Карта дней - Риггз Ренсом - Страница 10

Помимо этих экспедиций, объяснила мисс Сапсан, они с другими имбринами положили много сил на то, чтобы создать для своих подопечных безопасную и стабильную среду. Как и мои друзья, большинство из них оказались вырваны из петель, где прожили большую часть жизни. Некоторые из этих петель схлопнулись и исчезли навек. Многие странные потеряли друзей во время пустóтных атак, или сами были ранены, или стали жертвами травм иного рода. И хотя Дьявольский Акр во всей своей грязи и хаосе – бывший центр империи зла, созданной Каулом, – далеко не лучшее место для выздоровления, имбрины сделали все возможное, чтобы превратить его в убежище. Многие дети-беженцы вместе со странными взрослыми, бежавшими от террора, нашли там новый дом. В Акре основали новую академию, где ежедневно читали лекции и проводили дискуссии. Преподавали в ней имбрины, когда были свободны, а в их отсутствие – взрослые из странных, обладавшие особыми знаниями и опытом в какой-нибудь области.

– Иногда это довольно скучно, – признался Миллард, – но все-таки очень приятно находиться среди ученых людей.

– Скучно там только потому, что ты вечно думаешь, будто знаешь больше учителей, – сказала Бронвин.

– Когда это не имбрины, обычно так оно и есть, – пожал плечами Миллард. – А имбрины почти всегда заняты.

Заняты они, уточнила мисс Сапсан, «сотней тысяч всяких неприятных дел», большая часть которых состоит в уборке после тварей.

– Они оставили после себя ужасный беспорядок, – сказала она.

Беспорядок был вполне буквальный: развороченные дома; поврежденные, но не окончательно уничтоженные петли. Еще печальнее был поток людей с разными травмами и расстройствами – вроде странных из Дьявольского Акра, подсаженных на амбро. Они нуждались в лечении от зависимости, но далеко не все соглашались на него добровольно.

Был еще один скользкий вопрос – кому из них теперь можно доверять. Многие пошли на сотрудничество с тварями – одни под давлением, другие сами, и часто до такой степени, что это уже было откровенным злом и предательством. Нужны были суды. Странная система правосудия, рассчитанная максимум на несколько дел в год, стремительно расширялась, чтобы суметь обработать десятки, большинство из которых еще даже не были заведены. А до тех пор обвиняемые прохлаждались в тюрьме, построенной Каулом для жертв его жестоких экспериментов.

– А когда мы не занимаемся всеми этими неприятностями, Совет имбрин проводит заседания, – поведала мисс Сапсан. – Заседает целый день и часто за полночь.

– И что же они обсуждают? – поинтересовался я.

– Будущее, – натянуто ответила она.

– Авторитет совета поставлен под вопрос, – сказал Миллард. Лицо мисс Сапсан сделалось кислым. Не заметив этого, он продолжал: – Кое-кто говорит, что в системе нашего самоуправления назрели перемены. Что имбрины устарели и подходят разве что для более ранней эпохи. Что мир изменился, и мы должны меняться вместе с ним.

– Неблагодарные ублюдки, – возмутился Енох. – Бросить их в тюрьму вместе с изменниками, вот мое мнение.

– Это совершенно неприемлемо, – возразила мисс Сапсан. – Имбрины правят со всеобщего согласия. Всякий имеет право озвучить свои идеи, даже если они ошибочны.

– И в чем же они с вами не согласны? – спросил я.

– Во-первых, в том, следует ли и дальше жить в петлях, – ответила Эмма.

– А разве большинство странных не вынуждено это делать?

– Да, пока не произойдет какой-нибудь глобальный петлевой коллапс, – сказал Миллард, – вроде того, что запустил наши внутренние часы. Многие, так сказать, подняли бровь.

– Позавидовали нам, назовем вещи своими именами, – возразила Эмма. – Ты не представляешь, чего мне наговорили, когда прошел слух, что мы отправляемся сюда в гости, и надолго! Все просто позеленели от зависти.

– Но когда петля схлопнулась, мы все могли запросто умереть, – сказал я. – Это слишком опасно.

– Что правда, то правда, – сказал Миллард. – По крайней мере, до тех пор, пока мы полностью не изучим этот феномен. Если удастся произвести корректный научный анализ того, что с нами произошло, мы, возможно, сможем потом воспроизвести тот же процесс в безопасном режиме.

– Но на это может уйти много времени, – пожала плечами мисс Сапсан, – а некоторые из странных не желают ждать. Они так устали жить в петлях, что готовы даже рискнуть своей жизнью.

