Плач перепелки - Чигринов Иван - Страница 22
- Предыдущая
- 22/70
- Следующая
Тем временем дождь, который затих под утро, начался снова. Но теперь он шел с перерывами, будто раздумывая: польет как из ведра с полчаса и перестанет. Чубарь выждал, пока новая стена дождя скроет его от недоброго глаза, и прямо по ржи побежал к перелеску, что был впереди. Почему-то подумалось, что лучше пока не иметь никакого отношения, пусть даже косвенного, к военным… И он бросил шинель, подаренную ему в Пеклине Шпакевичем, наземь, хотя и понимал, что пожалеет об этом в первую же ночь, которую придется провести под открытым небом.
Чубарь удалялся от оборонительного рубежа, на котором уже несколько раз вспыхивал и затихал бой.
Под вечер дождь снова перестал, и тогда Чубарь увидел на лужайке посреди вспаханного поля коня. Тот стоял неподвижно, свесив голову. Чубарь сразу, как увидел безнадзорного коня, повеселел. Он лишь из предосторожности оглянулся вокруг и зашагал по вязкой пахоте напрямик, волнуясь от неожиданного и еще тайного своего желания. Конь тоже обратил внимание на человека, спешившего к нему, и настороженно ждал встречи с ним. Но Чубарь знал повадки лошадей, еще издали начал ублажать его, тихо приговаривая:
— Кось-кось-кось…
Конь как бы поверил человеку и, расслабленно ступая передними ногами, пошевелил одним ухом, будто этим самым давал разрешение подойти, взять себя за мокрую, по теплую гриву. Он, очевидно, забрел сюда из какой-то недалекой деревни, и хотя ее не было видно, однако каждую минуту за ним могли прийти. И Чубарь не стал ждать. Оперся расставленными — почти во всю ширину — руками на лошадиный круп, подскочил и повис животом на остром хребте, а затем крутнулся и, закинув правую ногу, выпрямился. Можно было ехать. Но конь вдруг еще ниже опустил голову, будто собираясь пощипать траву. Тогда Чубарь ударил каблуками сапог по ребрам, потянул едва ли не у самой головы за гриву, стараясь заставить коня выпрямить шею. Но конь был норовистый, не хотел слушаться, только чесал о выставленную вперед ногу побелевшую, как кожа на Чубаревых сапогах, морду.
— Но-о! — начал погонять Чубарь.
Конь не поддавался ни толчкам, ни крику.
— Вот упрямец, — сказал злобно Чубарь и соскочил на траву. Решил для надежности сперва вывести коня на дорогу.
Набрякшая влагой лужайка неприятно зачавкала под сапогами. Но обильно смазанная кожа, несмотря на то, что почти не просыхала уже несколько дней, еще не пропускала к портянкам воду.
Уговаривая коня, Чубарь мягко похлопал рукой по его широкому лбу, еще раз «покоськал». Потом снял со штанов ремень и накинул его коню на шею, зажав в руке оба конца.
— Идем, — сказал он, словно они уже договорились, и подергал за ремень.
Конь, видимо, почувствовал над собой силу, перестал упрямиться.
— Давно бы так!.. —сказал Чубарь и тихо засмеялся. На дороге Чубарь в отчаянье подумал, что без уздечки конь непременно свернет не в ту сторону. Но этого не произошло. Тот больше не показывал норова, как прогнулся под тяжестью седока, так сразу и потрусил по дороге. Хоть ехать Чубарю было и неудобно, однако правду говорят остроумные люди, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Чубарь считал, что со случайным конем ему повезло, и даже очень. Этой мысли было почти довольно, чтобы вскоре позабыть, что конь может и в самом деле попутать знакомые ему дороги и провозить седока до самого утра вокруг одного и того же места. Конечно, копь был ворованный. Но на этот счет Чубарь был спокоен, он понимал дело так, что если конь даже колхозный, то по теперешнему времени, считай, ничейный.
