Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет» - Маклин Алистер - Страница 52

— Так что же мне делать? — ядовито осведомился Дженнингс. — Забыть этот печальный эпизод моей жизни, сидеть сложа руки и созерцать?

— Нет. — Янчи укоризненно качнул головой. — Вы меня не поняли. Этого я не пожелал бы никому — забыть. Поезжайте на родину, доктор Дженнингс, расскажите своим соотечественникам, всем людям, и люди Центральной Европы не исключение, Богом дана только одна маленькая жизнь, и время быстротечно. Скажите, что нам тоже хотелось бы вдохнуть глоток свежего воздуха свободы, хоть бы глоток перед тем, как уйти. Скажите, что наше поколение ждет уже семнадцать долгих лет, а надежда не может существовать вечно. И мы не хотим, чтобы наши дети и наши внуки брели по темной и бесконечной дороге рабства, не видя света в конце. Скажите, что мы хотим немного: чтобы были мир, зеленые поля и чистый звон колоколов церквей.

Янчи, забыв про стакан, сидя на стуле, наклонился вперед, его лицо, скрываемое гривой белых волос, освещалось мигающим пламенем печи, оно было вдохновенным и отрешенным, в таком состоянии Рейнольдс его не видел еще никогда.

— Скажите вашим соотечественникам, что судьба нынешнего и будущего поколений — в их руках. Скажите, что на нашей Земле лишь одна истина имеет ценность — мир. Планета невелика, и мы должны жить на ней в мире и гармонии.

— Значит, вы призываете к сосуществованию? — уточнил Дженнингс.

— Да. Пожалуй, так. Сосуществование. Но что может предложить взамен разумный человек? Ужас термоядерной войны? Нет, сосуществование, если человечество хочет выжить.

Янчи говорил долго, иногда его прерывали Граф или Рейнольдс.

Потом в комнате наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием сосновых дров в печи и бульканьем закипающей воды в чайнике. Казалось, огонь зачаровал всех сидящих в комнате. Они пристально смотрели на пламя, как бы пытаясь увидеть в нем картины будущего, как рисовало их воображение Янчи. Но заворожило их не пламя, а проникающий, гипнотический голос Янчи, и то, что он говорил, задевало за живое, за самые чувствительные струны души, просто оседало в памяти. Даже профессор умерил свою запальчивость, и Рейнольдсу вдруг в голову пришла сумасшедшая мысль: если б его мысли мог прочитать полковник Макинтош, то сразу же по прибытии в Англию он остался бы без работы. Через какое-то время нарушил тишину Граф, он встал, подошел и налил всем в стаканы еще бренди, затем снова сел. И снова тишина. Никто не посмотрел на него, казалось, никто не хотел нарушать эту торжественную тишину. Каждый думал о своем. Рейнольдс — о словах давно умершего английского поэта, который несколько веков назад говорил примерно то же, что и Янчи. Внезапно резкий звонок телефона нарушил тишину и заставил всех вздрогнуть, а для Рейнольдса он прозвучал как звон колокола.

Выражение лица Янчи переменилось. Он стряхнул с себя глубокую задумчивость и поднял трубку: из трубки донесся тонкий, долгий вопль боли, перешедший в шепот, когда Янчи прижал трубку к уху. Шепот сменился резкими словами, затем донеслись всхлипывающие звуки, но слов никто не мог разобрать. Рука Янчи с побелевшими суставами так плотно прижимала трубку к уху, что доносились лишь неразборчивые звуки. Все с тревогой наблюдали за лицом Янчи, и на их глазах оно превращалось в застывшую маску, бледнело, пока не побелело и не стало таким же, как его волосы. Прошло секунд двадцать — тридцать, Янчи не произнес ни слова, затем раздался резкий звук: стакан лопнул в руке Янчи, и осколки со звоном упали на каменный пол, а кровь из пораненной руки закапала вниз. Янчи будто и не заметил этого: он был в момент разговора не в комнате, а там, откуда звонили. Потом, сказав: «Я перезвоню вам», подержал несколько секунд трубку и придушенным голосом прошептал: «Нет, нет», потом швырнул ее на рычаг, но все опять услышали стон, ясный стон боли, и тот же крик, что и в первый раз.

— Как глупо, а? — проговорил Янчи, глядя на свою руку, тон его голоса был вялым и безжизненным. Он вытащил платок и приложил к кровоточащей руке. — И к тому же пропало хорошее бренди. Мои извинения, Владимир. — Первый раз все услышали, как он назвал Графа настоящим именем.

