Выбери любимый жанр

Ваше благородие - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 119

Изменить размер шрифта:

119

— «Вдовы»? — у Артема заныло под грудью.

— «Вдовы» и коммандос. В чем дело, господин капитан? Сердечная рана? Эту цену ты не был готов уплатить?

— Заткнитесь.

— Молчать!…

Флэннеган поднялся со стула, прошелся по подиуму и неожиданно снова перешел на «вы».

— Вернемся к нашим баранам: к утру воевать станет уже не с кем. Разрозненные группы советских солдат, болтающиеся там и сям, не в счет. Вы все поняли?

— Так точно, — деревянным голосом ответил Артем.

— И что вы поняли?

— Власть. Она в ничьих руках.

— В «яблочко». Очень плохо лежит. А ОСВАГ в данной ситуации очень скверно выглядит. Когда в штабе заходит речь о расформировании Агентства, Воронову делается неуютно. Он ищет выход из положения.

— Надо думать, кое-кто из офицеров штаба ему сочувствует…

— Всем сердцем. Тогда, в Главштабе, вы были правы: нужно просить помощи у НАТО, у Запада. Но для этого нужна хотя бы видимость правительства. А правительство вывезено в Москву. Я думаю, что сейчас их там интенсивно обрабатывают, готовят договор задним числом… Нужно сыграть на опережение.

— Путч…

— Об этом пока речи нет. Даже в своих мятежных порывах господа комдивы остаются до ужаса законопослушными гражданами. Но ситуация избыточной свободы тяготит их все больше и больше. У них уже поворачивается язык для того, чтобы произносить интересные слова вроде «Координационный совет» и «Правительство военного времени». Представляете, что об этом напишет завтрашний номер «Курьера»?

— А «Курьер» выходит?

— С сегодняшнего утра. Надо отдать Бруку должное: едва он выбрался из каталажки, как тут же сел за наборную машину. «Курьер» выпущен на восьми полосах, силами четырех журналистов и двух рабочих типографии. Читайте, — он распахнул папку и протянул Артему газетный номер.

На первой странице аршинными буквами было набрано: «Почему мы воюем?» Под этим заголовком Верещагин увидел две фотографии, и на обеих с ужасом узнал себя. Первой, представлявшей собой увеличенный фрагмент группового снимка, было два года, это фото он сам посылал в «Курьер» — в качестве иллюстрации к их гималайской драгонаде. Второй кадр был отснят не далее как вчера (вернее, уже позавчера) — совершенно похабного качества снимок, переведенный с видеокамеры, которую скотина Боб наверняка держал в своем тарантасе и втихаря кое-что записывал. На снимке разбитое лицо выглядело даже хуже, чем в зеркале. Внизу, под фотографиями, проходила крупная (но не такая, как первая) «шапка»: "Капитан Нет: человек, который знает ответ ".

— Черт… — сказал он, пробежав глазами несколько строчек. — Если это не прошло через руки ОСВАГ, я съем свои ботинки.

Флэннеган покосился на ботинки Артема с некоторым недоверием.

— Не понимаю, чем вы недовольны. Неплохой репортаж. Боб Коленко никакой не газетчик, конечно, он телевизионщик, но Брук помог ему слепить вполне приличную полосу. Да я почти горжусь, что мои ребята приложили к этому руку! Кстати, вашего имени не называют. Брук осторожен до паранойи…

— Угу. Мудрено будет им узнать Дубровского. Зачем, Флэннеган?

— Затем, что нужно было преподнести мировому общественному мнению удобоваримую версию происходящего. Армейский капитан возмутился беззаконием вторжения и передал с телевышки «Красный пароль». Арт, вам из игры уже не выйти. Официальная версия событий выглядит именно так: вы провели радиодиверсию по собственной инициативе, будучи ярым, непримиримым и последовательным противником Идеи Общей Судьбы. Кстати, это правда. Только не вся. Следующий ход сделает Москва. Кстати, пора бы вам узнать, что происходит в Москве. Откройте вторую страницу…

Верещагин покорно зашуршал газетой. Вторая страница встретила его заголовком «Умер Леонид Брежнев». Конечно, при Лучникове это сообщение попало бы на первую полосу, но Брук — не Лучников, и местечковые крымские бури в стакане воды для него всегда были важней потрясений большого мира.

