Красота - страшная сила - Агни Кэти - Страница 6

Незадолго перед тем, как я стала здесь работать, офис был заново отремонтирован. Потратили кучу денег на декоративные кирпичные стены, новые овальные столы, мягкие красные стулья и прочую мебель. Здесь было бы довольно уютно, если бы не груды газет и журналов и вдобавок к ним — грязные чашки из-под кофе, оставленные повсюду, где только можно. Аскетичный кабинет Труди с белыми стенами был единственным уголком покоя и порядка в этом хаосе. А всякий дурак знает: если в кабинете начальника царят чистота и порядок, значит, начальник — бездельник.

Как обычно, едва я попалась ей на глаза, Труди вытащила меня на ковер, чтобы я отчиталась перед ней о своем последнем интервью.

— Ло-ра-а! — услышала я ее крик. — Это означало, что я должна все бросить и со всех ног бежать к ней. Она всем внушала, что ритуал постоянных отчетов перед ней необходим для четкой работы журнала. Но на самом деле прятала под ним свой нездоровый интерес к скандальным новостям и сплетням из мира знаменитостей.

— Ну? — сверкнула она на меня маленькими глазками, выглядывая из-за огромной вазы с орхидеями. В этом коротком, как лай, вопросе чувствовался явный зуд нетерпения.

Я уже успела хорошо изучить ситуацию. Чтобы Труди не сомневалась, что я профессионал, нужно досыта накормить ее всякими пикантными подробностями из жизни знаменитости. Неважно, со звездой какой величины я только что говорила, главное было принизить эту женщину, чтобы Труди стало легче переносить тот факт, что сама она некрасива и про нее не пишут в газетах. Так что я поделилась с ней теми гнусностями, которые заведомо не появятся на страницах журнала из-за риска вызвать гнев влиятельных менеджеров Люси.

— Она такая тощая, представить себе не можете! — рассказывала я с таким видом, будто открываю Труди страшную тайну. — Я уверена, у нее анорексия. А вот здесь у нее уже растут волосы, — провела я рукой по нижней части подбородка, где я заметила тот самый пушок, о котором много болтали: якобы исхудавшему организму для поддержания нужной температуры требуется дополнительный волосяной покров. Меня и вправду расстроило и поразило: с какой стати эта одаренная женщина, у которой есть чем удивить мир, стремится занимать в нем так мало места?

Труди самодовольно хмыкнула. Как будто сама не морила себя голодом, не позволяя себе ничего более калорийного, чем содержимое пакетиков от Бенсона и Джонса и таблетки для похудания. Она оказалась примерной ученицей философской школы «женщина-не-может-быть-слишком-худой», и это придавало новый смысл диете! Но результат — обычный: если бы не выдающийся нос, Труди просто исчезала бы из поля зрения, когда поворачивалась к вам боком.

— А еще у нее сильная депрессия, — весело тараторила я. — При первых же словах она разрыдалась и заявила, что очень несчастна.

Определенно я попала в самую точку: Труди вся так и засветилась, услыхав, что даже Мисс Звезда Голливуда, оказывается, недовольна своей жизнью, как и она сама. Но тут уж мне стало стыдно: зачем я говорю гадости о Люси, которая так тепло меня встретила? И я решилась:

— Но она все-таки очень милая. Нисколько не гордилась передо мной. Только была какая-то грустная. Очень грустная, — тихо добавила я.

— Какая ты еще глупая, — едва слышно пробормотала Труди, бросив на меня испепеляющий взгляд. И потребовала, чтобы наутро статья лежала у нее на столе, хотя уже половина пятого, а мой рабочий день заканчивался в шесть.

— Что-нибудь не так? — спросила меня Натали, когда я вернулась к своему столу.

— Ведьма хочет, чтобы к завтрашнему утру статья была готова. А я собиралась сегодня на свидание.

Лицо Натали выражало сочувствие. В нашей редакции работают по-настоящему прекрасные люди, иначе с такой начальницей, как Труди, жизнь здесь была бы просто невыносимой. Мы все терпеть ее не могли и считали сучкой. Натали на этот счет имела собственную теорию: мол, Труди такая гадина только потому, что просто завидует молодости и красоте своих подчиненных. Мне эта теория нравилась, но я не считала себя предметом зависти. Было хорошо известно, что Труди смотрит на меня как на грубую и неотесанную провинциалку.