– Совершенное безумие, – вставил Гораций. – Я и понятия не имел, у скольких странных полная каша в голове, пока нас всех вместе не втиснули в Дьявольский Акр, как селедок в бочку.

– И это они еще наполовину не такие чокнутые, как «Новый мир», – сказала Эмма, и мисс Сапсан горько вздохнула. – Эти хотят расширения контактов с нормальным сообществом.

– Ой, только не начинайте про этих психов, а не то я заведусь! – проворчал Енох. – Они полагают, что мир уже настолько открыт и терпим, что можно просто взять и выйти из укрытий. «Привет, люди! Мы – странные и гордимся этим!» Как будто нас после этого не сожгут на костре, как в старые добрые времена.

– Они просто очень молоды, вот и все, – сказала мисс Сапсан. – Им не приходилось жить во времена охоты на ведьм или антистранной истерии.

– Молодость молодостью, но они опасны, – сказал Гораций, нервно перебирая пальцами. – А что, если они возьмут и выкинут что-нибудь безрассудное?

– Этих тоже в тюрьму, – вмешался Енох. – Вот мое мнение.

– Вот поэтому-то ты и не в совете, дорогой, – сказала мисс Сапсан. – Но довольно. Последнее, что я хочу обсуждать в такой чудесный день, – это политика.

– Вот именно, – подхватила Эмма. – И зачем я, спрашивается, надела этот купальник, если мы не собираемся лезть в чертову воду?

– Кто последний, тот слабак! – завопила Бронвин и кинулась бежать.

Все помчались с ней наперегонки к морю. Мы с мисс Сапсан остались одни. Я думал о совершенно других вещах и плавать не очень хотел. Что же до мисс Сапсан, то, несмотря на все наши невеселые разговоры, она, кажется, совсем не расстроилась. На нее, конечно, немало всего навалилось, но все эти проблемы (насколько я знал) имели между собой кое-что общее: они были связаны с ростом, с исцелением, с обретением свободы – а за такое можно быть благодарным.

– Джейкоб, иди к нам! – крикнула Эмма, размахивая морской звездой, которую только что выловила из прибоя.

Кто-то из наших весело плескался на мелководье, но некоторые уже нырнули под волну и вовсю плавали там, где поглубже. Залив в эту летнюю пору был теплый, как ванна, и совсем не походил на штормовую Атлантику, хлеставшую утесы Кэрнхолма.

– Тут просто чудесно! – крикнул Миллард, вокруг которого в море создался небольшой вакуум в форме человеческой фигуры.

Даже Оливия веселилась от души, хоть и погружалась в песок на три дюйма с каждым шагом.

– Джейкоб! – позвала Эмма. Она прыгала в волнах и махала мне рукой.

– На мне джинсы! – крикнул я в ответ, что было совершенной правдой.

На самом деле я был совершенно счастлив просто стоять на берегу и смотреть, как веселятся мои друзья, – было в этом что-то невыразимо сладостное: словно внутри таял лед, сковавший мои представления о том, что такое дом. Так хотелось, чтобы у них он был, – всегда, когда им только захочется – этот мир, этот покой, без всяких лишних сложностей… и, может быть, это и вправду возможно. Я даже только что придумал, как быть с родителями. Идея была настолько проста! Удивительно, что она мне раньше в голову не пришла. Не нужно придумывать никакую убедительную ложь или мастерски состряпанную легенду для прикрытия. Истории имеют свойство давать течь, а ложь – раскрываться, но даже если и пронесет, нам все равно придется вечно обходить родителей на цыпочках и бояться, как бы они не увидели чего-нибудь странного, не взбрыкнули и не разбили наш хрупкий мир вдребезги. Более того, вечно скрывать от них, что я собой представляю, было очень утомительно, особенно теперь, когда обе мои жизни – нормальная и странная – встретились. Суть в том, что мои родители – совсем не плохие люди. Меня не обижали, мной не пренебрегали – меня просто не понимали. В общем, я подумал, что они заслуживают того, чтобы им дали возможность понять. Я просто скажу им правду. Если открывать ее постепенно и достаточно мягко, возможно, она окажется не слишком тяжелой. Если познакомить маму и папу с моими странными друзьями в спокойной обстановке, по одному за раз, а с их особенностями – только когда они более или менее узнают друг друга… все может получиться. Почему нет, в самом деле? Папа – и отец, и сын странных людей. Если кто из нормальных и способен нас понять, так это он. И если мама не сможет так быстро понять, папа ее поторопит. Может, они, наконец, поверят мне и примут таким, каким я уродился. Может, у нас еще получится настоящая семья.