«Будет жить!..». На семи фронтах - Фомин Алексей Николаевич - Страница 7

Выслушав Семенова, я решил послать с группами обхода Тараканова и Мельникова, а самому остаться с основными силами подразделения. Тщательно проинструктировал своих помощников, указал место сбора раненых, порядок их эвакуации в лес.

В полночь в разных концах населенного пункта прогремели взрывы гранат, и тут же вспыхнула перестрелка. Гитлеровцы выскакивали из домов, беспорядочно отвечали на огонь десантников. Спустя несколько минут бой уже шел в центре населенного пункта. Там вспыхнуло несколько факелов — это десантники подожгли легковые автомобили и мотоциклы, загорелся и штаб, разместившийся в каком-то большом деревянном строении.

Наконец в небо взвилась ракета — сигнал к отходу. И тут ко мне подбежал высокий боец, нештатный санитар.

— Товарищ военврач, раненый…

— Где он?

— На околице, возле баньки, вон там.

Баня была на отшибе, у самого леса. Я поспешил туда, а навстречу уже перебегали, отстреливаясь, десантники, организованно отходя к лесу.

— Доктор, вы куда? Назад! — закричал Семенов.

— К раненому! — коротко ответил я.

— Прикройте его! — приказал кому-то лейтенант, и вслед за мной побежали бойцы.

У бани я нашел санинструктора роты красноармейца Сидорова, который, склонившись над раненым, заканчивал перевязку. А рядом сидели еще несколько бойцов. Из-под десантных комбинезонов при свете не так уж далеких пожаров просматривались бинты.

— О, да здесь целый медпункт! — сказал я и, повернувшись к Сидорову, уточнил: — Вы сигнал на отход видели? Самостоятельно все могут передвигаться?

— Все, кроме одного, — ответил сержант с рукой на повязке и указал на лежавшего на плащ-палатке бойца.

— Что с ним? — спросил я у Сидорова.

— Проникающее ранение в живот… Не жилец, — ответил он тихо, склонившись ко мне.

Мы вынесли тяжелораненого в безопасное место. Сидоров, к сожалению, не ошибся — рана оказалась смертельной. Даже если бы сейчас в моем распоряжении была хорошо оборудованная операционная, и то вряд ли бы удалось спасти бойца. А в лесу? Можно было лишь немного облегчить его страдания…

Я поправил повязку бойцу, распорядился нести его на изготовленных из веток и плащ-палатки носилках, а сам поспешил к пункту сбора раненых. Там уже работали Тараканов и Мельников. К моему приходу все раненые, которых они собрали, были аккуратно перевязаны. Моего вмешательства не понадобилось.

Между тем диверсионная группа быстро отходила в лес, подальше от опушки, с которой все еще доносились выстрелы. Наконец все стихло, преследовать нас ночью фашисты, видимо, не решились. Да и не до десантников им было — с фронта нажимали наши наступающие войска.

Бойцы по очереди несли тяжелораненого. Когда позади осталось километра четыре, ко мне подошел Тараканов и огорченно доложил, что десантник скончался.

На небольшой полянке выдолбили в мерзлой земле могилу, похоронили бойца и поклялись дать прощальный салют в первой же схватке с фашистами.

Новый день провели в лесу. Я проверил повязки у раненых, некоторым сменил их. Медикаменты были на исходе, а сколько еще боев впереди, сказать трудно.

Лейтенант Семенов занимался картой. Я поинтересовался, какие у него планы.

— Вот, видите станцию, доктор? Послал разведчиков. Посмотрим, что там.

Вскоре вернулись разведчики с известием о том, что вокруг станции усиленные посты, а возле эшелона, подготовленного к отправке, много гитлеровцев в эсэсовской форме.

— Гарнизон большой? — спросил Семенов.

— Да, немалый, — ответил сержант, ходивший в разведку. — Думаю, до полка будет.

Совершать нападение на станцию было бессмысленно. И в то же время не хотелось Семенову упускать эшелон с эсэсовцами и вагонами, полными награбленного добра. Он снова раскрыл карту, провел карандашом вдоль железнодорожной линии.

— Гляди-ка, мост через реку! Надо его взорвать, и эшелон не уйдет, — решил лейтенант.

