Демон-Инквизитор (СИ) - "one of the qwerty" - Страница 14

Осматривая комнату, я вдруг заметил то, что вызвало во мне осознание моего подсознательного страха перед вытекающей жижей: труп девочки почти исчез. Осталась лишь половина туловища, и та довольно быстро растворялась.

Я выругался. Жижа подступала к сапогам все ближе и ближе. «Сначала мне разъест ноги, а когда я упаду, останется молиться, чтобы меня побыстрее убило?! – я сцепил зубы. – Чёрта с два!»

Но выхода не было, вокруг лишь смерть. Я вздохнул и выругался. Собираясь перекреститься, я поднял взгляд вверх. И замер. Прямо надо мной висел странноватого вида крюк – на такие обычно вешают мешки с картофелем или другими овощами, чтобы мыши не жрали запасы.

– Везет! – выдохнул я.

До сапог жиже оставалось совсем немного. Я еще раз глянул на крюк. «Надо закрепиться ещё как-то», – решил я. Сделав шаг вперед, я размахнулся и воткнул меч в стену наугад, пробивая слой обмазки и надеясь попасть клинком между бревен в каркасе дома, который залепляют глиной и соломой для теплоизоляции. Меч, пробив пласт глины, воткнулся в дерево. Я выдернул клинок и взял чуть ниже – на второй раз получилось удачно. Лезвие скользнуло между бревен, застряв настолько прочно, насколько можно было.

Снова отойдя к углу, я ухватился за крюк и подтянулся, а ногой уперся в стену, частично стоя на мече. Если поставить подошву ближе не к рукояти, а к концу клинка, то нагрузка на лезвие выйдет не настолько большой. Все равно что, имея длинный рычаг, пытаться работать им, держась за дальний от себя конец – сопротивление будет достаточным, чтобы ты не сдвинул ровным счетом ничего. Приложение силы минимальное, а в моем случае это означало, что у меня будет еще немного времени – виси я просто на крюке, руки бы затекли слишком быстро. А так, благодаря «рычагу», воткнутому между бревен, я могу часть веса переносить на него, чтобы руки могли отдыхать.

«Не знаю, сколько в таком положении смогу протянуть, но это дерьмо меня точно не достанет ближайшее время – чтобы оно наполнило комнату, надо заделать все щели, а это практически невозможно», – думал я с некоторым облегчением, глядя на то, как субстанция заливает пол. До угла, в котором я стоял, осталось совсем ничего. Еще чуть-чуть… Почти готово… достала!

Жижа замерла, будто задумалась. Я смотрел на нее не без довольства: выкуси, не дотянешься. И в тот же момент, стоило мне усмехнуться, в красном месиве появились глаза. Десятки глаз, они смотрели на меня, пялились, глазели, облепляли своими мерзкими зрачками. Внутри меня все похолодело. Секунды две ничего не происходило. И вдруг, в один миг вся краснота полотна стянулась к центру комнаты, собралась в кучу и разорвалась, разлетелась, но брызги не достали, они кристаллом застыли в воздухе; острые штыки кроваво-красного замерли в полуметре от стен, будто в комнате обустроил свое логово колоссальный ёж. Острия начали делиться, расщепляться, слоиться и заворачиваться назад, к центру. Выстраивалась безумная какофония петель: всё скрипело, щемило, трещало, звенело. А затем в комнате появился он – колосс. Исполин вырос, подобно титану с глиняными ногами, что упал в море: из кроваво-красного вознеслась фигура, сначала безногая, но уже через секунду она встала в полный рост, впитывая в себя брызги красноты. С кожи стекали ручьи и озера, на плечах вырастали деревья, а в них селились птицы-камни, и все это в миниатюре, в крошечном мире Красного Гиганта, что был ростом с человека. Я заворожено смотрел в глаза этого существа: бездонные и тяжелые, переполненные алчной тоской и желанием всепоглощения. Он тянул ко мне свои руки, а в пузе у него всё рвалось и разрывалось, расширялось и раскрывалось, пока он шаг за шагом приближался. Меня взяли за плечи, и на секунду я увидел темноту… а потом…

А потом все исчезло.