— Можно извлечь девушку из Шотландии, но Шотландию из девушки извлечь никому не удастся, — провозгласила она однажды на нашей корпоративной вечеринке, выпив изрядное количество шампанского.

Ну, да — в тот вечер я пыталась перепить Грэма. Но что уж тут такого? Свободной девушке захотелось немного расслабиться и повеселиться…

Иногда я пыталась взглянуть на себя глазами Труди: большой рот, большие сиськи, большая задница, копна волос на голове и, конечно же, акцент. Разумеется, за четыре года в Лондоне он стал гораздо менее заметен (на родине мои друзья считали, что теперь я говорю, как настоящая аристократка) но я по-прежнему звук «р» произносила раскатисто, а звук «т» просто проглатывала. Господи, представляю, как Труди будет потрясена, когда узнает, что меня берут на телевидение!

Она всегда напоминала мне старого голубя, серого, блеклого и усталого. Казалось, кто-то высосал из нее все жизненные соки. У нее были крошечные птичьи глазки, заостренный нос и тонкие серовато-коричневые волосы, вид которых не могли спасти усилия лучших в городе парикмахерских салонов: казалось, дерни — и прическа тут же развалится. Никто понятия не имел о возрасте Труди, но при взгляде на нее складывалось впечатление, что в журнальном бизнесе она уже лет сто, если не больше. Она ненавидела детей и животных, в частности, за то, что и те, и другие вечно все пачкают. За ней закрепилась слава отъявленной самодурки, которой нравится обижать и всячески унижать своих подчиненных.

Если кто-нибудь из редакции не выходил на работу по болезни, Труди была убеждена, что это просто симуляция. Хотя сама, работая в условиях постоянного стресса, страдала от жестоких приступов мигрени и потому как минимум дважды в неделю уходила с работы пораньше. Я думаю, во всем Лондоне не найти второго такого тирана и деспота, как наша славная Труди. Боже упаси кому-нибудь из подчиненных вставить свое слово, когда она что-то говорит! Столь злостную попытку самоутверждения она пресекала мгновенно, вытянув в сторону смельчака свою тощую руку и выкрикнув: «Ну-ка заткнись! Я еще не закончила!». Боже упаси не согласиться с ней или просто высказать мнение, хоть в малейшей степени не совпадающее с ее собственным. Например, Труди демонстрирует цветной макет обложки журнала и спрашивает своих сотрудников, нравится ли им. Если кому-то, не дай бог, пришло в голову, что тона резковаты, то лучше промолчать, потому что она собрала нас не для того, чтобы мы высказывали свое мнение, а чтобы похвалили ее работу и тем самым польстили ее самолюбию. Я не сразу усвоила это простое правило, и мне порядком доставалось за искренность суждений. Но ничего, вскоре и я научилась говорить только то, что хотят от меня услышать.

Когда она устраивала мне головомойку, я сохраняла самообладание лишь благодаря теории Грэма. Он не упускал случая напомнить, что поведение всякого самодура — результат застарелой неуверенности в себе. Грэм считал, что бедняжку Труди (ее полное имя — Гертруда) скорее всего не любили одноклассники в школе, и теперь она из кожи лезет вон, чтобы доказать всему миру свою значимость. А все эти Сюзи, Мэри, Джули (неважно, как их там звали) давно стали мамами и даже бабушками и удивляются, должно быть, как многого она в жизни добилась: «Подумать только! Гертруда Уилер — редактор популярного женского журнала!»

Ну почему они не оставили ее, много лет назад, в покое! Тогда сегодня за столом редактора сидел бы нормальный человек, а не Саддам Хуссейн (с усами и прочими причиндалами) в юбке из фирменного магазина Прада.

Как и Маргарет Тэтчер, Труди всюду оказывается победительницей. И даже в отношениях с супругом, которого зовут Деннис. Она вела себя с ним не лучше, чем с нами, а этот бедняга даже после рабочего дня не смел укрыться от нее в баре в надежде, что однажды в понедельник в каком-нибудь «Медиа Гардиан» появится вакансия получше. Деннис был не последним человеком в Сити и зарабатывал больше, чем Труди, но это не мешало ей обращаться с ним как с трехлетним мальчиком, написавшим в штаны.