Как и в прошлый вечер, когда Чубарь шел в Журиничи, начало темнеть, кажется, с самого раннего послеобеденного часа. Над землей висел туманный полумрак. Но вчера Чубарь был полон надежд — это же не шутка, вышли они сюда, считай, из самого немецкого тыла! Вчера все складывалось как нельзя лучше, одно к одному. А сегодня то же самое будто начало прокручиваться в обратном направлении. Второй раз за последние дни — первый раз в Веремейках, да и в Белой Глине, когда он очутился в пугающей неизвестности, а второй раз вот теперь — перед ним вставала задача со многими неизвестными, которую нужно было решать. Но тогда на пути у него оказались Шпакевич с Холодиловым… Теперь же снова все получалось как до встречи с Холодиловым и Шпакевичем. Чубарь должен был сам беспокоиться обо всем. Но один он уже не мог ничего придумать, не хватало не только сообразительности, но, кажется, даже сил. Понимая это, Чубарь постепенно терял прежнюю уверенность и прежнее желание, в нем брало верх что-то похожее на безразличие ко всему, что могло иметь значение в его положении.
Конем Чубарь не правил, этого не требовала сама дорога, пока единственная здесь.
Вскоре начался лес. Чубарь знал уже, что здешние леса небольшие, скорее, обычные перелески, потому он и подумал, что и этот тоже должен скоро кончиться.
Дорога быстро привела к развилке, отсюда брали начало еще две дороги: одна, торная, была, собственно, продолжением прежней, по которой ехал Чубарь, а вторая, заросшая травой и усеянная опавшей листвой, ответвлялась в сторону. Такие дороги, как эта, обычно никуда из леса не выводят, они упираются чаще всего в журавлиное болото, где крестьяне окрестных деревень заготовляют мох для разных построек, жилых или хозяйственных. И потому Чубарь пустил коня по торной дороге.
Сквозь густую морось, которая в лесу смахивала уже на обычные сумерки, Чубарь увидел человека. Странно, но Чубарь не очень-то обрадовался предстоящей встрече. По дороге шел мужчина. Это чувствовалось по походке. И чем быстрее они приближались друг к другу, тем очевиднее было, что это крестьянин — был он очень подвижен и одет в суконный армяк с накинутым на голову башлыком.
— Эй, ты ненароком телки чалой не приметил? — крикнул незнакомец первым, когда между Чубарем и ним оставалось не более десяти шагов.
Но Чубарь не отвечал до тех пор, пока не поравнялись.
— Нет, не видел, — пристально вглядываясь в человека, помотал он головой.
Человек был рыжий, небритый (правда, теперь мало кто из крестьян брался за бритву — по случаю войны лучше было казаться старше годами) и смотрел на всадника с явной опаской, сильно щуря, видно, подслеповатые глаза.
— То ли сама сбежала, то ли увел кто, — с нескрываемым сожалением сказал он. — Утром не закрыли в сарае, а теперь вот целый день по дорогам бегаю.
— А она, может, на лугу пасется в это время, — усмехнулся Чубарь.
— Кабы знать…
— Ты сам откуда? — спросил Чубарь.
— А ты?
— Да я оттуда, — махнул Чубарь рукой через плечо. Человек осмелел, подступил ближе.
— Что-то я не знаю тебя, — сказал он.
— Да и я тебя, — будто играя словами, не переставал усмехаться Чубарь.
— Должно, нездешний?
— Почему так думаешь?
— Так своих же я знаю, — улыбнулся крестьянин.
— А сам из какой деревни? — вновь спросил Чубарь.
— Из Ширяевки.
— Где это?
— Выедешь вот из лесу, и деревня наша тут сразу.
— У тебя с собой поесть не найдется?
— Нету. Бегаю возле дома, так зачем мне?
— И то правда, — будто теперь только понял это Чубарь.
— А конь у тебя ничего, — похвалил крестьянин.
— Добрый конь.
— Не иначе, краденый?
— Почему так думаешь? — искренне удивился Чубарь. Человек хитро посмотрел на него и сказал:
— На своем коне даже цыган не ездит без уздечки.
— Цыган и на чужого без узды не сядет, — отшутился Чубарь.
Разговор о коне не предвещал ничего хорошего, и потому Чубарь спросил о другом:
— Немцев в деревне нет?
— Вчера были на мотоциклах, а сегодня еще не наведывались.
— Ну и что? Как они?
— Рогов под касками не видно, а там кто их разберет, — пожал плечами крестьянин. — Покатались на мотоциклах по деревне, похватали на улице гусей, а плохого будто ничего не сделали.
— Может, спешили куда?
— Кто их знает.
Чубарю надобно было иметь хоть какое-то представление о местности, и он стал расспрашивать про ближние деревни.
- Предыдущая
- 22/70
- Следующая
