Цепные псы пантеонов - Чубаха Игорь - Страница 5

• Предыдущая
• 5/56
• Следующая

А вот здесь спирит-любитель Костик Фрязев дал маху – не обратил внимание, что и эту песню исполнял невинно убиенный голос[3] . И глубоко зря – был в сегодняшнем репертуаре магнитолы тонкий намек на толстые обстоятельства.

– Короче, этот поп теперь наш с потрохами, вербовка «в темную» чистосердечного отца прокатила успешно, можем переходить к следующему этапу операции. Я тут кое-что прикумекал, у меня появились интересные наметки... – чтобы достать из внутреннего кармана плаща конверт, Фрязеву пришлось отложить вилку, и сделал он это с явной неохотой.

Эрнст еще подумал, что вот так запросто, обыденным движением Фрязев вместо конверта мог достать и какой-нибудь «Стечкин» с серебряными пулями. И расклад моментально бы переменился.

Лишний раз снаружи в песню ворвался лязг и грохот – мимо придорожного кафе прошел следующий автопоезд.

Мадам-барменша за стойкой глотала сентиментальные слезы и нервно щелкала фисташки за счет заведения, пара слез ухитрилась оросить правую дыню, хозяйке явно было не до клиентских махинаций. Эрнст принял конверт и спрятал, не вскрывая, взамен сунул под салфетку щуплую стопочку еврофантиков. В глазах Фрязева вспыхнул уже традиционный голодный блеск, вместе с салфеткой купюры ловко исчезли со скатерти. Над Эрнстом закружил первый очнувшийся после зимы комар, недоуменно пожужжал и слинял в панике.

– Ты уходишь первым. Быстрей возвращайся к нашему догматику, а то чего заподозрит, – не дожидаясь реакции на приказ, Эрнст повернулся к лиловой хозяйке и жестом попросил счет.

Та растроганно кивнула, но прежде решила доконать фисташки.

– У меня вопрос ребром, – посмел напоследок лишний раз обратить на себя внимание «прорицатель и ясновидящий», – как бы так сказать...

– Смелее.

– Операция закончится, этого православного клоуна мы сделаем, а что дальше? Я боюсь оказаться ненужным. Я слишком много знаю... Я хочу жить... Что вы делаете с вышедшими в тираж агентами?

– Не дрыщи, по окончании операции никто тебя убирать не собирается. Ты не плохо освоился в нашем рейтинге, Карелия бедна на достойных смертных, чтобы вами разбрасываться...

В дверях ободренный сыто отрыгивающий агент-спирит Фрязев столкнулся с компанией шоферов, пришлось уступить дорогу.

– ...В общем, жили они долго и повесились в один день, – даже не заметив реверанс встречного товарища, завершил байку сизоносый крепыш из пришлых.

Его спутники заржали, по аромату – в каждом госте булькало не менее трехсот грамм сорокоградусной.

– С вас двести шестьдесят три рубля, – зазвучало над ухом Эрнста скверное сопрано, от избытка чувств щедро перемешанное с соплями.

– Это все ерунда! Вот у меня была подруга в Новгороде – ночью у ларька снял – такая замороженная! Просыпаемся в кровати, а ей уже с утра холодно. Вылезать из-под одеяла – холодно, шмотки напялить – холодно, яичницу сварганить – и то холодно, хотя у нее газовая плита, а уж выйти на улицу – от дубака зубами коцала, будто каблучками. Я ей на прощание – «Вернусь в следующий маршрут, отогрею, впендюрю искру бодрой жизни!».

Хозяйка-официантка присоединилась к слушателям, не забыв собрать заказы: каждому по двести и по солянке.

– Приезжаю через неделю, а дверь открывают старички. Я так с надеждой: «Лариса дома?», а они мне: «Три года как схоронили, а неделю назад мы как раз на кладбище были, поминали...»