О смерти Генсека было сказано ровно столько, сколько попало в сообщение ТАСС. Но этот коротенький стейтмент с посмертной фотографией из Колонного Зала был богато декорирован аналитикой и рассуждениями на тему «что же теперь будет». Внизу страницы разместились портреты шестерых наиболее вероятных претендентов на престол.

— Ну, кто из них? — спросил Флэннеган.

— Это лотерея?

— Нет, это допрос.

— Гебист. — Верещагин ткнул пальцем в Пренеприятнейшего.

— Как интересно… А почему?

— Он выглядит самым больным.

— Опять шутка… Три дня назад у него были самые твердые шансы… А сейчас они пошатнулись. Он был главным инициатором военной агрессии в отношении Острова. Эта ошибка ему может обойтись дорого.

— Значит, он постарается всех опередить.

— Вряд ли успеет… Мы тут с вами приятно беседуем. А между тем время идет. Арт, вы сейчас находитесь в очень опасном положении. Выбирайте — на танке вы или под танком.

— Я что-то плохо соображаю…

— Полковничьи погоны. Должность в Главштабе. Полная защита от любых посягательств, все, что может предложить ОСВАГ. Должность во временном правительстве. Деньги.

Артем приподнял бровь.

— Сколько?

— Полмиллиона. В долларах. Для начала.

— Нет.

— Хорошо, назовите вашу цену.

— Идите к чертовой матери. Проверять они меня будут…

— Это не проверка, уясните себе наконец! Вы мне нужны, и не только мне, и я расшибусь, но вы будете нашим! Верещагин, я повторяю: вы потеряли право чего-то хотеть или не хотеть. Вы принадлежите армии.

— Ну, тогда прикажите мне.

— Приказ вы можете нарушить. Нужен более четкий стимул.

— Так вы решили меня купить? И шантажировать тем, что я куплен?

— А вы чего хотели? Арт, что вы ломаетесь, как девочка — любой капитан форсиз из штанов бы выскочил ради второго просвета, я этого я должен уговаривать…

— Я отклоняю ваше предложение.

— Предпочитаете быть повешенным? Вопрос насчет ответственности я задавал не для проформы.

Артем промолчал.

— Это идотизм врожденный или благоприобретенный? Артем, вы знаете, что всех иммигрантов в годы войны проверял ОСВАГ? В особенности это касалось иммигрантов с Севера.

Верещагин смотрел в сторону.

— Я проглядел досье на Павла Верещагина. Совершенно заурядное досье на иммигранта, кроме одной подробности: пулевого ранения в плечо. Арт, вы знаете, кто стрелял в него?

— Его расстреляли СМЕРШевцы. Как дезертира.

— Вам рассказывала мать?

— Дед.

— Видимо, феноменальная везучесть — семейная черта. Как и феноменальная глупость. Я честно пытался представить себя на его месте: отступление, переходящее в бегство, пыльная дорога, СМЕРШевский кордон, торопливый расстрел, немецкий плен, побег… Казалось бы: отвоевал, прошел и Грецию, и Италию, жив остался — живи спокойно! Как, как можно вернуться в страну, которая за все рассчиталась с тобой пулей в спину? Кем надо быть, чтобы, поверив лживому пропагандистскому плакатику, дважды влезть в ту же канаву? Или вы, русские, думаете, что подставлять свою задницу ни за хрен собачий — героизм? Что за идиотская тяга к саморазрушению? Почему нужно пустить к черту свою жизнь ради какой-то химеры?

— Потому что я устал. Потому что мне надоело переходить от разведки к разведке, как засмальцованный полтинник.

— Блестяще… Сначала он говорит, что готов отвечать за свое дело головой, а потом прячется в кусты. Штабу нужен от вас не треп, ему нужно дело. Речь идет о должности командира дивизии. Вашей, Корниловской. О ситуации, когда мы полностью утратим над вами контроль. И о том, что нужно быть железно уверенными в вас.

— Десант? — без голоса выдохнул Верещагин.

— Я этого слова не произносил. Советую и вам его не произносить.

Артем вытер со лба пот.

— Господи… Флэннеган, я черт знает что подумал.

— Арт, ваш ответ! Да или нет? Назначение у меня в кармане — вы подпишете его?

— Да, — Верещагин расцепил пальцы.

Флэннеган, как козырь на зеленое сукно, бросил сложенную вдвое бумагу:

119