Трое нас и пёс из Петипас - Чтвртек Вацлав - Страница 13
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
– А сидел ты на четвертой парте у окна?
Нет, об этом не мог знать даже пан Людвик.
Перевозчик закрыл глаза и приставил ладонь к уху, как бы слушая чей-то таинственный голос:
– Что ты говоришь? Что Тонда Гоудек девятого сентября прошлого года купил себе новый красный ластик за восемьдесят талеров?
У меня прямо мурашки пробежали по коже. Этого не помнил даже я сам! Я подозрительно покосился на Руду. Он был удивлен не меньше, чем я.
– На будущее не теряй ничего из карманов, – сказал пан Роучек, хлопнув меня по спине. Затем он сунул руку в карман своей куртки и подал мне записную книжку карандаш и деньги – три кроны двадцать талеров. – Всё это лежало на дорожке за калиткой, – добавил пан Роучек.
Он присел рядом с нами и принялся рассказывать Руде, как недавно перевозил через реку кобылу с жеребенком.
Я не слушал его, а разглядывал вещи, которые отдал Анче на хранение. На первой странице моей записной книжки было написано большими буквами:
«Ты жалкий трус и больше меня не увидишь. А.»
Как раз в это время пан Роучек рассказывал, что кобылу с жеребенком вел какой-то Хоура. И будь Руда у перевоза, Хоура взял бы его с собой.
А я сидел злой, потому что Анча никак не выходила у меня из головы. Напрасно я твердил себе, что это просто незнакомая девчонка. Перед глазами у меня так и стояло её лицо, когда она сидела рядом со мной на песке. А в ушах звучал её голос, когда она ругала этого обманщика Руду и обещала держать за меня палец на счастье. Я начал даже подумывать, не подло ли я поступил с Анчей. Мне вдруг сразу показалось, что и солнце как-то потемнело, и сад уже не был таким красивым, таким зеленым и ярким. Все вокруг меня сделалось каким-то мрачным, и на душе у меня стало тяжело. Чтобы не думать об Анче, я решил прислушаться к разговору пана Роучека с Рудой.
Но пан Роучек уже заметил, что я сижу мрачный как туча.
– Послушай, Тонда, у тебя такой вид, словно куры съели всех твоих червей.
Не успел я ответить ему, как Руда сказал:
– Эти Петипасы, пан Роучек, отравляют нам всю жизнь. Как-никак, мы привыкли к Праге. А что такое Петипасы по сравнению с Прагой? Да и вообще, какое может быть сравнение? Словно мы в каком-нибудь Западакове. Факт!
Руда разошелся вовсю. Он не оставил в покое даже петипасских куриц.
– Или взять, пан Роучек, хотя бы этих куриц.
Бродят они тут, где им вздумается. В Праге они и часа бы не прожили. Знаете, сколько там машин!
Руда перевернулся на живот и стал ковырять стебельком в какой-то малюсенькой норке.
– Ох, был бы ты моим сыном! – покачал головой пан Роучек. Он приподнялся, сорвал с ближней ветки яблоко и откусил.
– И яблоки у вас плохие, – не унимался Руда. – Короче говоря, Петипасы – это Петипасы!
Пан Роучек отшвырнул огрызок и наклонился к Руде:
– Был бы ты моим сыном, уж я бы тебя проучил! – и, рассердившись, покинул сад.
Руда продолжал ковырять травинкой в земле.
– Вот видишь, Тонда, как тут с человеком обращаются – ещё и побить грозятся!
После встречи с паном Роучеком настроение у меня испортилось ещё больше. Мы лежали с Рудой в траве и молчали. Разговаривать нам совсем не хотелось. Наконец Руда спросил:
– Значит, и тебе все противно?
Я ничего не ответил, взял книжку, которую он перед этим читал, и принялся листать страницы.
– Ну вот, ещё и ты дразнишь меня!
И снова молчание. От одиннадцатой до семнадцатой страницы. Потом Руда толкнул меня локтем:
– Что нам делать сегодня днем? Мне вовсе не хочется, чтоб в этих скверных Петипасах сын моего отца умер от скуки.
Он, видно, ждал, что я похвалю его за эту шутку, но я не похвалил. Настроение у меня становилось все хуже и хуже. Листая страницы, я случайно наткнулся на слово «предал». И тут же вспомнил об Анче.
