Истинный облик Лероя Дарси (СИ) - Петров Марьян - Страница 55

Заместитель беспомощно хлопает красивыми глазками.

— Это… беспрецедентный случай, я согласен, но наш Лер — уникален, согласитесь. Он вполне может стать местной легендой! — добивает Анри и зачем-то подмигивает мне.

Но сволочь во мне уже разбужена, поэтому, кто не спрятался, будет огребать.

— Так мне, может, всё-таки нельзя жениться? — с надеждой спрашиваю я у заместителя.

Азуле выпадает в осадок во второй раз:

— А вы не хотите замуж, месье Дарси?!

— Не о-со-бен-но! — срываясь на шепот, отчаянно шиплю я, но меня нежно обнимает Макеев:

— Стари-и-ик, накажу-у-у!

— Угроза при представителе мэ… — мне ласково зажимают рот.

— Он хо-о-очет, месье! Хочет! — Свят выразительно смотрит на Азуле. — Он просто разнервничался. Разве документы не подписаны? У беременных постоянно меняется настроение! Ай!

Я с удовольствием пинаю альфу в лодыжку.

— Решение принято вами добровольно или под давлением ответственности за будущего ребёнка? — по-отечески строго вопрошает меня Азуле.

— Вы полагаете, что он мог бы МЕНЯ заставить против моей воли?! Ха! — я искренне оскорблён. — А дитё поднять, поверьте, я и сам бы был в состоянии. Не-е-ет… не смогу! — я, тяжело вздыхая, окончательно расписываюсь в полной своей капитуляции. — Похоже… это всё-таки любовь.

Вместе с тем, как мы покидаем мэрию с обескураженным Азуле, на дверях вывешивается табличка, что двадцать третьего ноября будет проведена регистрация Анри Роше и Владмира Радова, а так же Святослава Сергеевича Макеева и Лероя Дарси, уроженцев таких-то краёв, таких-то родов занятий, такого-то статуса, возраста, места проживания, жалко без группы крови и любимых увлечений. Оказывается, у замороченных французов это делается испокон веков за десять дней до регистрации, чтобы оповестить всех и вся о «редком и великом» торжестве, и узнать о возможных причинах, почему этот брак не может быть заключён. О-хре-неть!

Я полагал, что муки мои на сегодня закончены. Мне даже дали на лавочке в парке мэрии помёрзнуть, а потом произнесли слово «примерка». Убежать, конечно, шансов не было!

Меня затащили в милый салон-ателье, и пока я в полустолбняке перед гневной истерикой лежал на мягком диванчике, мои спутники с воодушевлением занялись своими нарядами, которые, оказывается, уже были давно выбраны и в заказном порядке подогнаны по фигурам. Я полюбовался сыном в ослепительно-белом костюме с набивным рисунком в виде лилий, декорированным жемчугом, мехом норки и белой замшей, Роше в тёмно-синем смокинге от Кардена, и, конечно, Святом — блистательным мерзавцем в ослепительном чёрном строгом костюме-тройке Коко Шанель. Я пускал слюни на жемчужно-серую модель от Гермес, в тон моих глаз, в котором, если бы не «интересное, папа его, положение», я бы смотрелся сногсшибательно. Зауженный, стильный, в нём я был бы упакован на миллион франков.

Наконец владелец ателье, — милейший пожилой омега Луи Бронже, — направился ко мне. Все члены моей семье со странной серьёзностью на лицах замерли.

— Ну и где мой чехол для танка? — уныло и мрачно поинтересовался я. — Надо же разбавить эту тошнотворную атмосферу всеобщего ликования. Да-а-а, смотреть на свадебные фотки мне придётся с литрами сердечных капель. А вы все просто супер! Обзавидоваться и сдохнуть!

Бронже действительно вынес чехол на молнии с какими-то ещё не снятыми бирками.

— Месье Макеев! Он только сегодня пришёл, ваш заказ! — торжественным тоном объявил омега и начал вынимать костюм из чехла.

Я закрыл лицо рукой, но, услышав тихий свист Анри, тут же жадно посмотрел: надо было быть слепым, чтобы не оценить тончайший бельгийский кашемир Сабаль самого высокого качества. Цвет превзошел все мои ожидания: шерстяные нити дорогих оттенков серого — от речного перламутра до серебряного — играли переливами, и ткань сверкала уже сама по себе, без декора. Свят знал, что я терпеть не могу все эти бисеринки-бусинки.

