Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет» - Маклин Алистер - Страница 27

— Но вы поддерживаете в нем веру...

— Да. Я живу рядом с ним, потому что у Янчи, кроме меня, ничего не осталось в этом мире. Вот почему я не могу его покинуть. Но если бы я попросила его об этом, он завтра же переправил бы меня через австрийскую границу. Он не потерпел бы, чтобы я рисковала ради него своей жизнью, поэтому-то я и говорю ему, что жду возвращения матери.

— Понимаю... — Рейнольдс не знал, что сказать, и задумался, а мог бы сам поступить так, как эта девушка, если бы чувствовал то же, что и она. Он неожиданно вспомнил, что ему показалось, будто Янчи равнодушен к судьбе своей жены. — Ваш отец... и в самом деле разыскивал мать?..

— Вам кажется, что нет, верно? Он обычно, неизвестно почему, производит такое впечатление. — Она помолчала. — Вы этому не поверите... Никто этому не верит, но это так. В Венгрии девять концентрационных лагерей, и за последние восемнадцать месяцев Янчи побывал в пяти из. них только ради поисков матери. Побывал... И, как понимаете, снова выбирался оттуда. Это кажется невероятным, скажите?

— Невероятно!.. — тихим эхом отозвался Рейнольдс.

— Он тщательно проверил тысячи... больше тысячи коллективных хозяйств. Вернее, тех, что были до Октябрьского восстания коллективными хозяйствами. Он не нашел ее и там. Он ее никогда не найдет, но он все время продолжает искать... Он будет продолжать ее искать, но так никогда и не найдет.

Что-то в ее голосе привлекло внимание Рейнольдса. Он протянул руку и легко дотронулся до ее лица. Щеки были мокрыми. Она не отвернулась.

— Я говорил, что подобная обстановка не для вас, мисс Иллюрина...

— Юлия. Просто Юлия. Вы никогда не должны произносить эту фамилию. Даже в мыслях не должны ее вспоминать... Почему я говорю вам все это?..

— Кто знает... Но скажите мне больше. Расскажите мне о Янчи. Я слышал о нем немного, но этого мало...

— Что я могу вам сказать? Вы говорите «немного»! Но столько же и я знаю о своем отце. Он никогда не говорит о прошлом. Он даже не станет объяснять, почему не хочет об этом говорить. Наверное, как я думаю, он живет ради людей и помогает всем тем, кто не может сам себе помочь. Это я однажды от него слышала. Думаю, его терзают воспоминания. Он слишком много потерял. И убивал слишком много...

Рейнольдс промолчал, а девушка продолжала:

— Отец Янчи был коммунистическим лидером Украины. Он был настоящим коммунистом и хорошим человеком. Вы можете быть одновременно и тем и другим, мистер Рейнольдс?.. В 1938 году все известные коммунисты Украины умерли в тайных пыточных камерах секретной полиции Киева. Тогда-то все и началось. Янчи казнил палачей и некоторых судей, но слишком многое было про-ив него. Его схватили, отправили в Сибирь, шесть месяцев он провел в подвале транзитного лагеря во Владивостоке, ожидая, когда растают льды и его на пароходе отправят дальше. Полгода он провел в темноте и полной изоляции, не видя ни одного человеческого существа. Кормили его объедками, корками и помоями. Опускали еду через люк. Все охранники знали, кто он такой. Он должен был медленно, очень медленно умирать. Там не было одеяла, постели, а температура — намного ниже нуля. Последний месяц ему перестали давать воду, но Янчи выжил, облизывая наледь на железной двери своей камеры. Они начинали понимать, что Янчи уничтожить невозможно.

— Продолжайте, продолжайте. — Рейнольдс все еще крепко держал руку девушки в своей, но оба об этом забыли. — А после этого?..

— Потом пришел грузовой пароход и перевез его на Колыму. Никто не возвращается с Колымских гор, но Янчи вернулся. — В голосе девушки появился страх, когда она говорила то, о чем наверняка много думала. — Это было худшее время в его жизни. Он никогда не рассказывал, что там происходило. Но уверена, что на свете есть и еще кто-то живой, знающий о случившемся. Я только знаю, что порой он просыпается ночью с посеревшим лицом и повторяет: «давай... давай...» и «быстрей... быстрей...». Это что-то связанное с санками... он и сегодня не может слышать звук колокольчика на санях. Вы видели, что на руках у него нет пальцев. Пальцы — излюбленное место, за которое привязывали узников к аэросаням. Это прием НКВД или ОГПУ, как это тогда называлось. Иногда узников подтягивали слишком близко к аэросаням, и тогда их лица... — Она помолчала немного и продолжала дрожащим голосом: — Думаю, вы согласитесь, что Янчи повезло. Его пальцы. Только его пальцы... И его руки... Эти шрамы на его руках. Знаете, как они появились, мистер Рейнольдс?

