Цена соли (ЛП) - Хайсмит Патриция - Страница 10

— Да? Отчего же?

— Вы, должно быть, та самая девушка из отдела игрушек.

— Да.

— Было очень мило с вашей стороны прислать мне открытку, — сказала женщина вежливо.

И тут Тереза поняла. Она подумала, что открытка была от мужчины, от какого-нибудь другого клерка, который обслуживал ее.

— Было очень приятно вас обслуживать, — сказала Тереза.

— Неужели? Вы серьезно? — она, должно быть, насмехалась над Терезой. — Ну, раз уж на дворе Рождество, почему бы нам не встретиться, по крайней мере, за чашечкой кофе? Или чего-нибудь покрепче.

Тереза вздрогнула, когда дверь распахнулась, и в комнату вошла девушка, встав прямо перед ней.

— Да… с удовольствием.

— Когда? — спросила женщина. — Завтра утром я возвращаюсь в Нью-Йорк. Почему бы нам не пообедать вместе? У вас найдется время?

— Конечно. У меня есть час, с двенадцати до часу, — ответила Тереза, уставившись на ноги стоявшей перед ней девушки — в стоптанных плоских мокасинах, задняя сторона лодыжек и массивных голеней обтянута фильдеперсовыми чулками. Девушка переминалась с ноги на ногу, как слон.

— Могу я встретиться с вами внизу, на входе с Тридцать четвертой стрит, около двенадцати?

— Хорошо. Я… — Тереза вдруг вспомнила, что завтра ей на работу к часу дня. У нее было свободно все утро. Она подняла руку вверх, чтобы отвести от себя лавину коробок, которую стоявшая перед ней девушка обрушила с полки вниз. Сама девушка отшатнулась назад, к Терезе, еле удерживая равновесие.

— Алло? — прокричала Тереза, перекрывая шум падающих коробок.

— Я извиня-а-юсь, — сказала раздраженно миссис Забриски, снова распахивая дверь.

— Алло? — повторила Тереза. На том конце провода была тишина.

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, — с улыбкой произнесла женщина.

— Здравствуйте.

— Что-то не так?

— Все в порядке.

По крайней мере, женщина ее узнала, подумала Тереза.

— Есть ли у вас какие-нибудь любимые рестораны? — спросила женщина, когда они зашагали по тротуару.

— Нет. Было бы неплохо найти тихий, но в этом районе таких нет.

— У вас есть время пройтись до Ист-Сайд? Нет, вы не успеете, если у вас в запасе всего лишь час. Мне кажется, я знаю одно местечко в паре кварталов к западу по этой улице. Как думаете, вы успеете?

— Да, конечно.

Было уже 15 минут первого. Тереза знала, что ужасно опоздает, но это не имело никакого значения. Они не стали разговаривать по дороге. Толпа то и дело разлучала их, и один раз женщина с улыбкой взглянула на Терезу поверх тележки, доверху груженой платьями. Они вошли в ресторан с потолком из темных деревянных балок и белыми скатертями, который чудесным образом оказался тихим и полупустым. Они расположились в большой деревянной кабинке, и женщина заказала коктейль из виски и горькой настойки без сахара и предложила Терезе взять такой же или херес, а когда Тереза заколебалась, отослала официанта с заказом.

Она сняла шляпу и провела пальцами по своим белокурым волосам, сначала с одной стороны, потом с другой, и посмотрела на Терезу.

— И как вам в голову пришла такая милая идея послать мне открытку на Рождество?

— Я вспомнила о вас, — сказала Тереза. Она смотрела на маленькие жемчужные серьги — свет так удивительно играл на них, что они совпадали то с цветом волос, то с цветом глаз своей хозяйки.

Тереза считала женщину красивой, но сейчас ее лицо было словно размытым, потому что она не могла осмелиться посмотреть на него прямо. Женщина достала что-то из своей сумочки — губную помаду и пудреницу — и Тереза засмотрелась на футляр от помады — золоченую безделушку, маленькую шкатулку в форме сундучка. Она хотела посмотреть на губы женщины, но мерцающие, словно огонь, серые глаза были так близко, что легко отвлекли ее на себя.

— Вы ведь там не так долго работаете, да?

— Нет. Всего около двух недель.

— И надолго там не задержитесь, скорее всего.

