ДСВ. Книга 2 (СИ) - Аэзида Марина - Страница 33

Андио Каммейра поморщился.

— Я думал, только моя глупая дочь страдает ерундой. Оказывается, мой глупый сын тоже… Ну ладно Данеска, она девка, ей простительно. Но ты-то? Тем более с женой тебе и впрямь повезло. Не так часто встречаются женщины и красивые, и неглупые, и преданные.

— Ты мог заполучить ее, — огрызнулся Виэльди. — Сам отказался.

— Ты знаешь, почему отказался. Я не мог быть и каудихо, и князем одновременно. А ты еще слишком молод, чтобы занять мое место… Еще и Хашарут… Он и сейчас пакостит, а если бы я в открытую пошел против него, то было бы в стократ хуже.

— Ладно, не объясняй, я понимаю. Но и ты пойми: я не могу себя заставить. Хотел бы, но нельзя по хотению ни разлюбить одну, ни полюбить другую.

Отец покусал губы, почесал лоб, наконец сказал:

— Дурак ты, но что поделать… Однако хватит о девках. Поговорим лучше о наместнике.

В последние две недели Данеска много времени проводила с Хинзаром — они то стреляли из луков, то лепили снежные туннели в ожидании, когда наконец достроят ледяной лабиринт. Определенно, братишка хорошо на нее влиял. По крайней мере степнячка перестала хмуриться и жаловаться на снег и холод. Да вообще стала веселой и дружелюбной. Разве что иногда, под вечер замирала, смотря вдаль. Ее взгляд при этом заполняла такая тоска, что Ашезир, будь он чувствительным ребенком, расплакался бы. Но чувствительным он не был, ребенком тем более, потому в такие минуты держался подальше от жены: вот только ее тоски ему не хватало!

В Империи тоже все было спокойно, как ни странно: Ашезир опасался недовольств, волнений, даже восстаний — но их не было.

Отец мертв, он стал императором, подданные не бунтуют, приняли его как воплощение полубога, жена наконец-то стала терпимой.

Все поводы для спокойствия и радости… Но именно в это чудесное время Змееглавец принес жрицу Ихитшир. Пришлось ее принять — все-таки верховная жрица одного из главных богов.

Она поцеловала руку Ашезира, как полагается, зато потом от вежливости не осталось и следа. Шиа выпрямилась и, чуть ли не вплотную приблизившись, выпалила:

— Божественный, ты помнишь свою клятву на крови? Ту, которую дал Отступницам? Они хотят знать, что ты помнишь ее… Времени осталось мало… слишком мало даже для них…

Ашезир отодвинул жрицу.

— Я помню все, что мне нужно. — На самом деле он давно забыл о своей расплате, но перед Шиа отчитываться не собирался. — Ты здесь при чем? Отступницы тебя попросили?

— Да, божественный. Они прислали послание…

— Почему тебе, а не мне? Ты никак не участвовала в нашем с ними сговоре.

— Не знаю, почему, — она пожала плечами и на миг отвела взгляд.

Что-то здесь не то… Надо подумать, что именно.

— Я тебя услышал, служительница. Есть что-то еще, что ты хочешь сказать? Или спросить? — он в ожидании уставился на жрицу, но та промолчала, затем мотнула головой. — Тогда можешь идти. Рад был тебя видеть.

Шиа поклонилась и, явно избегая смотреть ему в глаза, удалилась. Ашезир же нахмурился и, опустившись в кресло, принялся беспокойно сплетать и расплетать пальцы. Что-то смущало в появлении жрицы. Даже не то, что дочери ночи отправили ее напомнить о расплате… Тревожило скорее, почему именно ее?

А, ладно, в этом он скоро разберется, а сейчас главное не упустить Шиа, не дать ей добраться до храма.

Ашезир позвал стражника и велел ему пригласить сюда мастера-ювелира.

Через несколько минут «ювелир», а на самом деле тайный воин, явился.

— Недавно из дворца вышла верховная жрица Ихитшир, — сказал Ашезир. — Возьми одного-двух своих, задержите ее и заприте в северной башне. Только сделайте все тихо, не привлекая внимания.

— Слушаюсь, божественный, — воин кивнул. — Насчет дальнейшего будут приказы?

Однако, «ювелир» знает свое дело, неспроста интересуется. Немного поразмыслив, Ашезир ответил:

— Да. Выведайте, а если понадобится, то выбейте, что ее связывает с отступницами. Только осторожнее, не убейте, она нужна живой. И проверьте, чтобы у нее не было при себе яда, кинжала или… какой-нибудь шпильки. Ну да ты и сам знаешь.