Он покачал в темноте головой, и, казалось, Юлия почувствовала это движение.

— Волки, мистер Рейнольдс. Голодные сумасшедшие волки. Охранники ловили их в капканы, запирали, морили голодом и бросали в яму человека и волка. У человека были только руки. У Янчи были только его руки. Поэтому все его тело и руки покрыты сплошными шрамами.

— Это немыслимо... это невозможно... — тихо и глухо шептал Рейнольдс, словно пытаясь убедить себя в том, что все происходило, как хочет он, а не как было на самом деле.

— В горах Колымы все возможно. Это еще не самое худшее. Это ерунда по сравнению с тем, что потом случилось там с ним. Какие-то ужасные, чудовищные, жестокие вещи, о которых он мне никогда не рассказывал.

— А его ладони? Следы распятия на его ладонях?..

— Это не следы распятия. Картинка из Библии неверна. Невозможно распять человека, вбивая гвозди в ладони рук... Янчи сделал что-то немыслимое. Не знаю что. Поэтому они отвезли его в тайгу, в дикий лес. В середине зимы сняли с него всю одежду, прибили его к двум деревьям, росшим рядом, и бросили одного. Они знали, что понадобится лишь несколько минут, чтобы ужасный холод или волки... Он бежал, Бог знает как, но он бежал. Нашел свою одежду там, где ее бросили, и ушел с Колымских гор. Вот тогда все ногти и все последние фаланги пальцев были им потеряны. И на ногах он тоже потерял все пальцы... Вы видели, как он ходит?

— Да. — Рейнольдс вспомнил странно-напряженную походку, подумал о лице Янчи, о доброте его и бесконечном милосердии и попытался совместить это выражение лица с теми поистине нечеловеческими испытаниями, какие пришлось перенести старику. Но слишком велик был контраст. Его воображение отказывалось совместить подобное. — Я бы не поверил, Юлия, если бы мне рассказали такое о любом человеке, пережить так много... Его невозможно уничтожить!

— Я тоже так думаю... Ему потребовалось четыре месяца, чтобы добраться до Транссибирской магистрали в месте пересечения дороги с рекой Леной. Совершенно обезумев, он остановил поезд. Долго находился в беспамятстве, но в конце концов поправился и вернулся на Украину. Это было в 1941 году. Он пошел в армию и через год стал майором. Янчи оказался в армии по той же причине, по какой и большинство украинцев: они все ждали подходящего случая, чтобы повернуть свои штыки против Красной Армии. Случай представился после нападения Германии... — Девушка долго молчала, потом спокойно продолжила: — Мы теперь знаем, но тогда не знали, что русские говорили всему миру. Они говорили о длительной кровавой битве на Днепре, о выжженной земле, об отчаянной обороне Киева. Ложь, ложь, все ложь! И до сих пор в мире еще не знают правды. (Он почувствовал, как смягчился ее голос.) Украинцы принимали немцев с распростертыми объятиями. Им оказали самый замечательный прием, какой когда-либо оказывался армии. Им приносили еду и вино. Украсили улицы. Засыпали солдат ударных частей цветами. Украинские полки, украинские дивизии массами переходили на сторону немцев. Янчи говорил, что в истории не случалось никогда ничего подобного. Вскоре у немцев была армия в миллион русских, которые сражались под немецким командованием. Под командованием советского генерала Андрея Власова. Янчи был в этой армии. Он дослужился до звания генерал-майора и был одним из ближайших помощников Власова. Он сражался вместе с этой армией до тех пор, пока немцы вновь не отступили к его родной Виннице в 1943 году. — Юлия умолкла, долго молчала, потом опять заговорила. — Янчи изменился именно после Винницы. Он поклялся, что никогда снова не будет сражаться, он поклялся, что никогда снова не будет убивать. И он сдержал свое обещание. Вплоть до сегодняшнего дня.