Латышские народные сказки - народные сказки - Страница 17

— Знаешь, сестрица, что я тебе скажу? Моей родственнице бог деток послал, меня в кумовья зовут. Один сыночек рыжий в белую крапинку, его-то мне и крестить. Ты ведь не рассердишься, если тебя дома одну оставлю?

— Ступай себе, — говорит мышь, — да в веселье-то про меня не забывай.

Все, что кот сказал про крестины, — одно вранье было. Никакой родственницы у него не было, и никто его в кумовья не звал. А пошел он прямиком в церковь, подобрался к горшку и давай сало лизать, покуда верхний слой не слизал. Потом пошел шататься по крышам да шнырять по всем углам. А надоело шнырять — разлегся на земле, брюхо на солнышке греет.

Выспался всласть и поздно вечером вернулся домой. Мышка выбежала навстречу и ласково спрашивает:

— Вернулся? Видно, повеселился вволю? Как же нарекли крестника-то?

— Сверхолиз, — ответил кот, а сам невеселый какой-то.

— Сверхо-лиз? — повторяет мышь. — Вот так имя! Это такие в твоей родне имена водятся?

— Что тут удивительного? — отвечает кот. — Имя как имя. Не пойму, что тебе не нравится? Разве оно хуже, чем, к примеру, «Кроховор», а ведь среди твоей родни многие так зовутся.

Вскоре кота снова на сальце потянуло. Он сказал:

— Придется тебе, мышка, опять одной дома побыть: вчера поздно вечером меня снова на крестины позвали. И коли не врут, то у младенца шейка полосатенькая. Как же отказаться?

И на этот раз отпустила кота добрая мышка. А он напрямик в церковь, приложился к горшку да и опустошил его наполовину.

Ест кот да похваливает: «Вот вкусно-то!» И вернулся вечером домой очень довольный.

— Ну, как нынче крестника нарекли? — спросила мышка, когда кот еле-еле приплелся домой.

— Полулиз, — ответил кот и полез на печь.

— Полу-лиз? По-лу-лиз? — удивилась мышь. — Никогда такого имени не слыхивала. Готова об заклад биться, что и в календаре такого не найдешь.

Вскоре кота опять жадность обуяла. Он и говорит:

— Бог троицу любит. Меня снова в кумовья кличут. А послушай, какая у моей родственницы радость: дитя-то сплошь черненькое, одни лапки белые. Старые коты говорят, что слыхивали про такие чудеса, а видать — не видывали. Ну скажи сама, смею ли отказываться?

— Все бы ладно, — говорит мышь, — не будь таких диковинных имен: Сверхолиз… Полулиз… Тут дело неладно…

— Чего ты огорчаешься? — ухмыляется кот. — В рай-то не за имя берут… Не выходишь ты на воздух мозги освежать, вот и стала у тебя голова вроде дурная. Только и знаешь, что по пустякам расстраиваться.

Ушел кот. А мышь занялась уборкой да прочей домашней возней. Кот же и на этот раз пошел прямо в церковь. Принялся за сало и трудился в поте лица, пока весь горшок не опорожнил.

— Ну, все теперь! — сказал он, облизал дно и, толстый, как колода, потащился прочь из церкви. Только к полуночи кот домой приплелся.

— А этого крестника как нарекли? — спросила мышка, едва кот переволокся через порог.

— Ты нынче еще пуще удивишься, — сказал кот, — потому что имя ему дали Пустолиз.

— Как? Пустолиз? — застонала мышь. — Ну, что это за имя? Нет, тут дело нечисто…

Покачала мышь озабоченно головой и забралась в свою норку.

С той поры залег кот на печи, и никто его больше в кумовья не звал.

Пришла зима, пищу стало трудно добывать. Мышь вспомнила про сало и говорит коту:

— Пойдем-ка, котик, в церковь за салом. Небось, вкусным оно нам нынче покажется.

— И как еще! — буркнул кот, — лизнешь — язык так и прилипнет, как к железу в мороз.

Пошли они вдвоем в церковь, мышь впереди, кот за ней. Горшок нашли, да он — пустой.

— Ах ты, горе какое, — заплакала мышь. — Вот они, твои грехи-то и раскрылись; вижу теперь, какой ты мне друг: сам все слопал, на крестины ходючи… Сперва верх слизал, потом половину, а под конец и совсем опорож…

— Молчать, — закричал кот, — еще слово — и проглочу тебя живьем.

Но не могла мышь умолкнуть, не договорив слова. И — только произнесла она это слово — кот цап ее! и слопал.

Мышь домашняя и мышь полевая

ак-то в погожий денек вылезла домашняя мышь из-под пола и пошла к своей родственнице, полевой мыши.

— Ну, здравствуй. Узнаешь родственницу?

— Здравствуй, здравствуй! Как не признать сестрицу! Ах, радость-то какая! Ко мне в гости пожаловала! Как ты дорогу нашла, не заблудилась?

— Чего там блуждать! Но скажи-ка, сестрица, что это у тебя там за куча навалена?

— А это проросшие зерна, моя единственная пища, мой хлебушко, — жалобно ответила полевая мышь.

— Ах, боже мой, вот так хлеб, — удивилась домашняя мышь и сказала не без гордости: — Я б от такого хлеба давно с голоду померла. У меня, сестрица, житье совсем другое: поутру мясо, к обеду сало, на ужин сметана. И все это я нахожу на кухне, у самой у норы. Моя жизнь против твоей — чистое золото. Пойдем ко мне, давай вместе жить.

— Ладно, пойдем.

Ночью обе сестрицы выползли из-под пола и спрашивают у сверчка:

— Сверчок, а сверчок! Что, кот дома?

— Нет, в Ригу уехал, мышиные шкурки продавать, — ответил сверчок.

— Значит, самое время, — обрадовалась домашняя мышь. — Ты, сестрица, оставайся тут, у дырки. Я буду подносить, а ты в нору носи.

Но только ступила домашняя мышь шага два, кот тут как тут — хлоп! — и налетел. К счастью, на этот раз удалось мышке юркнуть в нору, а не то бы и конец ее золотой жизни.

— Ну, ничего, — утешает родственницу домашняя мышь, — нет так нет. Проберемся в клеть и будем там сало есть.

Пролезли они в клеть, а там их новая беда ждет: хозяин раскрыл дверь, и собачонка его как бросится на сестриц! Увидя такое, полевая мышь тотчас собралась домой и говорит:

— По мне, так лучше проросшие зерна да безопасность, нежели твои яства при вечном страхе. Я свои зернышки сама собираю, а ты чужим добром прожить норовишь. Прощай.

Как животные избу ставили

ошли как-то козел, баран, гусак, петух да кот вместе гулять. В лесу их ночь застала. И решили они поставить избу. Козел взялся рогами бревна валить, баран лбом сучья сбивает, кот когтями мох скребет, чтобы щели заткнуть, петух на речке камыш ломает, а гусак со своими широкими крыльями кровельщиком заделался.

Раз-два! — и готова избушка. После ужина легли спать: баран подле печи лег, кот на печь забрался, гусак посередь избы на полу разлегся, козел в переднем углу примостился, а петух на насест вскочил. Вскоре захрапели друзья в своей избе.

Около полуночи повела волчица обучать ремеслу своих двоих волчат. Вдруг наткнулись они на новую избу.

— Вот чудеса! — воскликнула волчица. — Нынче утром мы тут проходили, ничего не видали. Прямо как из-под земли выскочила.

— Зайдем, матушка, поглядим, кто в избе живет, — просят волчата.

— Ну нет, детушки! Куда угодно, только не сюда: не быть бы лиху!

Сказала так волчица и побежала вдоль реки, до пригорка добежала, а там на левый бок завалилась, да и заснула. Между тем один из волчат вернулся к избушке — и шмыг внутрь. Козел — парень учтивый — тотчас обнял пришельца рогами, да так, что стекла задрожали. Проснулись остальные дружки, давай гостя принимать: баран ему лбом бока оглаживает, гусак шубку выколачивает, кот от радости так и фыркает да гостя по щекам похлопывает, а петух, ничего впотьмах не видя, кричит: — Ко-ко-го? Ку-ку-да?.. И мне дай!..