А вы здесь тоже один? — сходу спросила одна из них. Ковало замер и попытался не потерять из поля зрения Полонского. — Мы тоже одни. Может, составите нам компанию?

Девушка смело приблизилась к Ковало. Он перевел взгляд с ее ярких губ на Полонского. Тот остановился и о чем-то говорил с Савелием.

— Красавицы, я здесь не один и немного занят, — Ковало не хотел им грубить. Он понимал, чего они хотят, и в целом был бы не против с ними пофлиртовать, но только не сейчас.

— Ну, может, хоть выпьете с нами, а то как-то нам нехорошо вот так пить одним, — девушка засмущалась, и это у нее вышло очень естественно.

Ковало почувствовал, как оживился его друг в штанах. Еще раз бросив взгляд на Полонского, кивнул, решив, что все равно Гер не хочет, чтобы он был рядом. Значит, он будет стоять здесь и, пока Полонский занят разговором с Савелием, позволит себе немного позаигрывать с этими красотками.

Слушая пространную речь Савелия, Гер пытался уловить в ней суть и понимал, что Савелий уже пьян и просто несет всякую чушь о жизни, дружбе, бизнесе и еще массу всего, вплетая в свои мысли философские высказывания и всякий несуразный бред. Обижать Савелия Гер не хотел, поэтому решил, что послушает излияния пьяного друга, а потом извинится и уедет.

К этому моменту певичка в коротком платьице с блестками закончила свои завывания и, поклонившись не очень бурным овациям, ушла. Вышедший вслед за ней конферансье объявил следующее выступление. Гер не слушал его, но как только заиграла мелодия, он обернулся. Цыганская мелодия как током прошлась по нервам. Он застыл и увидел ее… Дара вышла из-за кулис, окруженная порханием цветастой юбки, улыбающаяся, с озорным блеском в глазах, и танцующей походкой дошла до середины сцены. Ее изящные ручки взмыли вверх и замерли. А дальше она затанцевала под звучавшую музыку, и Гер понял, что мир вокруг него исчез. Он больше не слышал Савелия, не видел его. Он вообще никого больше не видел, кроме нее на сцене. Гер ловил каждое движение, каждый взмах руки, поворот корпуса и то, как изящные ножки касались помоста сцены.

Гер видел ее улыбку, она улыбалась всем, и он ненавидел всех. Он хотел убить всех только за то, что она дарит им то, что не дарила ему. Она ведь ни разу ему так не улыбнулась…

Ее глаза сверкали, отражая свет софитов. Гер хотел заглянуть в них, в эту бездну, в этот мрак, и увидеть то, что видел там в их ночь…

Он шагнул вперед, не осознавая, что делает. Она притягивала, как магнит, и он не в силах был с этим бороться. Весь его лживый мир, выстроенный им же самим, сейчас рушился с каждым взмахом пестрой юбки, с каждым поворотом Дары вокруг себя, когда смоляные кудри обвивали ее, как клубок змей, а пестрая юбка непокорно взлетала и окутывала ее фигурку.

Дара плясала, чувствуя счастье. Она жила танцем, она сама была им. Танец — это свобода ее души, и ей дали эту свободу. И пусть всего лишь на краткий миг, но она смогла стать собой, той, кем она хотела быть. Она хотела быть счастливой, беззаботной и дарить всю себя людям в танце. Судьба сделала ей подарок, и она не упустит его. Пусть это всего лишь один танец, но разве это важно сейчас? Когда звучит музыка, и она может раствориться в ней.

Взмах руки, поворот, локоны упали на лицо, она отбросила их кивком головы и, подняв взгляд, наткнулась на глаза тигра. Он стоял прямо перед ней и смотрел. Гер, ее проклятье, тот, кто перечеркнул ее жизнь. Человек с глазами тигра. И сейчас он пожирал ее своим взглядом.

Когда Дара подняла взгляд, и их глаза встретились — время для Гера остановилось. Он перестал слышать музыку. Было ощущение, что он погрузился в вакуум. Все звуки долетали до него, как будто через слои ваты, он слышал их и не слышал. Движения самой цыганки потекли перед глазами, как в замедленном кино. Вот она кивком головы отбрасывает с лица непослушные локоны, затем так медленно и плавно взмахивает зажатой в руке юбкой, а локоны опять падают на ее лицо. Эти вьющиеся черные змейки, переливаясь в лучах софитов, окутывают ее…