Серебряные рельсы (сборник) - Чивилихин Владимир Алексеевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/115
• Следующая

Радовало лишь то, что долина Казыра годилась пока для прокладки магистрали. Правда, по левому берегу шла более удобная терраса. А в Новосибирске Кошурников условно наметил трассу по правому берегу, разбил ее от Абакана на стометровки и сейчас начал отмечать пройденный путь. Ночевали против пикета 2655. До Абакана, стало быть, оставалось двести шестьдесят пять с половиной километров…

«11 октября. Воскресенье

Ночевка на левом берегу Казыра примерно против пикета 2655. Прошли за день километров 9-10, но со сплошной рубкой. Километров 8 рубил я, пока не устал, потом меня сменил Журавлев.

На всем протяжении левобережного хода имеется надпойменная терраса, удобная для проведения железнодорожной линии. Встречаются два или три небольших скальных мыска, которые пройти не представляет никакого труда. Терраса сухая, сложена тощими суглинками или суглинками с галечниками. Незаметно перешли в зону изверженных пород. Каледонские интрузии в нескольких местах прорезают кембрийские известняки, основную горную породу Казыра. Где проходит контакт – не проследил.

Завтра отправляемся на плоту, а оленей возвращаю обратно. Сухая пихта для плота есть».

Почти весь следующий день мастерили плот. Молодые инженеры первый раз занимались этим делом. Костя вообще ни разу не сплавлялся, а Журавлев бывал раньше в партиях, но с рабочими. Правда, Алешка быстро осваивал плотничную работу, а Костя почему-то был рассеян – и молчалив. Иногда тревожно оглядывал лес. Такой же взгляд, такое же напряженное и чужое лицо бывает у таежного либо степного паренька, когда он впервые попадает в большой и шумный город.

Тайга не просыхала. Шумела глухо и мощно. Правда, у земли ветер не чувствовался, но вершины огромных елей ходили так сильно, что кружилась голова. Порывы ветра сбрасывали на спины изыскателей холодные крупные капли.

«12 октября. Понедельник

Завтра утром подниму всех пораньше, сплотим плот (все заготовлено) и, надеюсь, отплывем часов в 10–11 утра. Костя забыл в предыдущем лагере иголки, нитки, дратву, долото и гвозди. Все это находилось в одном мешочке. Особенно жаль долото и гвозди – нечем долбить проушины в гребях. Приспособился делать это топором. У Кости отстают от сапог подошвы, на что он смотрит с философским спокойствием. Придется приказать прибить, а то останется босиком…

Проводник с оленями уехал в 12 часов дня. Погода испортилась. Днем был очень сильный ветер, в тайге только треск стоял от падающих деревьев. Днем шел дождь, а сейчас (10 часов вечера) идет какая-то изморозь, над костром тает и падает мелкими капельками на тетрадь…»

С проводником изыскатели отправили последние письма. Кошурников писал жене:

«Пользуюсь последним случаем написать тебе пару слов. Нахожусь в 15 км ниже слияния Правого и Левого Казыра. Отправляю письмо с проводником, хотя уверен, что придет оно после моего приезда. Хотел проехать насквозь на оленях, но отказался от этой мысли, так как нет корма и дороги. 25 октября рассчитываю быть дома. Едем втроем – Журавлев, Стофато и я. Плохо, что нет геолога. С производственной точки зрения он был бы полезнее, чем сметчик Стофато.

На изысканиях перевала получил положительный результат. Очень был бы доволен, если бы на будущий год мне дали эти изыскания как предварительные. Очень тут интересные места, есть над чем поработать. Не скучай, скоро увидимся. Если меня долго не будет, то жди спокойно – не раз я выходил из тайги даже среди зимы. Не могу я погибнуть, у меня слишком большая жажда жизни…»

Впереди лежал трудный путь по стынущей горнотаежной реке. И на сотни верст – ни одного приветного огонька.

