Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор - Страница 82

• Предыдущая
• 82/109
• Следующая

- И что?

- А ничего. Минутная вспышка - он все понял. А потом нашел слова, для меня в тот момент самые нужные... Почему не спрашиваешь - какие?

- Какие?

- Он вспомнил Сент-Экзюпери: "Мы в ответе за тех, кого приручаем". А потом добавил: "Не приручайся до конца, а то мне будет больно уходить..." Я знаю, Сонечка, тебе не понравится то, что я скажу сейчас. Но я твоя подруга, а потому скажу. Ты сильная, это так. Но... подумай еще. Пока есть время.

- Подумать? О чем?

- Не приручайся до конца. Дядя, Лиза, а теперь вот Киреев. Пусть ему легче будет... в общем, ты понимаешь.

- Почему ты его хоронишь, Наташенька?

- Потому, что я не верю в чудеса. Ушла Лиза, уйдет и Киреев.

- Не говори так.

- Я знаю, что Киреев согласился бы со мной, Соня.

- А разве воля или разум помогут мне разлюбить? Ты сказала, что по-прежнему любишь мужа. Разлюби его!

- Зачем?

- Его же нет рядом, он же покинул тебя.

- Он со мной, Соня, - тихо ответила Наташа. - Я знаю, звучит слишком книжно...

- Нормально звучит, - перебила ее Софья. - Нормально. Только видишь - советовать всегда легче.

- Я поняла: ты уже приручена. Прости. Софья улыбнулась:

- Бог любит Троицу?

- Не откажусь. Выгонят меня, Сонечка, с работы.

- Таких, как ты, нельзя выгонять. Пусть только попробуют.

- Слушай, - неожиданно засмеялась Котеночкина, - и впрямь - забавно. Любви с первого взгляда у тебя не было. Встречались вы от силы три раза, потом Михаил исчез. Все-таки ты не средневековая дама, тебя окружают столько реальных мужчин - молодых, богатых, красивых. Нет, я ничего не понимаю.

- А я тебя не понимаю. Сама ты чего хочешь?

- Чтобы тебе было хорошо.

- А Кирееву? Предположим, ты права. И ему осталось жить совсем немного. Кира будет уходить в муках и одиночестве... Рядом - никого не будет. Твоя вспышка прошла, а моя - нет. Наталья опустила голову.

- Прости, я не подумала об этом. Я очень хочу, чтобы Миша вылечился, но, повторяю, я не верю в чудеса. Понимаешь, не верю.

Софья молчала. Молчала и Наталья. Наконец, Котеночкина попыталась подняться:

- Мне пора.

- Постой, Котик. Пожалуйста. Посиди еще, а я попробую вспомнить.

- Что - вспомнить?

- Когда он меня приручил.

- Хорошо, - согласилась уже не очень трезвая Наталья. - Пока ты будешь вспоминать... Хороший коньяк.

- Поняла.

- А себе? Хотя бы символически.

- Уговорила.

- Ты вспомнила?

- Наверное, это было, когда он мне Тарковского читал. У него в квартире, мы собирали вещи. С каким восторгом он про отца моего говорил... Нет, наверное, в кафетерии. Кстати, он тогда меня искренне удивил. Знаешь чем?

- Чем?

- Я до знакомства с Киреевым была убеждена, что каждый интеллигентный человек обязан любить кофе и разбираться в нем. А этот тип не понял разницы между дешевым баночным кофе и сваренным из элитных сортов. Вот. И в той кафешке он вдруг стал рассказывать мне, что можно видеть и "видеть". Я возьми и спроси его, какой он "видит" меня. Любой из моих прежних знакомых, ты только не подумай, я не хвастаюсь, стал бы мне... ну, да не будем об этом.

- А он?

- Он сказал, что видит маленькую заблудившуюся девочку. Очень одинокую, которой кажется, что, коллекционируя игрушки, одушевленные и неодушевленные, она заглушит тревогу, возникающую в душе. Но девочка ошибается. А потом добавил, что девочка эта - добрая и застенчивая, нежная и верная...

Софья замолчала. Потом, поднимаясь, сказала:

- Спасибо, что выслушала. Приходи почаще.

- Приду. Только коньяк больше не предлагай.

- Почему?

- Сопьюсь.

- Не успеешь. И Боброву приводи.

- Хорошо, что напомнила. Ты не могла бы ей работу подыскать? Вообще-то Ира по образованию учитель начальных классов - с этой работой проблем нет...

- Понимаю. Ей тяжело будет видеть весь день ровесников дочери?

- Да.

- У меня есть знакомая, уже третий или четвертый магазин открывает. Что-то из этой области Иру устроит?

- Спасибо. Думаю, устроит. Ей отвлечься надо. Да и деньги не помешают. Тем более что Виктор...

- Что с ним?

- Не знаю, стоит ли говорить...

- Стоит.

- Раскис он после смерти Лизы совсем.

- Пьет?

- Пьет, козленок. Ему с работы звонили. Он просился в отпуск, а они его послали далеко-далеко. Лето, говорят, на дворе, работы полно, ты у нас и трех месяцев еще не числишься.

- Понятно. Попросить за него?

- Не надо. Он мужик, сам о себе должен позаботиться. А вот Ире помоги, если можешь.

- Договорились.

Уже у двери Котеночкина остановилась.

- Самое главное забыла спросить. Как выставка?

- Мешенков на днях приступит к монтажу экспозиции. Плакаты я уже заказала. Прессу предупредила. Все нормально.

- Когда хочешь ее открыть?

- Двадцать девятого августа.

- Почему именно двадцать девятого?

- Лизе сорок дней исполнится. Да и, как сказал бы Киреев, знак хороший.

- Какой знак?

- Я посмотрела по календарю: двадцать восьмого - Успение Богоматери, а двадцать девятого Нерукотворный Спас.

- Кажется, я понимаю... Счастливая ты, Соня.

- Почему? - искренне удивилась Воронова.

- Ты еще веришь в чудеса.

- Обещаю, что и ты будешь верить, Котик.

- Ты и впрямь еще маленькая девочка... Слушай, а от меня сильно пахнет?

- Совсем не пахнет.

- К одной бабушке я все-таки схожу. Обещала, ждет, наверное, бабуля. Побегу. И Софья вновь осталась одна.

Глава тридцать восьмая

- Говори правду - и все будет нормально, - ответил Киреев Юле на вопрос, что ей говорить в милиции.

- То есть как - правду? - удивилась Селиванова. Она уже рассказала Михаилу свою сагу, начиная с того самого дня, когда к ней домой пришел Гришаня, и заканчивая событиями в Галичьей Горе и на лесной поляне под Задонском. - Рассказать, как они... как мы вас убить хотели? Меня же посадят. Несмотря на то, что на душе у Киреева было очень тяжело, он не мог сдержать улыбки:

- Юлечка, в нашей земной жизни любая правда относительна. Я благодарен тебе за искренность, но история с иконой касается тебя, меня и Софьи. Зачем оперуполномоченному Редькину или Петькину это все знать? Знаешь, мне порой кажется, что это не я несу икону, а она ведет меня.

- И меня тоже?

- Наверное.

- Когда меня Шурик... ножом, я подумала, что все, это конец. А потом открываю глаза, а рядом икона. Знаете, я даже сначала подумала, что ее мне на том свете показывают.

- А потом пришли два ангела и потащили тебя куда-то, - вновь засмеялся Киреев. - Тебе рановато о том свете думать. Кстати, Вадим Алексеевич сказал, что тебя завтра в общую палату переведут. Больно быстро на поправку идешь.

- Михаил, так что мне этому Редькину говорить?

- Повторяю, правду. Ту, которая касается его. Назовешь свое имя и фамилию. Они по своим каналам проверят. Здесь тебе, надеюсь, нет резона врать?

- Конечно. Пусть проверяют.

- И проверят, не беспокойся. Тебя эти бандиты убить хотели? Хотели. Ограбили?

- Нет.

- А где же твоя сумочка и прочие вещи?

- В машине. Вместе с ними уехали.

- Почему же тогда - нет? Это все в машине сгорело?

- Вместе с документами и деньгами.

- Но ты же не поручала им свои вещи? Получается, ты потерпевшая, с какой стороны ни подойди.

- А если спросят, знала ли я их раньше?

- Интересный вопрос. Скажи мне, как их звали?

- Бугай, Гнилой, Шурик.

- Бугай. Хорошо. А как его фамилия? Где он работал, где жил?

- Не знаю.

- Вот и отвечай: не знакома я с ними.

- Здорово получается. "Что же тогда ты в их машине делала?" - спросит меня Редькин.

- Опять повторяю: правду говори. Хотела до Задонска доехать.

- Спросят: зачем?

- Ты думаешь, это Редькину будет интересно? Хорошо, скажешь, что увлекаешься автостопом, решила таким образом до Черного моря добираться. Из Ельца тебя до липецкого поворота хороший человек довез, но ему нужно было в сторону Липецка, а тебе... Пришла пора рассмеяться Юле.

• Предыдущая
• 82/109
• Следующая