Двубортный пиджак был сшит достаточного узко в плечах и спине наподобие баски, а спереди скроен так, что полы немного клешились по большому животу от груди, выгодно скрадывая мою оплывшую фигуру. Жилет был тоже великолепен, более тёмный, украшенный жабо из строгого кружева и кожи, который ниспадал до верхней части живота, опять же визуально его скрывая. Ноги, слава Богу, у меня остались длинные и стройные, поэтому на брюках с заниженной талией сделали широкий мягкий поддерживающий пояс, как на любой модели для беременных омег.

Когда я, не дыша, с помощью Бронже облачился в это произведение искусства, онемели все. Я и так-то, скромности ради, был недурён собой, но сейчас я выглядел, как беременный сказочный принц. К костюму прилагались мягкие мокасины цвета маренго и атласные перчатки жемчужно-серого цвета с отделкой из кожи и вышивкой серебряной нитью. Свят показал мне лайки и правой, и левой, и ногами. Мирро разревелся от счастья, а Роше снова тихо присвистнул.

— Как… вы угадали с моими размером и мерками?! Как?! — выдохнул я наконец, оглаживая свой прекрасный наряд, боясь примять или сделать затяжку.

— Ваши спутники, месье Роше и месье Макеев, — омега забавно делает ударение на последнее «е» в Святовской фамилии, — дали все мерки с анатомической точностью.

— Действительно, личный омеолог и персональный секс-маньяк! — простонал я и мягко улыбнулся. — И всё-таки… спасибо!

В таком убранстве как-то и пребывать неловко.

— Так, свадьба… всё-таки будет, любовь моя? — шепчет мне на ухо русский бес. — Ты — крышесносный во всём этом! Даже не верится, что МОЙ!

— Думаю, поздняк уже метаться, ты меня завоевал по всем фронтам. Сдаюсь на милость победителя! — меня осторожно целуют в уголок рта. — Ну-ну!

— Старик, когда это ты стал таким чопорным?

— Не выражайся! — рычу я упрямо. — Даже в омежьем свадебном костюме за «охренеть, сколько денег», я всё ещё остаюсь альфой.

— Альфой, конечно, альфой! — мне целуют шею и получают по собственной, уворачиваясь со всё той же нагловатой усмешкой и целой оравой весёлых бесенят в глазах.

====== Глава 31. ======

Через десять дней, поскольку никто нашему счастью помешать не решился, мы явились в мэрию для регистрации. Посмотреть на две ослепительные пары, приехавшие на чёрном лимузине, пришло полгорода и три вагона туристов. Нас посчитали за киноактёров, и через несколько минут, как по мановению волшебной палочки, нарисовалось около десятка журналистов. Престарелые жители Буживаля аж прослезились от восторга.

Мы с Мирро были в центре внимания, два прекрасных младших супруга в светлых нарядах и с букетами: у меня — из белых орхидей, а у сына — из длинных роскошных калл. Никто не смог отговорить упрямого Влада от такого выбора. Вопреки всем правилам, на регистрацию в зал мэрии зашла вся моя семья, включая помилованного Роука, Полански и приглашенных из Андорры Майлза и Фабио. Илья приехать не смог. Луиджи поздравил нас по скайпу, похвалил костюмы и велел скинуть побольше наших фоток. Более всего засранца интересовала подвязка на моей ноге. Фаби держался слишком хорошо. Я надеялся, что мой прекрасный бета вежливо отклонит приглашение, но, к моему удивлению, Нери всё же приехал.

Нам зачитали выдержки из семейного кодекса об обязанностях и правах супругов, после чего попросили подтвердить своё решение сочетаться законным браком. Я внезапно встретился с печальным взглядом тёмных, глубоких очей Фабио. Юноша улыбнулся и кивнул.

«Только будь очень счастлив, Лер!» — попросили эти красивые глаза.

«Спасибо, малыш! Обязательно буду!» — и вслух произнёс: «Да!», торжественно ставя точку в своей долгой, вольной, холостяцкой жизни.

Я устал от суеты, поздравлений и, хоть и негромкой, но навязчивой музыки. Гостей прибыло реально много: в основном это были коллеги Роше, работающие в Париже, знакомые Мирро по ресторанам и кафе, друзья из местных. Пэтч, слава Богу, немного поел бульона и слопал небольшой кусочек свадебного торта. Роук не отходил от мальчишки ни на шаг, Пай общался с ними постоянно и непринуждённо, я не мог ни по его сияющим глазам, ни по жестам уловить тень тоски или дискомфорта. Фаби моей компании тщательно избегал, но часто салютовал бокалом с шампанским, когда наши взгляды всё же находили друг друга. На какой-то момент Свят выпустил меня из рук, и я смылся в своё уединённое гнёздышко — оранжерею.