— Рассказывайте, что это был за звонок? Откуда? Кто звонил? — Руки старого Дженнингса тряслись, бренди выплескивалось через край стакана, голос перешел в дрожащий шепот.

— Теперь я знаю ответ на многие загадки. — Янчи обернул руку платком и сжал пальцы в кулак, затем, пристально глядя на пылающий огонь, продолжил: — Теперь я знаю, почему пропал Имре, знаю, кем и как был предан Граф. Они выследили Имре, схватили, отвезли на улицу Сталина, пытали, и, перед тем как умереть, он заговорил.

— Имре! — прошептал Граф. — Перед смертью!.. О Господи!.. — Он с ужасом смотрел на телефон. — Вы имеете в виду, что...

— Имре умер вчера, — пробормотал Янчи. — Одинокий и покинутый всеми. Мне сказала Юлия. Имре выдал и ее, мою дочь арестовали, как раз когда она уже направлялась сюда. Ей пришлось назвать место нашего убежища.

Стул Рейнольдса скрипнул. Он поднялся и неприятно оскалился, его зубы сверкнули, словно это были волчьи клыки.

— Это кричала Юлия?! — Голос его стал хриплым. — Они пытали ее, пытали?!

— Да. Говорила Юлия. Гидаш хотел показать, что они не шутят. — Янчи закрыл лицо руками, слова звучали приглушенно, безжизненно. — Но они не пытали Юлию, они пытали Катерину на глазах Юлии, и поэтому Юлия сказала им, где мы.

Рейнольдс непонимающе уставился на него: ведь Янчи говорил, что Катерину убили, Дженнингс выглядел огорошенным и испуганным. Граф ругался. Рейнольдс понимал, что до Графа дошел смысл происшедшего, и когда опять заговорил Янчи, то и Рейнольдс тоже все понял и почувствовал головокружение. Он рукой нащупал стул, рухнул на сиденье, казалось, ноги его настолько ослабели, что он начисто лишился способности стоять.

— Я чувствовал, что она не умерла, — пробормотал Янчи. — Пожалуй, я всегда это знал, никогда не переставал надеяться, правда, Владимир? Я знал, что она не умерла... Боже, почему ты не дал ей умереть, не заставил ее умереть?

Рейнольдс наконец-то осознал, что жена Янчи жива. Юлия говорила, что, должно быть, она умерла в один из дней, когда ее увезли в АВО, но это оказалось не так; и та же надежда, которая помогала Янчи разыскивать ее, удерживала в Катерине искру жизни, придавая веру в то, что Янчи обязательно найдет ее. Теперь она была в руках АВО. Теперь в их руках и Юлия. Непрошенные воспоминания о встречах с Юлией ворвались в мозг Рейнольдса: озорная улыбка Юлии, когда поцеловала его на прощанье у острова Святой Маргариты, глубокое сочувствие в ее глазах, когда она увидела, что с ним сделал Коко, взгляд, который она бросила на него, когда он проснулся: затуманенные глаза, мертвый взгляд, в нем читалось предчувствие трагедии... Еще до конца не сознавая, что будет делать, Рейнольдс поднялся на ноги.

— Откуда звонили, Янчи? — Голос его был обычным, будничным, без каких бы то ни было следов ярости.

— Из Андраши Ут. Какое это имеет значение, Майкл?

— Мы должны спасти их. Надо ехать прямо сейчас. Только Граф и я. Мы сможем это сделать.

— Если и найдутся двое таких, которые взялись бы за это, то я вижу их сейчас. Нет, друзья мои, даже вам не под силу это. — Янчи печально улыбнулся, улыбка едва-едва скользнула по его губам. — Долг и только долг, и ничего иного. Это мое кредо, по которому я живу. Ты свою работу, Майкл, сделал. Что подумает о твоем поступке полковник Макинтош?

— Не знаю, Янчи, — медленно ответил Рейнольдс, — Не знаю, И не хочу знать, Бог тому свидетель, теперь мне это безразлично. Я выдохся. Это была последняя работа для Макинтоша, я последний раз выполнял задание Интеллидженс сервис, так что, с вашего разрешения, Граф и я...

— Минутку. — Янчи поднял руку. — Есть еще кое-ка-кие обстоятельства, о которых вы не знаете, вы даже не можете себе представить... Что вы сказали, доктор Дженнингс?

— Катерина, — бормотал профессор. — Какое странное совпадение, имя моей жены тоже Катерина.

— Боюсь, что совпадение не только в этом, профессор. — Янчи отвернулся от него и, глядя на пылающий в печи огонь, продолжил: — Британия также использовала вашу жену, чтобы оказывать на вас давление, а теперь...