Я осмотрелся. Комната была пуста. А на мне только сапоги и бриджи. В доме продувало легким сквозняком, и я вышел на улицу. Светило яркое солнце, все вокруг было заполнено цветами: они росли на земле, они росли на деревьях и кустах, и даже на небесах виделись нежно-розовые бутоны, чьи лепестки опадали вниз.

Опустившись на колени, я запустил пальцы в нежно-зелёные пряди природы. Трава приятно щекотала кожу, а от земли слабо веяло сыростью, как после легкого дождя. Я лёг на цветы и перевернулся на спину. На меня опускался мягкий цвет, не потревоженный ни ветром, ни влагой. Лепестки мягко ласкали мою грудь, и постепенно это навевало сон.

– Где я?

Глаза закрывались сами собой, но я не хотел спать, я боролся с сонливостью, чтобы подольше полюбоваться окружающим меня свечением цвета. Постепенно из головы всё уходило: внутри пустело и пустело, не оставалось ничего, кроме цветов. Я забыл, кто я, забыл, где я был и где я должен быть. В теле ощущалась бесконечная легкость, казалось, я мог даже не дышать, ведь воздух пропитывал всего меня… Незаметно опустилась ночь, либо слишком быстро, либо я все-таки засыпал.

Цветы поменялись. Легкий дождь росой опал на меня, а цвет вокруг градировался, преображаясь в более тёмные оттенки. Тёмные, но – светящиеся. Они ярчали с каждой секундой, освещали всё, горя изнутри, прямо из сердцевины, и стебли их будто змеи извивались, танцуя на кончиках хвостов.

Я смотрел на всю эту феерию света и цвета, и внутри постепенно укреплялась отрешенность от всего. И даже от цветов. Я закрыл глаза. Постепенно шум ветров успокоил меня…

Я заснул, и мне снились небеса: тихий шепот облаков, тихая поступь солнца и тихие объятия звезд. Над землей царили спокойствие и мир. Я сидел на облаке и смотрел вниз на бесконечные полотна городов и сёл, дорог и полей. И постепенно всё это загоралось светом, земля горела даже ночью, в самый темный час. Лишь изредка я видел клочки суши, томящиеся во мраке. Я спустился на один из них.

Вокруг были пеньки. И отовсюду раздавался стук. Я осмотрелся и увидел: маленькие люди постоянно махали и рубили, тянули и резали, давили и пилили. И смеялись, смеялись, смеялись. А деревья кричали и падали, умирая за три сантиметра до земли, когда ствол окончательно ломался. Лишь некоторые продолжали жить – хребет все еще соединял их с землей, но тогда множество людей облепляли дерево, словно муравьи умирающую ласточку, и били хребет, кололи, выворачивали его, драли и вырывали. Я смотрел на всё это безумство: жадное, кровавое, себялюбивое – и не выдержал, поднявшись обратно наверх.

Я взлетал выше и выше, всё выше и выше, и видел вокруг всё: грех в святынях, войны в царствах природы, охоты в заповедниках и казни в рядах помилованных.

Обернувшись, я осмотрел небольшой шар. И что-то подсказало мне: он – грех и источник всех бед. Я направил на него палец, и шар лопнул, взорвался, разлетаясь осколками повсюду. А затем я увидел вокруг множество других сфер: они все были опустошены и уничтожены, загнившие и смердящие. Я услышал голос:

– Каждый имеет право на ошибку, чтобы затем искупить каждый неверный шаг и чему-то научиться. Люди – не более, чем ученики всего живого, что они уничтожают, чтобы однажды остаться в одиночестве. Борясь или не борясь с ошибками, ты не остановишь день, когда придет Урок.

Что-то пронзило меня. Я посмотрел на свою грудь и увидел тончайшее лезвие – оно разделялось во мне, изгибалось, исходило из сердца в легкие и печень, заменяло собою ребра и бедра, вытесняло кости и оплетало мозг. Я закричал, но из моего горла лишь вышла симфония металла – она звучала во мне многогранно, повествуя о встрече начала и конца, рассказывая истории и осознавая их во мне, воссоздавая малейший отзвук в каждом уголке моего разума, тревожа мозг и пробуждая душу; и я выпускал симфонию, кричал её, издавал ее всей своей сущностью, передавая ее всему живому.