Виварий - Чилая Сергей - Страница 14

• Предыдущая
• 14/60
• Следующая

— Спиркин… Анатолий Борисович Спиркин… Я ученик Глебваныча…, — он уважительно посмотрел на Ковбоя и сконил голову… — Может, один из самых первых и даже лучших… Но жизнь моя в хирургии не сложилась… Я еще художник…, профессиональный…, и разрывался между желанием рисовать и оперировать… К сожалению, оказалось, что совмещать два занятия нельзя… Ваш директор понял это еще студентом и забросил скрипку… — Он помолчал, положил в тарелку немного еды, разлил в рюмки и толстый Еленин стакан финскую водку с послезапахом черной смородины, и сказал, улыбаясь Лопухиной:

— Позвольте выпить за вас.., за наше знакомство…, за моего учителя, академика Трофимова…, — он помолчал, опустив глаза в тарелку, и неожиданно закончил: — …вечно юнного ковбоя с кучей советских и нонешних российских орденов… — Он так и сказал: «нонешних», и продолжал негромко, удивительно монотонно: — …с которыми и в сортир дорогого кабака барышню сводить на тренчик не западло…

Над столом повисла неловкая пауза…

— Он должен выставить его из-за стола, — нервно подумала Лопухина и посмотрела на Ковбоя, который никак не среагировал, лишь побелел лицом.

А гость за столом, уверенно читая ее мысли, произнес по-прежнему удивительно монотонно и негромко:

— Эта я пригласил вас сюда, Ленсанна… Поговорить надо-ба…

— Ты выбрал не самое лучшее место,Толик, — нервно сказал все еще бледный Трофимов. — Елена Александровна только что познакомила меня со следователем, который ведет раскопки в Цехе… Он уже допрашивал ее…

— Знаю…, — небрежно сказал пятидесятилетный Толик. — Волошин… Не страшно… — Он помолчал, сильно отпил водку, которую успел перелить в стакан для воды, подержал во рту и с удовольствием проглотил, бросив взгляд на старинный хрустальный кувшин, налитый апельсиновым соком, с серебрянной крышкой и голым полным мальчиком на ней.

— Я заказал мраморное мясо… из Японии… надеюсь, настоящее… с грибами и сыром…, — продолжал Толик, сдержанно улыбаясь. — Тут замечательная кухня… Может, возьмем саке к мясу? У вас редкостные глаза, Ленсанна… А эти зеленые камушки на шее, как я понимаю, очень качественные изумруды…, а оправка из червленной платины… Странно… Даже на таком расстоянии комбинация зеленого с желтым цветом ваших глаз делает их синими… Позвольте, я подолью… На днях мои кореша звонили из Ростова, Глеб… Говорят нашли для тебя седло архиценное… Вроде как товарищ Щорс на нем скакал в гражданскую… или комдив Котовский огородами пробирался куда-то… Придется ехать тебе, чтоб доподлинный седельный анамнез собрать… — Он хохотнул, посветив желтым глубоко во рту и подчеркнуто малозначительно и невыразительно добавил:

— Мне тут из Германии заяву кинули… Три почки им надобно…, да поживее… Ты уж расстарайся, Глебушка…, и не тычь меня ногой под столом… Мне до фени стала игра в оловянных солдатиков… Пусть принцесса узнает о заказухе из первых рук, — и посмотрел на Лопухину… — Неделя тебе, красавица, на менеджмент…, чтоб управиться…, а органы молодцы мои подвезут…

— Ну вот и мясо мраморное пришло… Надеюсь, не дурите меня, — уверенно прессингуя за столом, Толик строго посмотрел на официанта. — Двести зеленых порция…

— Что вы, Анатолий Борисыч! — преданно возбудился молодой парень в смокинге и полотенцем на предплечьи, и не найдя более весомых аргументов, замолчал и стал раскладывать по тарелкам удивительно слоистое, как пирог-курник, мясо…, а подошедшая девушка-официантка вытащила откуда снизу из тележки на колесах, что стояла рядом, серебрянный поднос с бутылочками и кувшинчиками с соусами, и ловко расставила все на незанятом углу…

Они молча ели удивительно нежное мясо, варьируя соусы и чередуя ледяную водку с подогретым саке. Анатолий Борисыч заметно пьянел и, похоже, не находил себя занятия — вопрос с донорскими почками его больше не интересовал, — и вдруг он встрепенулся и, щелкнув пальцами, подозвал официанта и сказал набычившись, и неожиданно строго:

