Врывалась буря
(Повесть) - Романов Владислав Иванович - Страница 15

— Не наш? — спросил Воробьев.

— Итальянец, эпохи Возрождения… — кивнул Бугров. — Он давно умер, а портрет подарил Шульц… Это автопортрет…

— Понятно, — обрадованно вздохнул Егор, значит, память его не подвела. — А пакля там лежит, откуда?.. — вдруг, не выдержав, спросил Воробьев.

— Где? — не понял Бугров и даже привстал.

— Там, — Егор мотнул головой на полку.

— A-а, это с Русановым его «перпетуум-мобиле» мастерим… При чем тут пакля, не пойму… — пожал плечами Бугров.

— А о чем записочку от Шульца приносили?.. — спросил Егор.

— От Шульца? — вздрогнул Бугров. — Просил разрешения сегодня зайти вечером…

— Зачем вечером?..

— Не знаю… Секретарша его принесла, передала…

— А где записочка? — поинтересовался Егор.

— Записочка?.. — Бугров поискал в карманах. — Выкинул, по-моему…

— Как же так, такую записочку и выкинули? — Егора даже пот прошиб, он снял шапку.

— А какую записочку? — усмехнулся Бугров. — Обычную! Прошу прийти… Что здесь такого?

— Действительно… — стараясь удержать себя в рамках, не гневаться, кивнул Воробьев. — Каждый день ведь от иностранцев записки получаете…

— Не пойму вашей иронии, — пожал плечами Бугров.

— А я вашей беспечности! — не выдержав, поднялся Егор, заходил по кабинету. — Вы газеты читаете? Вот! — Воробьев вытащил газету. — Вот, в Балашове срыв плана хлебозаготовок! В Баландине — четырех приговорили к расстрелу за порчу скота! В Нижнем Тагиле вредители в металлургии! В Варшаве подкладывают бомбы в наше полпредство! А вы, церковный святоша, все твердите, что вокруг ангелы летают! Что потребовал Шульц?

— Экспертизы масла и приезда своих электриков, но это невозможно… — пробормотал Бугров. — Это как минимум две недели!..

— …Что означает срыв поставок Магнитке и Уралмашу… — Воробьев усмехнулся.

— Но иначе будет аннулирована гарантия, а турбина стоит колоссальных денег, мы тратим последнее золото на их покупку, и чтобы… вот так просто лишаться гарантии… Я понимаю, что и Щербакова с Парфеновым за срыв поставок по головке не погладят…

— Это мягко сказано… — усмехнулся Егор.

Только теперь до него дошла эта хитрая механика с гарантией. Пустяковая поломка, потом остановка турбины, и… Бугров вызывает Шульца. Тот приезжает, заламывает неимоверные сроки, заранее зная, что мы никогда на них не согласимся. Но Шульцу только этого и надо. Мы пускаем турбину без немецких электриков и акта, подписанного Шульцем, последний аннулирует гарантию, и теперь уже можно ломать турбину окончательно. Тот же песок, сгорает вся обмотка и миллионы рублей псу под хвост! Вот почему и остановили турбину, было невыгодно ее гробить! Тогда бы согласно гарантии Шульц обязан был привезти новую! Хитро! Этак любое, самое богатое государство разорить недолго, а нас-то и подавно!.. Вот чего они добиваются, сволочи! Разорить, поставить на колени, втянуть в экономическую кабалу!.. А что же мы-то сидим? И, может быть, прав Сергеев, действовать надо? Бугров в этом плане самая удобная фигура. Подговорил Русанова, сделали, ждут… Так-так-та-ак!..

Это внезапное открытие так поразило Егора, что он несколько минут не мог вымолвить ни слова. Молчал и Бугров. В нем уже не было того игривого веселья, с каким он разговаривал утром. Все понемногу — и Парфенов, и Щербаков, и Шульц, и Сергеев — видно, крепко намяли ему бока. Да и сам уразумел наконец, что дело нешуточное…

— Может быть, мне отказаться от встречи с Шульцем? — спросил Бугров.

— Но вы же сами согласились? — усмехнулся Воробьев.

— Я же думал, что… — Бугров не договорил.

И снова повисла пауза. За окном стемнело, и сумерки наползали и комнату, устраиваясь в углах. Бугров закурил. Он, казалось, совсем скис, а утром Егор даже поразился его необычайной бодрости. «Странно, — вдруг подумал Егор, — хочешь помочь человеку, а час за часом все больше убеждаешься в обратном…»

— И все же у меня такое ощущение, что вы прошлый раз чего-то недоговорили. Ведь есть еще кто-то, кто немного знает турбину. Я не имею в виду техников… Но вы о ком-то умалчиваете?..

