Дети Спящего Ворона. Книга первая (СИ) - Аэзида Марина - Страница 5

Он собрал хворост, ободрал с ближайшей сосенки хвою, отошел в степь и вернулся, неся аргал[1]и дерн, затем соорудил из всего этого шалашик. Скоро темноту прорезал слабый огонек, и повалил дым. Виэльди склонился над новорожденным костром, раздувая, а когда пламя обрело силу, бросил:

– Следи, чтоб не угас, – и снова ушел в степь.

Вернулся нескоро, зато принес еще дерна и аргала. Часть сразу подбросил в костер, часть сложил рядом, а сам уселся по другую сторону от Данески и уставился на пламя. Красно-рыжие всполохи осветили его лицо, заплясали багровыми отблесками, и запекшаяся кровь теперь не так сильно бросалась в глаза.

Безмолвие по-прежнему было невыносимым. Ну зачем они молчат?! Ведь их наверняка терзают одинаковые мысли, так какой смысл притворяться, будто ничего не случилось?

– Виэльди... Кровь застыла... Нужно ее стереть...

– Чтобы не напоминала о твоей дурости?!

Он поднял голову, посмотрел исподлобья. Его губы кривились, ноздри раздувались, как у разъяренного быка, и Данеска пожалела, что заговорила. Сжавшись от его взгляда, она сцепила пальцы в замок и отвернулась, но лишь на несколько мгновений. Потом в голову ударили обида, злость, безумие. Да, безумие!

Миг – и она подскочила к Виэльди, рухнула рядом с ним, вцепилась в его обнаженные плечи и закричала:

– Это я виновата, да? Я?! За этот шрам?! Но я не заставляла! Я была готова сама... сама расплатиться! Я не просила! И не поэтому ты злишься! Скажи! Не поэтому! Не из-за шрама – из-за той ночи! Но ты виноват в ней не меньше! Не меньше! Ненавижу!

Выплеснув гнев, Данеска не совладала с собой: сильнее впилась ногтями в его плечи, повесила голову, а из глаз против воли потекли слезы.

Если сейчас Виэльди ее оттолкнет или скажет что-то грубое, она не выдержит: либо разрыдается в голос, либо расцарапает ему лицо.

Он не оттолкнул – отстранил, осторожно разжав ее пальцы, а затем погладил по волосам.

– Никто не виноват, – пробормотал он. – Просто Ворон и духи любят играть с людьми... – Виэльди отвел ее на прежнее место, сам вернулся на свое и продолжил говорить прежним, холодным, голосом: – Когда доберемся домой, ты выпьешь нужные травы. Ты женщина, и должна знать, какие.

– Я знаю...

– Хорошо. Дитя не должно появиться, иначе...

– Иначе! Да! – она вскочила, сжала кулаки, подалась вперед. – Иначе! Все догадаются, все поймут что я, мы сотворили... или не поймут, не узнают, если я скоро… если уеду. Я уеду в Империю, стану женой наследника, потом императрицей, ты будешь кланяться мне, потом моему и твоему нашему сыну, когда он вырастет и станет императором… – Что с ней такое? В голове неразбериха, с языка вместо связной речи срывается бред, но остановиться не получается. – И только мы будем знать, что он проклят, а ты не сможешь мне приказывать, а я буду несчастной, но зато могущественной, а еще...

Щеку обожгло, будто по ней хлестнули горящей веткой. Данеска заморгала и замолкла. Перед ней стоял Виэльди, опуская одну руку, а другую положив на ее плечо.

– Ты не в себе, – сказал он. – Успокойся. Крики ничего не изменят. Ложись спать.

– Я н-не хочу... Я не засну.

– Заснешь. Ты должна.

Он надавил Данеске на плечи, усаживая обратно, затем отошел и вернулся с покрывалом, в которое тут же ее закутал.

...То самое покрывало, под которым они...

Данеска взвизгнула и отбросила ткань, словно это была ядовитая змея. Виэльди дернул уголком рта и сдвинул брови.

– Довольно дурить.– Он снова набросил на нее покрывало и, опять надавив на плечи, уложил на спину. – Спи. Ну или притворись. Я не собираюсь нянчиться с тобой до рассвета. А ты если не заснешь, то хотя бы отдохнешь..

Как же, отдохнет она! В голове по-прежнему сумбур, ноги ломит, руки ломит, глаза слезятся, а еще холодно, несмотря на одеяло и близость костра. Аж трясет. Ну зачем Виэльди заставил ее остаться здесь до зари?