— Что за мясо ты подогнал, козел? Ханыгами нас полагаешь, не отведавшими ни разу жратвы заморской… или фраерами залетными? — Он беспричинно свирепел на глазах, сильно краснея и потея лицом, а бедный официант, враз побелевший, как белел Ковбой-Трофим из-за недавнего Толикова хамства, суетился пугливо и все старался вставить слово…

— Из-за такой говядины говенной на «Потемкине» мятеж произошел в семнадцатом году! Понял?! — выкрикнул он и неожиданно расхохотался, и победно посмотрел на Лопухину и Ковбоя, и сказал удивленному официанту безмятежно: — Ступай, братец! Шутка! Да в Интернете погляди: броненосец «Потемкин».

Андрей Волошин, следователь по особым делам, и второй, по фамилии Бучинский, вели настойчивые раскопки в Цехе, изучая истории болезней, протоколы операций, журналы гемодиализов, вызывая в кабинет Лопухиной, который она была вынуждена уступить им, сотрудников Отделения…, даже нянек и сестер…

— Ваш сыск сильно мешает работе, господа! — раздраженно сказала Лопухина однажды. — Что вы ищите с таким упорством и сколько это будет продолжаться… Мне постоянно нужен кабинет, оккупированный вами… и компьютер, в который лазите, будто в бумажник к себе…. Если б стали спрашивать меня, возможно, управились скорее…

— Не горячитесь, Ленсанна, — улыбнулся покровительственно Волошин. — У вас своя работа, у нас — тоже своя… Я уже говорил: мы ищем свидетельства незаконного оборота донорских органов…, почек, в частности… Если вы готовы помогать следствию, пожалуйста… но почему тогда не пришли до сих пор и не стали рассказывать?

— Вы полагаете, мы занимаемся несанкционированной отправкой почек заграницу и ведем строгий компьютерный учет этой контрабанды…? Или надеетесь найти расчлененные трупы в подвалах…? Или замурованные в стены донорские органы? — Она припоминала недавнюю короткую и нервную речь Ковбоя в загородном ресторане и почти дословно цитировала ее.

— Вы знаете больного по фамилии Рывкин? — перебил Волошин, не собираясь реагировать на эпатаж Лопухиной.

— Знаю… Писатель…

— Актер, — поправил следователь.

— Господи! Какая разница! — ей было не страшно, потому что с Рывкиным ничего незаконного пока не случилось…

— Он жалуется, что ему отказано в госпитализации для пересадк почки, без которой наверняка умрет в ближайшем будущем, — встрял в разговор второй следователь, и она рефлекторно посмотрела на его башмаки, а он поймал ее взгляд и выставил смело коротковатые ноги во всепогодной обутке, и улыбнулся. Но Лопухину уже несло мощное течение почти праведной ярости от накопившихся неудобств, страхов, неизведанности и набиравшей силу обреченности, и успев подумать про Вавилу несправедливо: «Сукин сын», заговорила, не сдерживая себя:

— Я уже объясняла причину отказа лечащему врачу… Можете поинтересоваться у него… Или вы предпочитаете, чтоб я рассказала писателю Рывкину, что не кладу его на пересадку из-за малого числа кроватей в Отделении, из-за того, что новые некуда ставить и нищенский бюджет, отслюнявливаемый Цеху самым большим государством мира, не позволяет, и очередь на трансплантацию почти на два года вперед… А Ковбой-Трофим…, простите, академик Трофимов оперирует иностранцев по шесть-восемь часов в сутки, чтоб потом на вырученные деньги почти бесплатно трансплантировать органы своим… нашим российским больным, стоящим в долгой очереди…

Она знала, что это полуправда и полагала, что полуправда лучше лжи, и в ней спасение, и собралась излагать еще, с тем же пафосом и гневом праведным, и уже открыла рот, продолжая удивительно пластично перемещаться по кабинету, демонстрируя дворянскую свою породу и привычно обходя выступающую мебель, и не забывая показать открытые участки прекрасного тела, которые действовали на них сильнее, чем обнаженная плоть…, и услышала вдруг голос чей-то в голове: «Что посеет человек, то пожнет, потому что сеющий для плоти своей пожнет от плоти тление; а сеющий для Духа пожнет от духа жизнь вечную..» [28], и замерла удивленная, и собралась задуматься над словами услышанными, но тут до нее дошло, что следователи приступили к анализу жалоб больных…, а может и начали с них, а потом возьмутся за тех, кто не жаловался, и сразу расхотелось выступать перед ними…

• Предыдущая
• 14/60
• Следующая