Прочие рыцари шин и домкратов ответили на историю дружным ржачем. Отсчитав денежки и присовокупив разумные чаевые, фон Зигфельд не отказал себе в удовольствии еще раз напоследок полюбоваться бледной шеей лиловой дамы. Правда, это было чисто эстетическое удовольствие. Шоферы расселись на высокие табуреты у стойки и стали похожи на дожидающихся, когда жертва окончательно двинет кони, грифов.

– Вез я «Сникерсы» в Сибирь, точнее, в Свердловскую губернию, подобрал на трассе плечевую. А она давай меня лечить, типа в нее вселился ейный покойный муж-боксер, которого на ринге прямым в висок убили. Я внятно попытался профуру высадить, да не тут-то было. Денег не берет и внушает, что я обязан супротивника по рингу, который в смерти повинен, грохнуть из обреза. И ведь, зараза, так складно грузила, что почти повелся, как заору вроде какого-то Франкенштейна: «Адрес давай!». Не буду вам, мужики, тюльку травить, пошла она поссать в Свердловских пригородах, я от греха подальше как газанул!..

И опять наградой рассказчику был дружный смех.

Застиранное пятно на скатерти напомнило Эрнсту карту Луны, но сейчас он совершит экшен не под гнетом полнолуния. Спрятав «Мальборо», Эрнст украдкой проверился, не изучает ли кто-нибудь из шоферни его чересчур пытливым взглядом, остался доволен результатами наблюдения и тоже порулил на выход. Между делом снял с вешалки дождевик вороньего цвета и ввернулся в рукава.

– А про «раковую автоколонну» слыхали?

– Ты не мучай Муму, ты рассказывай, а мы остановить успеем.

– Ну так вот, Толян, который под Олимпиаду женился на диспетчерше из Набережных Челнов, однажды присоседился на трассе к колонне, а было это еще в девяносто четвертом, когда по дорогам шалили. Вот он такой довольный до привала в хвосте и прокуковал. Дальше, понятно, на стоянке хлопцам проставился, те завелись и загульбанили всей кагалой. Шлюх строили, кто кого на тросах перетянет – забивались, все по полной.

– А трасса?

– Толяну втерли, что у них все ГАИ по пути привороженные. И вот утром продирает он глаза фиг знает в каких кустах, во рту поганки цветут, жить не хочется. Слышит, что колонна этак скоропостижно уже отчаливает, и последний хлопец передает привет: «А ты знаешь, с кем бухал?», «Это с кем?», «Это „раковая колонна“, все в ней – мертяк на мертвяке, от рака поджелудочной железы или печени свернувшие копыта. И теперича ты – наш! Месяцев через пять ждем, тогда уже сам нас найдешь». Пошел Толян проверяться к врачу, а тот глаза прячет. Короче, могила Толяна под Набережными Челнами, только покоится ли он в гробу, или с новыми друзьями где колесит, я проверять не собираюсь.

– Слышь, тебя, кажется, Васькой зовут, а вот ты прикинь, ведь тоже к нашей колонне прилип, киряем сейчас от души... откуда ты знаешь, что утром от нас похожее поздравление не услышишь?

– От верблюда, – тут же насупился рассказчик...

Ночь встретила Эрнста фон Зигфельда привычной болотной сыростью, и нюх тут же обострился. Следы отчалившего Фрязева Эрнст угадывал почти зримо, цепочка запаха огибала сарай и стелилась по ныряющей в ельник тропинке. С обострившимся нюхом пришли привычные боли – организм начал физиологическую перестройку.

Эрнст уже не топал вразвалочку, а мерил тропку легкими балетными прыжками, мертвенно бликующий в сыворотке тумана плащ еле поспевал, вкрадчиво шелестя полами. Еловые лапы отвешивали пощечины, но этой боли Эрнст не чувствовал, гораздо злее его корчила боль зубная.

Дешевый спирит Фрязев не успел уйти далеко, под ногой Эрнста некстати крякнула прошлогодняя шишка, Фрязев оглянулся, узнал и не узнал настигающего... Однако, пусть Костик являлся дрянь человечишком, у него случился приступ смелости. Кроме того, агент оказался вооружен – навстречу Эрнсту взмыла рука с пистолетом.

• Предыдущая
• 5/56
• Следующая