Руда подсел ко мне поближе и заглянул через мое плечо в книжку. На пятьдесят шестой странице были нарисованы два негритянских мальчишки. Я немного посмотрел на них и хотел перевернуть страницу, но Руда задержал мою руку и показал пальцем на мальчишку побольше:
– Это Чака, а это его младший брат. Они тоже умирали от скуки. Хоть это и было все в Африке.
Я тихо ответил:
– Я не читал этой книжки.
– Вот я тебе о ней и рассказываю. Они жили там в одной скучной-прескучной деревне.
Я вздохнул:
– Наверное, это были какие-нибудь африканские Петипасы.
И снова взглянул на картинку. На ней была нарисована пустыня. Мелкий-мелкий песок и ни одного камня. Этим африканским мальчишкам даже нечем было пошвыряться. Не росли там и пальмы, – выходит, негде было и полазить. И я сказал Руде:
– Да, им было, пожалуй, похуже, чем нам.
Потом я сорвал яблоко и стал грызть его. Оно было кислое, но какое-то приятно кислое. Я жевал его и уже более миролюбиво смотрел на пустыню и на двух грустных африканских мальчишек. Но тут Руда опять все испортил:
– Если ты думаешь, что им и вправду было хуже, чем нам, то ошибаешься. Как-то раз Чака поймал в пустыне львенка, тогда им сразу стало веселее.
Он перевернул страницу и показал на картинку, где Чака и его брат были нарисованы со львенком.
– Попробуй-ка, поймай в Петипасах льва! Да что льва – хотя бы захудалую курицу!
Вдруг он всерьез о чём-то задумался, даже глаза при этом закрыл. Потом стукнул кулаком по земле:
– Есть, Тонда! Я всё-таки придумал! Мы поймаем какого-нибудь пса и будем его дрессировать!
9
Домой я вернулся уже в четверть второго. Видно, это очень не понравилось пани Людвиковой. Настроение у неё было явно чем-то испорчено. Она сердито переставляла кастрюли на плите и ворчала:
– Один приходит обедать поздно, а другой только сунет ложку в тарелку – и снова из дому. Да ещё стучит ложкой по столу!
Я догадался, что речь идёт о пане Людвике. А пани Людвикова в это время сердито вытирала тряпкой плиту, на которую пролила суп.
– Послушай, Тоник, ты не знаешь, почему пан Людвик с самого утра такой злой?
Я отлично знал, но не сказал об этом ни слова.
На плите снова что-то зашипело, и пани Людвикова, обвернув руку тряпкой, опять загромыхала кастрюлями.
– Целое утро он искал тебя с дождевыми червями по всем Петипасам. А недавно схватил удочки и отправился на речку… Сколько тебе супу?
Я попросил налить побольше, чтобы хоть как-то утешить пани Людвикову.
– Пойдешь за ним на речку?
Я покачал головой.
– Ну как, суп не очень соленый?
Я снова мотнул головой. Пани Людвикова поставила кастрюлю с супом обратно на плиту, села у окна на скамейку и стала смотреть во двор. Как раз когда я доедал последнюю ложку супу, пани Людвикова спросила:
– Скажи, Тоник, тебе не нравится у нас в Петипасах?
Мне не хотелось врать, и, чтобы ни о чем не говорить, я усердно занялся кружочком моркови. Но пани Людвикова больше ни о чем меня не спрашивала. Моя мама тоже делала так, если видела, что мне не до разговоров.
После супа появилось мясо. Настроение у меня сразу улучшилось – в мясе оказалась большая кость, и мне уже не надо было думать о приманке для собаки. Правда, предстояло ещё незаметно завернуть эту кость в носовой платок и сунуть в карман. И мне удалось это сделать, когда пани Людвикова вышла во двор снимать сухое белье.
С Рудой я «должен был встретиться в три часа у трех лип. А пока что я пошел к себе в комнату и стал думать о предстоящей охоте на собак.
Собак в Пети пасах много. Большая часть их, конечно, – за заборами, бегает по садам. Но есть и такие, которые свободно разгуливают по улицам. Ещё утром я приметил каких-то бродячих собак – они носились по дороге и, уткнувшись носом в землю, что-то вынюхивали. Эти собаки наверняка были бездомные. Они были косматые и без ошейников. Значит, и хозяев у них не было. Такого пса может поймать всякий, кто его не боится.
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