Она предложила Терезе сигарету. Тереза взяла одну.

— Нет. У меня будет другая работа, — она наклонилась к зажигалке, которую держала для нее женщина, к тонкой руке с продолговатыми ногтями, покрытыми красным лаком, и с россыпью веснушек на тыльной стороне.

— И часто на вас находит вдохновение отправлять открытки?

— Открытки?

— Рождественские открытки?

Она улыбнулась сама себе.

— Конечно, нет, — сказала Тереза.

— Что ж, за Рождество.

Она коснулась бокала Терезы своим и выпила.

— Где вы живете? На Манхеттене?

Тереза ей рассказала. На Шестьдесят третьей стрит. Ее родители умерли, добавила она. Последние два года она жила в Нью-Йорке, а до этого в школе в Нью-Джерси. Тереза не стала говорить, что школа была полурелигиозной, епископальной. Она не упомянула сестру Алисию, которую обожала, и о которой думала так часто, вспоминая ее светло-голубые глаза, некрасивый нос и ее любящую строгость. Но со вчерашнего утра сестра Алисия отошла далеко на задний план, вытесненная женщиной, которая сейчас сидела напротив Терезы.

— А чем вы занимаетесь в свободное время?

Лампа на столе делала ее глаза серебристыми, полными жидкого света. Даже жемчужина на мочке ее уха выглядела живой, как подрагивающая капля воды, готовая сорваться от малейшего прикосновения.

— Я… — стоило ли рассказывать ей, что она обычно работает над сценическими макетами? Иногда делает наброски и пишет красками, иногда вырезает что-то вроде силуэтов кошачьих голов и крошечных фигурок для своих балетных декораций? Но что больше всего ей нравится совершать долгие прогулки, брести практически куда глаза глядят? Что больше всего ей нравится просто мечтать? Тереза чувствовала, что ей не нужно было говорить об этом. Она чувствовала, что глаза женщины не отпустят ее, пока не проникнут в самую суть. Тереза снова пригубила свой напиток, он ей нравился, хотя на вкус он был, как сама эта женщина, — подумала она, — пугающий и глубокий. Женщина кивнула официанту, и прибыли еще два напитка.

— Мне это нравится.

— Что? — спросила Тереза.

— Мне нравится, что мне прислал открытку кто-то незнакомый. Так и должно случаться в Рождество. И в этом году мне это особенно понравилось.

— Я рада, — Тереза улыбнулась, размышляя, серьезно ли та говорит.

— Вы очень красивая девушка, — сказала женщина. — И очень чувствительная тоже, не так ли?

«Точно так же она могла бы сказать и о кукле», — подумалось Терезе, с такой небрежностью женщина назвала ее хорошенькой.

— Я думаю, что вы великолепны, — сказала Тереза с храбростью, которую придал ей второй напиток, и ей было все равно, как это могло прозвучать, потому что она знала, что женщина и так это знает.

Та рассмеялась, откинув голову назад, и звук этот был прекраснее музыки. В уголках ее глаз образовались маленькие морщинки, а красные губы сжались, когда она затянулась сигаретой. Мгновение она смотрела куда-то мимо Терезы, опираясь локтями на стол, а подбородок положив на руку, в которой держала сигарету. Она вся была словно нарисована сплошной длинной линией, тянувшейся от талии облегающего черного костюма до расширения плеча, а затем к светловолосой голове с тонкими, непослушными прядями волос, забранными наверх. «Ей, наверное, тридцать или тридцать два, — подумала Тереза, — а ее дочери, которой она купила саквояж и куклу, лет около шести или восьми». Тереза легко могла вообразить светловолосую девочку с загорелым и счастливым лицом, со стройным, хорошо сложенным телом, игривую и веселую. Но лицо ребенка, в отличие от лица женщины, с ее невысокими скулами и, скорее, скандинавскими чертами, было туманным и неопределенным. А муж? Тереза не могла представить его вообще.

Тереза сказала:

— Я уверена, вы подумали, что открытку на Рождество вам прислал мужчина, да?

— Подумала, — сказала она сквозь улыбку. — Я подумала, что послать мне открытку мог продавец из отдела лыж.

— Простите.

— Нет, я в восторге, — она откинулась на сидении. — Я очень сомневаюсь, что пошла бы с ним на обед. Нет, я в восторге.