Я не принимал участия в планировании действий, не старался запомнить названий рек, деревень, где приходилось действовать, — не до того было, на моем попечении находились раненые. И хоть не были они в тот раз тяжелыми, долгие переходы по глубоким тылам могли вконец измотать их, если внимательно не следить за каждым.

Перед выходом на подрыв моста, когда десантники уже построились на небольшой лесной полянке, Семенов подошел ко мне и сказал:

— Доктор, оставайтесь с ранеными. Со мной пойдут ваши помощники. Рванем мост — и назад.

Раненые… Они лежали и сидели на еловом лапнике, отдыхая и набираясь сил перед новыми переходами, очень тяжелыми для них. Сколько испытаний еще впереди! Лес, глубокие сугробы, лютый мороз. Выдержат ли? Я не запомнил их по именам и фамилиям. Да и как запомнишь? Через мои руки за годы войны прошло около четырнадцати тысяч человек, которым довелось сделать хирургические операции, различные по сложности. Но врезались в память простые лица десантников, вчерашних рабочих парней и студентов из Москвы, Ленинграда, Горького, Куйбышева, других мест. Подбирали к нам людей наиболее подготовленных, стойких, выносливых. Не помню, чтобы кто-то жаловался на трудности. Если и жаловались, то на ранение, которое мешало идти в бой. Ко мне в таких случаях у всех был один вопрос: когда удастся вернуться в строй? Так и в ту ночь, в лесу. Но что мог я ответить? Какие прогнозы дать? Многое зависело еще и от того, как скоро мы попадем к своим и сможем передать раненых в лечебные учреждения…

Вдали прогремел взрыв и сразу же послышались автоматные и пулеметные очереди. Звуки боя нарастали. Раненые мои оживились, заговорили, пытаясь предположить, как развиваются события, угадывая, чей огонь мощнее — наш или противника. Впрочем, угадать это было практически невозможно, ведь многие десантники вооружились на всякий случай кроме своего, штатного, и оружием противника, подобранным в предыдущих боях.

Я с тревогой ждал возвращения диверсионной группы. И вот она появилась. В темноте не разглядеть лиц, но по тому, что шли десантники молча, без шуток и прибауток, понял: без жертв не обошлось. И действительно, у нас были убитые и тяжелораненые. Я осмотрел, как наложены у раненых повязки, спросил о самочувствии. Затем присел рядом с Семеновым, который сосредоточенно изучал карту, посвечивая крошечным трофейным фонариком.

— Все, — наконец сказал он, — задачу мы выполнили, пора выходить в район встречи со своими. Вот, здесь он… А неподалеку сильный опорный пункт гитлеровцев. Перекрывает дорогу.

Семенов некоторое время молчал, потом сказал решительно:

— Надо его захватить внезапным ударом с тыла и удерживать до подхода наших.

— А что делать с ранеными? — спросил я. — Их-то куда девать?

— Укроем в лесу, поближе к опушке. Оставим охрану. И пусть ждут наших… А сейчас первым делом похороним погибших.

…Марш на этот раз оказался особенно тяжелым, потому что далеко не все раненые могли передвигаться без помощи. Многих пришлось нести на самодельных носилках.

К рассвету достигли опушки леса. Семенов расположил группу в небольшой заснеженной балке и отправился с несколькими десантниками на рекогносцировку — рассмотреть, насколько это возможно, опорный пункт противника.

Возвратившись, сказал:

— Как стемнеет, ударим!

Это означало, что еще целый день мы проведем в лесу, на Сильном морозе. Я взглянул на измученных долгими переходами ребят. Они не унывали. Несмотря на усталость, на скудное питание — только сухой паек, выглядели десантники бодро, рвались в бой. Все им нипочем! И откуда у них только силы брались? Устроившись прямо в сугробах, многие отдыхали, но я знал: стоит прозвучать команде — и все мгновенно будут готовы к действиям.

Семенов прислушивался к канонаде.

— Тут ведь поспешить нельзя, — сказал он. — Если слишком рано опорный пункт захватим — отбить могут. Навалятся на нас — это уж как пить дать. Впрочем, думаю, к утру наши будут здесь.

Когда стемнело, Семенов собрал самых отчаянных парней и направил их вперед.