Костя Стофато обрадовался больше всех, что ушли олени. Засыпая ночью у костра, он пробормотал:

– Все руки отмотали с этой рогатой тварью. На плоту-то сиди да поплевывай. Верно, Михалыч? Только как поплывем? Туман-то – кошмар…

Густой туман, что заполнил с вечера долину Казыра, не тревожил Кошурникова – утром ветер разгонит его. Лишь бы тепло продержалось еще недельку-другую! Изыскатели, изучая долину реки, быстро добрались бы до пограничников. А пока было пройдено по основному маршруту около сорока километров. Как же все-таки ляжет дорога? В Новосибирске Кошурников ориентировочно наметил трассу по правому берегу, потому что левобережный хребет Ергак-Таргак-Тайга отпугивал своей крутизной и многочисленными стоками. И было большой неожиданностью, что в верховьях реки левый берег оказался более удобным для прокладки железной дороги. Что будет дальше? Какие сюрпризы еще приготовил Казыр? Интересно, как выпутаться из горного сплетения в районе Щек? Посмотрим…

Кошурников спрятал карту, подложил в костер дров и, натянув на голову брезентовый капюшон плаща, забылся в полудреме.

Среди ночи проснулся. В воздухе уже не было мятущейся водяной пыли, на догорающий костер медленно опускались едва заметные снежинки. Кошурников взглянул на ребят. Они подрагивали от холода, подвигались к костру, который уже подернулся сизым пеплом. Их телогрейки намокли от тающего снега, потемнели.

Какие все-таки разные подобрались у него спутники! Алеша все делал сам, молча и споро, а Костя советовался по мелочам, без конца просил подсобить. Все бы ничего, но тайгу он плохо знал. Несмотря на предупреждение, этот красивый городской парень скинул вчера при рубке рукавицы и мокрым топорищем натер на ладонях кровавые мозоли. А когда Кошурников стал заливать ему руки спиртом – единственным лекарством изыскателей, Костя мучительно сморщился и закряхтел.

– Будто медведь сжевал, – неодобрительно буркнул Алеша, но Костя его не понял.

– Какой медведь?

– Скулишь ты так, будто медведь тебе руку испортил.

Костя промолчал.

…Светает. Надо скорей просушиться и доделывать плот.

– Ты когда-нибудь сплавлялся? – спросил вчера Кошурников Костю. – Нет? И не знаешь, как вяжется плот? Ну, ничего, враз научишься. Изыскатель должен владеть этим древним ремеслом.

Еще вечером они свалили несколько сухостойных пихт. Ни крепкая береза, ни тяжелая лиственница не годились для става, только пихта. Бревна они уже подтащили к воде, засветло успели вырубить березовые поперечины – ронжины, которые войдут в клиновые пазы и намертво свяжут став. Потом надо было на подгребках укрепить длинные греби, взять на борт крепкие колья – стяжки.

Вчера, когда дошла очередь до гребей, Кошурников сказал Алеше:

– Принеси-ка долото!

Алеша долго и безрезультатно рылся в мешках. Он точно помнил, что долото лежало в подшефном мешке Стофато. Но там ничего не было.

– Костя! Ты не видел наше долото?

– Нет, – неуверенно ответил тот, и вдруг у него екнуло сердце: он достал мешочек с долотом на вчерашней ночевке и во время сборов забыл его положить в большой мешок! Так он и лежит сейчас там на пенечке. Что ему будет за это? Сказал: – Нет, не видел…

– Ладно, потом найдем, – остановил их поиски Кошурников. – Некогда. Топором приспособился. Костя, подержи гребь.

Придерживая гребь, которая крутилась и подрагивала под топором, Костя несколько раз порывался сказать Кошурникову, что это он, Костя, забыл долото на привале.

– Что это ты не в себе? – понимающе спросил один раз Кошурников. – Будто потерял что-то.

– Да вот, – начал Костя, насупившись. – Понимаете…

– Ну?

– Ничего. Это я так…

Костя лежал сейчас у костра, едва слышно посапывал, ежился во сне от сырости, но не просыпался. В изыскательской жизни Кости это был первый плот, и Кошурников понимал уставшего парня: нелегко таскать с непривычки тяжелые бревна. Начальник экспедиции вспомнил свой первый плот. Это было на Алтае. Отец дал топор, сел у костра и приказал делать такой плот, чтоб нес двоих. Отец только советовал, а сам пальцем не шевельнул. Ну, правда, он тогда связал небольшой салик на вицах, но тоже досталось. Кошурников помнил все до мельчайших подробностей: как парил над костром толстые черемуховые прутья, как гнул из них кольца – вицы, как с помощью этих виц и клиньев – нагелей – скреплял став…

• Предыдущая
• 14/115
• Следующая