Бугров молчал. По его молчанию Егор понял: этот «кто-то» — личность нежелательная для отдела Воробьева.

— Ну?.. Так и будем молчать?

— Да есть парнишка один, тоже тянется к технике, вот я с ним и занимаюсь…

— Кто такой? — перебил Егор.

— Ершов Алексей, два года назад кончил школу, работает на заводе, тоже «перпетуум-мобиле» изобретает.

На этой почве он с Русановым и сошелся. Петро перетащить его на станцию хочет. Парень башковитый, все на лету схватывает, способности поразительные! — Бугров, рассказывая о Ершове, зажегся, даже заулыбался. — Ну какой из него вредитель?.. Нежный парнишка, теленок, даже подозрений быть не может!..

— Чего же тогда скрывали? — не понял Егор.

— Да!.. — Бугров махнул рукой. — Брат у него с колчаковцами ушел… Подумал: скажи вам, Сергеева же знаете, у него все на подозрении!..

— Так-так-та-ак! — Егор насупился, прошелся по кабинету. — Хорошенькая история у нас с вами получается, товарищ Бугров! — Воробьев не выдержал, скинул полушубок.

Бугров зажег свечу.

— Даже в жар бросило от ваших сообщений! — вздохнул Егор. — Как же вы так, товарищ Бугров? Турбина — стратегический объект, а вы тут втайне обучаете ее премудростям посторонних! Да еще каких посторонних! Лиц, связанных с Колчаком!

— Да какое же он лицо, связанное с Колчаком, товарищ Воробьев? — взмолился Бугров. — Это же парнишка, чистая душа! И потом, Петро с ним возится…

— Но вы же знаете, в курсе, так сказать, этой истории! — вскричал Егор. — Эх, товарищ Бугров, товарищ Бугров! Да вы права не имели никакого посвящать! А если узнали, что техник ваш Русанов кого-то посвящает в секреты стратегического объекта, то обязаны были немедленно известить нас! Немедленно! А сейчас что же выходит? Что вы — пособник диверсантов, соучастник терактов! Вы же коммунист, вы обязательство подписывали! Э-э-х!.. — Егор надел полушубок.

— Это… диверсия?.. Настоящая диверсия? — шепотом спросил Бугров.

— К сожалению, да! Я бы сам с удовольствием поверил в обратное, но увы! А вы брата колчаковца…

— За Ершова я могу поручиться, честное слово! Парнишка, верящий в наши идеалы…

— Кто теперь поручится, что братец его тайком не вернулся сюда со спецзаданием и не воспользовался знаниями чистой души? Враг хитер и опасен, мы повторяем это всем ежедневно, но такие, как вы, своим разгильдяйством… — Егор махнул рукой, надел шапку, собираясь уходить.

— Что же мне делать теперь?.. — спросил Бугров.

— Где живет этот ваш Ершов?..

— Тут, на взгорье, рядом с электростанцией, улица Коммунаров, 4…

— Работает на механическом?..

— Да грузчиком…

Лицо Бугрова было бледным, глаза горели на белом, как мел, лице.

— О нашем разговоре никому! — бросил Егор и ушел.

Он пошел было к Ершову, но вдруг одумался. Если это сделал Ершов или его братец-колчаковец (а вполне может быть и такое), то он вспугнет «милое семейство». Сейчас надо к Русанову, узнать поподробней о «нежной душе» да и пощупать самого Петра, чем черт не шутит!

В ночь еще подмораживало, и полушубок ввечеру кстати. Месяц сиял тонкий, обрезистый, ясный на холодном небе. Уши пощипывало, и Егор поднял воротник. После того, как в декабре снова отморозил их, они чувствовали малейший холод, а с поднятым воротником ничего не слышно, будто ватой слух обложило. Теперь глухим ходить опасно: бандит даже шальной забоится, не сунется, а вот если эти, агенты германские, у тех жалости нет, тут ухо востро держи: вмиг крылья подпалят.

Егор отогнул воротник, огляделся: тихо, ни души. Дым валит столбами вверх, значит, жди мороза. Последний, видно, морозец, да потом враз река вздуется, и пошло-поехало, не остановишь. Воробьев подошел к русановскому дому: темень в окнах. Спит, наверное, еще, за вчерашнюю ночь отсыпается. Он скрипнул калиткой, взбежал на крыльцо, по привычке потопал валенками. В сенях ударил в нос ядреный запах березовых веников, видно, любитель баньки Петро, а своей нету. К кому же ходит?.. Это тоже вопрос, ибо баня, как и гулянка, хороша под душевный деревенский разговор, а в одиночку только самоеды моются. После баньки хорошо опрокинуть стопку, закусить груздем или капустной, что тоже располагает к беседе. Бугров ходит в коммунальную, это Егор знал. Значит, кто-то другой…