Воин снова кивнул и ушел.

Теперь можно было выдохнуть спокойно. Правда, лишь для того, чтобы забеспокоиться о другом. О распроклятом обещании, данном отступницам. Мало того, что он понятия не имел, кому сообщить о Вороне, так ведь еще нужно было полюбить жену и добиться любви ответной. Невыполнимо. Снова забыть о клятве? Но вдруг это и правда чревато рабством в посмертии? Как бы обойти обещание и обмануть отступниц?

Ни одной мысли в голове… Решения не видать.

Может, общий ребенок сблизит их с Данеской?

Ага… Только откуда бы ему взяться, если Ашезир почти не бывает с женой, предпочитая наложниц? Вообще это не дело: все-таки Шахензи нужен наследник, а ему — сын.

Вряд ли Данеска сейчас у себя, днем она часто пропадает на улице, уже привыкла к морозам. Но попробовать можно. А вдруг?

Ашезир шагнул к двери смежной комнаты и, даже не постучав, вошел.

Жена была тут — спала, укутавшись с головой в покрывало. Что-то бормотала во сне.

Ашезир сам не понял, что почувствовал — то ли обрадовался, то ли огорчился.

Он снял пояс, положил на скамью и приблизился к кровати. Лег рядом с Данеской, ласковым движением провел по соблазнительным изгибам тела, все еще скрытом под покрывалом. К паху прихлынула кровь, дыхание участилось — надо же, он и не думал, что не очень-то любимая жена возбудит так быстро. Видать, это потому, что и впрямь давно с ней не был…

Она проснулась, рывком подняла голову и, оглянувшись через плечо, вскрикнула.

Ашезир вскочил с кровати, отпрянул аж на несколько шагов и прорычал:

— Сожри тебя змеи, ты еще кто такая?!

Незнакомая девица сонно хлопала глазами и, похоже, едва понимала, кто перед ней. Ашезир же не мог понять, кто эта нахалка, посмевшая валяться на ложе императрицы.

Жар теперь ярился не только в паху, но и в голову ударил. Ашезир чуть не задохнулся от гнева. Подлетев к девице, он схватил ее за предплечье, выдернул из кровати и оттолкнул. Силы не рассчитал, и паршивка врезалась спиной в стену. Поделом!

Нет, ну что за наглость?! На ней еще и Данескина сорочка! Он хорошо помнил это одеяние из синего шелка с серебристой вышивкой.

— Зараза! — Он метнулся к девице, дернул ткань и процедил: — Снимай сейчас же. Где твоя собственная одежда? И где императрица?

Нахалка наконец соизволила открыть рот:

— Б-божественный… — Ага, все-таки узнала его. — Моя одежда вчера порвалась… вчера вечером… Императрица дала мне свою… и позволила выспаться в своей кровати.

С Данески станется, степнячка же. Хотя пора бы ей уяснить, что ложе и одеяния династии священны — даже истрепанную одежду никому не отдают, а сжигают в храме Гшарха на божественном костре. Даже для любовных забав с наложницами есть отдельное ложе. И рабам, и слугам, и подданным известно об этом, они никогда бы не посмели, а позволение императоров приняли бы за проверку. Эта же посмела… Не знала? Или настолько нахальна? Если пойдут слухи, что некто воспользовался священным — а рано или поздно они пойдут, если не пресечь позор сейчас, — то и среди знати, и в народе расползутся срамные байки. Люди начнут шептаться, смеяться…

Девица медлила, Ашезир прикрикнул:

— Снимай! Быстро.

Наконец она послушалась. Густо покраснела, но стянула сорочку. Ашезир выхватил ее и швырнул в пламя камина. По комнате разлилась вонь, ядовитыми щупальцами заползла в ноздри. Об этом он не подумал, а зря. В носу защекотало, в горле запершило, он расчихался. Проклятье! Ладно хоть запах быстро рассеялся, беды не случилось. Отдышавшись, Ашезир снова повернулся к девице и спросил:

— Кто такая?

— Рабыня императрицы, божественный.

Почему он ни разу ее не видел? Или видел? Что-то знакомое все же чудится… Не та ли это танцовщица с лентами, которую Данеска выкупила на недавнем пире? Тогда понятно. Рабыня — дикарка, она не знает, что можно, а чего нельзя. Гнев немного улегся.