Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В. - Страница 1

Зверь лютый

Книга 24. «Гоньба»

Часть 93. «И в каждом пропеллере дышит…»

У меня на Дятловых горах — дурдом с осетинским акцентом. Придумайте рифму к слову «гребля». Придумали? — Вот именно это и происходит: джигиты с алдарами — вгрёбывают. Мой главный флотоводец — Отсендинный Дик — рвёт волосы. И не только на голове. И не только у себя.

Бабы собираются на Гребешок рядами и шеренгами и млеют — гребцы полуголыми тренируются. Домна полотенце каждый час мочит. Пока, говорит, всем ума по мордасам вложишь, а оно уже сухое. Готовит гостинцев в дорогу.

Последние дни перед выходом зятя в «дальнюю дорогу домой». Не «в дюны», а в горы. Тоже далеко.

Алдар Урдур — зять мой свеже-сделанный — на ходу засыпает. Сестрица Марьяша дорвалась. До своего, законного. Достаёт из рукава платья «китайского безопасника для гарема» — нефритовую фигурку льва-собаки с закрытыми глазами и опущенными ушами, и, довольно ухмыляясь, хвастает перед бабами:

— Я этого пёсика завсегда с собой ношу. На всякий случай. Мой-то… а вдруг? По десяти раз на день доставать приходиться.

И жалуется. Со томным выражением лица:

— Уж совсем замучил меня, бедную. Бешеный…

Привирает сестрица. Раз в несколько. На прямой вопрос:

— Так зачем же ты «охранителя» у себя держишь? Отдала бы мужу. Может он где-нибудь на стороне… случай сыскал. И был бы к тебе… поспокойнее.

пугается, злится:

— Вот ещё! А ежели он где-нибудь… ишака себе найдёт? Или, там… вер-блудницу молоденькую? Нет уж! Потерплю-пострадаю.

У её нежданного мужа, Урдура, и вправду, глаза постоянно закрываются. Как у Вия: «поднимите мне веки». Того тоже, видать, ведьмочки затрахали.

Отчим мой — Аким Янович, извините за выражение, Рябина, в смысле — дерево, совсем распоясался:

— Дай огнемёт! Дай огнемёт!

Дед, блин! Куда тебе такое в дорогу?!

«Женская грудь сродни детской железной дороге — предназначалась для ребёнка, а играет папа».

Ну нет у меня железной дороги! И грудей нет! И огнемёта не дам! Не на войну же!

Свадебный поезд — пара новеньких ушкуев — молодых до дома довезти. Ушкуи, вернее всего, там, у Дарьяла и останутся. Там, где «даром яют». Может, продадут кому из купцов проходящих. Комплектация корабликов — по минимуму, не хочу свои новизны в чужие руки отдавать.

Инструкции, подарки, товары, люди, варианты…

— Блюдов! Блюдов золотых! Два ста!

— Окстись Аким Янович! Там и десятка много. Посмотри сперва — как торг пойдёт.

— Я — не на торг! Я — на подношения!

— Тем более. Подарки должны быть дорогие, редкие. А если ты каждому алдару по расписной деревянной тарелке подаришь — какая уж тут редкость.

Перед уходом Акима возник странный вопрос. О гос. символике.

— Слышь, Ваня. Я туды иду… как кто?

— Не понял. Как Аким Янович Рябина.

— Не, я не про то. Ежели я — Аким Рябина — пошёл девку свою замуж выдать, зятево майно пощупать, родню евоную глянуть — тады одно. А ежели я — голова Посольского приказа — иду по воле государя свого Воеводы Всеволжского с ихним царём разговоры разговаривать — тады другое. Я вот… «голос» твой или так, девку присмотреть?

Аким — служилый боярин. В отличие от многих наследственных, нутром чует разницу между своим, личным и казённым, даденным. Пытаясь уяснить для себя самого свой статус, уточняет детали:

— Яссы идут в бой под своими хоругвями. Ну… у каждого рода — своё знамя. Как у нас — листок рябиновый. А общего, для всего народа — нету. А у нас-то… Сам говорил: роды — худо, надо один народ делать. Так я и спрашиваю: я от рода нашего иду или от всего народа? А ежели от всего народа, то и тамга должна быть. Такая… особенная.