Домой! Спрятаться в своей комнате, скрыться ото всех: от брата, от второй матери, от отца...

Отец... вот он идет. Его шаги за дверью и голос: «Почему у Данески лицо в шрамах?»

Виэльди отвечает: «Потому что она дурная сестра и дочь».

«Тогда мы ее прогоним», – говорит отец.

Данеска выбегает из комнаты, чтобы объяснить все отцу, оправдаться, но Андио Каммейра уже далеко. Она пытается окликнуть его, догнать, но язык будто прилип к небу, из горла вырываются хрипы, а ноги двигаются медленно-медленно, как если бы она шла по пояс в воде...

* * *

Данеска спала, Виэльди глядел, как она морщит лоб, иногда шевелит губами, стонет: наверное, дурной сон снился – и неудивительно.

Маленькая, шустрая, некогда невзрачная Данеска... Эх, на беду она выросла такой красавицей. Смотреть – не насмотреться! Даже сейчас, когда он знает, что любуется родной сестрой. З-зараза!

Она заметалась во сне, застонала громче, спихнула с себя покрывало и затихла. Странно. Только что дрожала от холода, а теперь из-под одеяла вылезла?

Виэльди приблизился к ней и положил руку на лоб. Так и есть: лихорадка. Похоже, затея переночевать здесь и впрямь была неудачной. У него поразмыслить все равно не получилось и уже не получится, а Данеска, видать, так переволновалась, что это сказалось даже на теле. Неизвестно, что с ней будет к утру: вдруг станет хуже? Нельзя тут оставаться, нужно быстрее отвезти сестру домой, там женщины о ней позаботятся.

Он разбросал костер, затем поднял Данеску на ноги. От нее повеяло потом, жаром и едва уловимым ароматом левкоя.

...А ночью, той ночью, левкоем пахло куда сильнее и слаще... Запах так кружил голову, что... Нет, не вспоминай об этом! Не смей вспоминать!

Обхватив сестру за плечи, Виэльди поднял ее и повел к лошадям, но Данеска сделала лишь несколько шагов, а дальше ее ноги подкосились: она упала бы, если он не придержал.

Тогда Виэльди взял ее на руки и поднес к своему жеребцу: придется вдвоем на нем ехать, а лошадь Данески вести за собой.

...Прости, Беркут, но сегодня тебе нужно потрудиться.

Луна освещала степь неверным светом, совершенно бесполезным: в родных краях Виэльди не был семь лет и ночью запросто мог не найти дорогу. Благо, конь Данески почуял близость жилья, ускорил шаг. Решив довериться лошадиному чутью, Виэльди позволил жеребцу выбирать направление и последовал за ним.

Не ошибся. Скоро впереди замерцали сторожевые костры, потянуло сухим дымом, а дальше, он знал, возвышался большой продолговатый дом с круглой крышей. Его дом.

Со стражниками не пришлось объясняться долго: сына Андио Каммейры они, конечно, не узнали, зато узнали Данеску и пропустили обоих. Хотя один из стражей отправился следом, чтобы проверить, нет ли какого подвоха. Правильно сделал: бдительность никогда не лишняя. Нужно будет похвалить его при случае.

Перед входом в дом Виэльди спешился, помог спуститься почти очнувшейся сестре и, снова подхватив ее на руки, ударил ногой в дверь. На стук, точнее, грохот, выбежала женщина – худая, смуглая, с обильной проседью в черных волосах. Азари, вторая мать Данески. Надо же, как постарела!

Судя по скорости, с которой она распахнула дверь, а также по воспаленным векам и подрагивающим пальцам – лампа в них ходуном ходила, – женщина не ложилась спать. Наверное, волновалась о молочной дочери, теперь же, увидев ее в руках незнакомца, ахнула, прижала руку к груди и затараторила:

– Каудихо дома нет, но когда воротится, он отблагодарит воина, вернувшего дочь! Так и будет. Приходи на второй день к вечеру. Андио Каммейра отблагодарит, уверяю! А сейчас отдай мне мою девоньку, пожалуйста!

– Вторая мама... – пробормотала Данеска. – Все хорошо... Прости. Это... Он Виэльди... Знаешь... Виэльди...

Вряд ли нянька что-то поняла из ее бормотания.

– Здравствуй, Азари, – сказал Виэльди. – Это моя сестра, а я сын и наследник каудихо. Помнишь меня?

Женщина неуверенно кивнула, затем коснулась своей щеки и спросила: