Певчее сердце (СИ) - Инош Алана - Страница 16

— Машутка... Глупенькая ты моя. Ох, наломали мы с тобой дров... А всё от грёбаной привычки молчать и держать всё в себе. И копить проблемы. Машунь, ты не жирная туша. Ты — мама. И ты — женщина, которую я люблю и хочу в каком угодно весе. И по которой я так изголодалась, что хоть на стенку лезь. Потому что в тебе — сердце моей певчей пташки и её душа.

Ручьи слёз Мария промокала полотенцем, пропитанным чистящим средством: другого не было под рукой, до рулона не дотянуться. Владислава держала её крепко, зажав между собой и кухонной тумбой. В этом тесном пространстве Мария смогла кое-как повернуться к Владе лицом. Сердце кольнуло, встретившись с взглядом полных бирюзовой боли глаз.

— Влада, мы с Ксюшей съездим в гости к бабушке... То есть, к маме моей.

Губы Владиславы приоткрылись и задрожали, в глазах была виноватая мольба и тоска.

— Маш... Не надо...

— Владюш, ты не думай, что я от тебя ухожу и Ксюшку забираю, — поспешно заверила Мария, пытаясь улыбнуться. — Мне просто надо успокоиться, прийти в себя. Подумать, переварить это всё и решить, как быть дальше. Я сейчас не могу... Не знаю, что я чувствую. Мне надо побыть отдельно. Вдалеке. Я сейчас даже кухню эту видеть не могу. — И Мария сморщилась, содрогнувшись.

Владислава с горечью в глазах тихо качала головой.

— Маш, я не могу тебя потерять ещё раз... Просто не могу. Да, я похотливая сволочь, я идиотка, я причинила тебе боль, оскорбила тебя, но второго раза я не вынесу.

— Это не второй раз, я не ухожу. Я просто съезжу с Ксюшей в гости к маме, вот и всё, — вздохнула Мария, ощущая грустно-щемящее желание погладить Владу по голове, как маленькую, взять на руки, покачать и успокоить: такие беспомощные, умоляющие у той были глаза. Бесенята в них съёжились и почти плакали. Их, непутёвых, ей тоже хотелось приласкать.

— Надолго? — чуть слышно спросила Владислава.

— Я не знаю пока. Не могу сказать. Ты не переживай... И не вздумай тут пить! — Мария покосилась на дверцу бара со спиртным, куда Владислава только что убрала бутылку.

— Я не буду, Машунь, — слабо, невесело усмехнулась та. — Не бойся.

9. Жена декабриста

— Нда, голубушка, ну и разнесло тебя, — проговорила мама, наливая Марии чай. — Что правда, то правда.

Она никогда особой деликатностью не отличалась, но Марии было горько не от её слов, а от сознания, что всё так и есть. И что всё это никуда не годно.

У матери был новый мужчина — Лев Егорович, весьма респектабельный, седоусый дяденька, полковник в отставке. Этот был уж точно не альфонс, имел неплохую пенсию и помогал Любови Григорьевне в домашнем хозяйстве, ухаживал за садиком у дома, выращивал цветы и помидоры. Они даже поставили две теплицы для овощей и разбили грядки на участке. «О, глянь, какие! — с гордостью похвасталась мама, принеся в дом полную корзинку спелых помидоров — крупных, красивых, образцово-показательных, как с картинки. — Это мы с Лёвушкой вырастили. Хобби у него такое. А что? Полезное увлечение, свои овощи никогда не помешают, всё лучше, чем покупные!» Цветник у дома тоже был великолепен и радовал глаз, около него стоял столик со скамеечками под навесом, где сейчас они и пили чай. Ксюша была уложена на дневной сон, с ней охотно нянчился Лев Егорович, давно мечтавший о внуках, вот только взрослые дети пока не торопились его порадовать. Усатый дяденька понравился девочке, у него было уютное пузико, румяные щёки и ласковые глаза. Он будто сошёл с картинки на упаковке кефира «Весёлый молочник». В «женские разговоры» он тактично не вмешивался: то проходил мимо с каким-нибудь садовым инструментом, то включал колодезный насос и качал в бочку воду для полива, чтоб согрелась. Жили они с мамой пока без официального оформления отношений, но подумывали всё-таки расписаться.

— А чему ты удивляешься, доча? — сказала мама, помешивая изящной ложечкой чай и накладывая в розетки смородиновое варенье собственного приготовления. — Думаешь, только у мужиков так? Всем ласки и тепла хочется. Не будешь давать — будет искать на стороне то, чего дома нету.

— То есть, я же и виновата. — Мария горько скривила уголок губ, тёплых от чая и кисловато-сладких от варенья.

— А хто? — иронично вскинула бровь мама. — Нет, я её, конечно, не оправдываю, — добавила она, сделав глоток чая и аккуратно, чуть жеманно поставив чашку. — И разговаривать друг с дружкой надо, проблемы обсуждать... Надо, кто ж спорит. Только ты, дочь, того... Как это у вас, у молодёжи, говорится? Загоняешься ты, вот. Нет, это ж надо, а? Она тебя в постель чуть ли не на руках тащит, и так с тобой, и этак, и танцы с бубном, и без бубна, а ты — «ой, я жЫЫЫрная, нихачу-нибуду...» Нет, конечно, если тебе хочется — возьмись и похудей, чтоб саму себя уважать. Это дело хорошее, только если не во вред здоровью. Но и тараканов в голове потравить тоже надо.

Мама отправила в рот сахарное печенье в форме кренделька, запила чаем. Сама она тоже была аппетитной дамой, заполняя собой приличное пространство на скамейке. Её глубокое и широкое, как горнолыжный склон, декольте горделиво и с достоинством вздымалось при дыхании, и проходивший мимо с садовыми ножницами Лев Егорович скосил на него глаза. В душу Марии начало закрадываться подозрение, что он и курсировал мимо них по этой траектории именно ради сего зрелища.

— Я считаю так: красота — она изнутри идёт. В голове она. Любить себя надо! Чувствуешь себя красивой — будешь красивой, и никакие килограммы не станут помехой. Блин, дочь, тебя и стокилограммовую в койку тащат, а ты упираешься. Сама придумала себе проблему и сама теперь рыдаешь. Дуры бабы, одним словом. Что ещё тут скажешь?

Мамина «лекция», хоть и не отличавшаяся тонкостью и дипломатией, исполненная в её обычном прямолинейно-грубоватом стиле, всё же произвела на Марию впечатление. Её будто носом ткнули в собственные ошибки. Теперь всё виделось под иным углом, как-то проще и прозаичнее, с житейской точки зрения. Накал страстей поутих, снизился градус драмы, высокая трагедия приобретала черты если не фарса, то ироничной пьесы как минимум.

После развода с Марией Борис Михайлович не отказал маме и мужу Галины в работе, но те сами со временем подыскали себе другие места. Ещё работая у него, мама параллельно выучилась на мастера по маникюру и теперь работала в салоне красоты. Это занятие было ей больше по душе — более творческое и интересное. Программы и таблицы мама недолюбливала и называла страшной тягомотиной.

Мама считала, что Владу стоит простить и вообще относиться ко всему этому проще. Мария пока колебалась, мамин житейский взгляд с трудом укладывался в её собственное мировоззрение, на которое накладывала значительный отпечаток её творческая натура. Она была драматической актрисой в той же мере, что и певицей. Если не в ещё большей... И драма со сцены поневоле проникала в её собственную жизнь.

— Ох, Манюнь, не можешь ты без страданий, — вздыхала мама. — А если их нет, ты  их сама создашь на ровном месте. Видимо, потому что иначе тебе скучно жить.

— Ты считаешь, что измена — это «ровное место»? — горячилась Мария.

— Ос-с-спади, да какая там измена? — закатила глаза мама. — Ну, оступился человек, с кем не бывает. Твой отец, если хочешь знать...

— Ничего я не хочу знать, — перебила Мария поспешно, чувствуя на подступах к горлу солёную боль. — Не надо об этом, мам.

— Ой, какие мы чувствительные, — хмыкнула мама. — Ладно, не буду. И всё-таки не руби сплеча, Марусь. — Она вздохнула, положила руки на край стола, склоняясь к Марии в доверительном сближении. — Всякое в жизни бывает, доча. Все ошибаются, даже самые дорогие люди. И если разбрасываться ими... Не заметишь, как окажешься совсем одна. Я не хочу сказать, что надо закрывать глаза вообще на всё. У каждого своя мера допустимого, свои границы прощения. Не будь лишь опрометчивой, только и всего. Остынь. Взвесь всё хорошее, что у вас было... И сто раз подумай, прежде чем его перечёркивать.

Наверно, Марии был необходим и полезен взгляд со стороны, даже столь отличный от её собственного. Она старалась остыть, как могла, и домашняя обстановка этому способствовала. Было ощущение каникул, когда все хлопоты и жизненная суета лежат в неопределённом отдалении, и хотелось просто наслаждаться текущим моментом. Хотя бы просто тем, что она жива, дышит и видит этот чудесный цветник, эти грядки и теплицы, эти образцовые помидоры. Что Ксюшке хорошо и весело с дедом Лёвой. Хотелось бы Марии, чтоб папа увидел!..