Логично.

Последовательность упрощённо выглядит так.

Есть семья. Которая клеймит свой скот, чтобы отличать его от других скотов. Семья растёт, превращается в род. Который продолжает использовать то же клеймо. Часто — с модификациями.

У рюриковичей, например, у каждого князя — свой вариант «атакующего сокола». Сходно у европейцев: младшим сыновьям в гербы добавляют определённые элементы.

Род крепчает, подминает под себя соседей, превращается в правящий. Его тавро становится государственным символом. Так лилия — символ Франции при Бурбонах. Или золотые пчёлы — при Бонапартах.

Мы вполне можем следовать этой традиции: лист рябиновый — символ и владетеля, и государства Всеволжского.

Можем. Но не надо.

Я старательно разрушаю родовые и этнические связи. «Нет ни эллина, ни иудея» — есть «стрелочник». Мы не подминаем соседние роды и племена — мы их «рассыпаем». «Атомизируем» до «индивидуя».

Нельзя и самому подавать дурной пример. Люди скажут: мы тоже хотим. Сохранить свою родовую символику. Тебе можно — а нам? «Рябиновый лист» станет «первым среди равных». Мне формирование родового общества — противопоказано. Не надо — «родычаться», надо — «народничать».

Другое: я начинаю «отделять свой карман от государственного». Только-только начинаю. Но люди в погостах служат не мне, Ивану Акимычу Рябине, а Воеводе Всеволжскому. Должности, «делу», а не лицу.

Это видно, например, при моих отлучках. Система приказов продолжает функционировать, решения принимает совет. При конфликтах — трио: Агафья, Чарджи, Николай. Не вот эти конкретные люди, а главы наиболее важных приказов.

Выделение Дворцового приказа (разделение «моя опричнина — Всеволжская земщина»), формирование нормативной общегосударственной базы, рост бюрократии, чино-, а не родо- почитание, способствуют осознанию людьми их общенародной принадлежности. Не — личной холопнутости.

Это особенно важно на «Святой Руси». Где отряд отступает от Вятичева брода, например, потому что командиром назначен боярин. А его не слушают — «мы тут все бояре, рюриковича давай!». В битве на Калке русские князья ссорятся между собой, выступают поодиночке. При первых признаках разгрома каждый спасает себя, свою дружину.

Великий Князь есть, но…

— Мстислав-то?! Хамло неумытое. Нафиг! Побежали.

Феодализм, факен его шит! Конгломерат «культиков личностей».

Человек должен служить знамени. Как римский легионер. А не конкретному микро-государику. Как средневековый рыцарь. Иначе, если короля или барона убили — все разбегаются.

Нужно общее знамя. Не связанное с нашим родовым символом.

Пришлось снова собирать «совет голов». И услышать сходные суждения. С важным дополнением.

— Лист рябиновый… Он всем хорош… Одно только. Люди-то не тебе присягают, а городу. Ежели тебя вдруг, не дай бог… Тогда и знамя менять надобно будет. Ежели — не Аким Янович или, там, Ольбег…

Вопрос о «замещении должности» в случае моей гибели оставался… неразрешимым.

Как сказал Рональд Рейган в своей инаугурационной речи 1981 года:

«Правительство — не решение нашей проблемы, правительство и есть наша проблема».

Как раз — мой случай.

Общепринятый способ замещения должности государя — половым путём. В смысле — наследник по кровному родству. На этом, например, шииты с суннитами полторы тысячи лет друг друга режут.

Меня это не устраивало. Более того, я ведь и шёл, ещё с боя с ушкуйниками на Волге, когда я додумался до присяги не мне лично, а городу, по образцу древнего Херсонеса, к тому, чтобы власть не была передано кому-то по родовитости. Аким и Ольбег во время моих отлучек, даже формально, не назначались «и.о.».

Это впрямую противоречит «святорусскому» обычаю. Где новгородское вече, например, по случаю длительной командировки князя, избирает князем его шестимесячного сына. Какой прок с полугодовалого младенца? — Неважно. Князь — должен быть!