На Краю Земли. Дилогия (СИ) - Бондаренко Андрей Евгеньевич - Страница 17

— Гав, — неуверенно предположил Клык.

— Предлагаешь присмотреться к сварщику? А для начала — узнать его имя-фамилию-национальность? Вполне здравая и конструктивная мысль. Полностью разделяю, одобряю и поддерживаю. Точка…

Тропинка, оставляя в стороне многочисленные разноцветные палатки и длинное приземистое здание кемпинга, уверенно змеилась вверх по пологому каменистому склону.

— Гав! — въедливо напомнил Клык, мол: — «В палатках и кемпинге, как правило, проживают небогатые туристы, посетившие столицу Шпицбергена с краткосрочным визитом… Кстати, приятель, за тобой могли наблюдать и из любой туристической палатки. Или же из окошка кемпинга. Через окуляры мощного бинокля, я имею в виду… Смог бы ты почувствовать — спинным мозгом — такой взгляд?».

— Хрен его знает, — по-честному признался Тим. — В том смысле, что дядя Артём, наверняка, знает. Только сейчас с ним, к сожалению, не связаться. Так как он — на данный конкретный момент — находится в очередной суперсекретной командировке…

Тропинка, тем временем, влилась в грунтовую тёмно-кирпичную дорогу, которая — в свою очередь — метров через триста пятьдесят соединилась с пустынной асфальтовой трассой, связывающей аэропорт и город.

Клык, возбуждённо и азартно помахивая хвостом-кренделем, убежал далеко вперёд.

Сзади раздался короткий визг тормозов, после чего хриплый баритон вкрадчиво предложил на плохеньком английском языке:

— Мистер, могу подбросить до города.

— Обойдусь, — не оборачиваясь и не сбавляя шага, отреагировал Тим.

Тихонько заработал автомобильный двигатель, машина медленно тронулась с места, и баритон, предварительно вежливо откашлявшись, продолжил настойчивые уговоры:

— И чего ты упрямишься, уважаемый господин турист? Чудак-человек, право. До города — четыре полноценных километра. А у тебя рюкзак за плечами, наверняка, тяжёленький. Ну, ты сам подумай… Неужели, десять евро пожалел? Не жадничай, путник. Грех это…

Тим, резко сбавив шаг, повернулся на сто восемьдесят градусов.

Автомобиль тоже остановился, и пожилой усатый шофёр смущённо забормотал через приоткрытое боковое окошко:

— Извини, Брут, не узнал тебя со спины. Богатым теперь будешь. Да и собачки твоей нет рядом… Может, всё-таки, подвести? За бесплатно, понятное дело? Ну, или свежие островные новости — в качестве оплаты — расскажешь…

— Обойдусь.

— Гав, гав, гав! — донеслось издали.

— Всё понял, — заверил шофёр. — Был неправ. Извини, ещё раз, за доставленное беспокойство.

— Господь Бог тебя, стяжателя наглого, извинит. Если, понятное дело, не забудет, поглощённый делами важными…

Машина, ловко развернувшись в два приёма, неторопливо укатила в сторону аэропорта.

— Гав-в, — презрительно прокомментировал подбежавший Клык, мол: — «Поехал дальше охотиться на потенциальных клиентов. Ну, никакой гордости у людей. Натуральный и идейный попрошайка… Кстати, братец. По своей ли воле усатый таксист догонял тебя, а? Может, его кто-то послал? Типа — разговорить?».

— Вечером проясним ситуацию, — пообещал Тим. — В обязательном порядке. Точка…

Они миновали угольный порт и заброшенную канатную дорогу, по которой когда-то давно транспортировали добытый уголь от шахт к Ис-Фьорду.

Впереди замаячили городские дома, но Тим вновь свернул к фьорду, огибая новенький солидный причал, рядом с которым совершало некие манёвры современное круизное судно.

— Гав, — предположил Клык, мол: — «Пристаёт, по всей видимости. Минут через сорок-пятьдесят на островной берег, век развратного Амстердама не посещать, хлынет новый туристический поток. До чего же эти заезжие туристы беспокойные и наглые, слов нет… „Собачка! Милая собачка, постой! Хочешь сладенькую конфетку? Давай, сфотографируемся вместе, а? Ну, куда же ты, собачка…“. Тьфу, да и только. Уродки грёбаные и законченные…».

Примерно в полукилометре от причала (и в трёхстах метрах от первых городских строений), располагались, выстроившись в неровный ряд, несколько стареньких сборно-щитовых домиков. Этот отдельно-стоящий хуторок носил неформальное название — «Приют ветеранов». То бишь, в этих непрезентабельных хижинах проживали заслуженные пожилые люди Шпицбергена, отдавшие островам архипелага многие годы жизни. Просто так проживали, без оплаты. Даже воду и зимнее отопление оплачивали городские Власти. Реальные плоды европейской социально-направленной и человеколюбивой политики в действии, так сказать.

Возле крайнего, когда-то ярко-красного домика была установлена хлипкая скамейка-лавочка. А на лавочке, невозмутимо покуривая короткую чёрную трубку, сидела старушка — древняя-древняя, совершенно-седая, с тёмно-коричневым лицом, густо изрезанным частыми и глубокими морщинами.

Когда Тим говорил в Ню-Олесунне норвежцу Альвиссу Олсену, мол: — «Мне есть — и помимо мудрых чиновников — с кем потолковать в Лонгьире. В том смысле, что с умными и знающими людьми…», то он, безусловно, лукавил. Существовал всего лишь один человек — среди всех проживающих на островах архипелага — с которым Тим Белофф «толковал». Вот, с этой темнолицей и седовласой бабушкой. Со всеми же другими человекообразными индивидуумами он только «общался». То бишь, снисходил до общения…

Бабушку звали — «Хелена-Анна Ларсен», но все обитатели Лонгьира, включая разговорчивых туристов, называли её — «Бабушка-шаманка». Или же просто — «Шаманка». И только Тим почтительно именовал — «фрекен Хелена». Так, вот, повелось.

Кто была по рождению Хелена-Анна? Кем были её родители? Где она родилась? Как оказалась на островах Шпицбергена?

Неизвестно. Все ответы давно уже затерялись в вязкой и призрачной дымке Времён, а сама Шаманка предпочитала отвечать на эти вопросы сугубо обтекаемо, многозначительно ссылаясь на коварный и приставучий старческий склероз.

Сколько ей было лет? Большинство жителей Лонгьира сходились на круглой и симпатичной цифре — «сто». И только Тим знал, что на пять лет больше.

Откуда он это узнал? Естественно, из разговора. В прошлом году, в один из погожих и солнечных осенних деньков фрекен Хелена, находясь в бодром и игривом настроении, рассказала — совсем чуть-чуть — о своей молодости, мол: — «Разве же сегодняшние мужчины умеют ухаживать? Так, насмешка одна. Причём, совсем не смешная и пошлая. Вот, в наши времена… Помню, как сейчас. Однажды в Лонгьир пожаловал сам Рауль Амундсен — знаменитый путешественник и очень симпатичный мужчина. Почти такой же брутальный, как и ты, Брут… Только недолгой была эта его суровая брутальность. Увидал Амундсен меня, красотку семнадцатилетнюю, и тут же пропал. Ну, это в том смысле, что его заледеневшее сердце практически растаяло. Да и суровая брутальность вся испарилась — без следа… Как же он ухаживал! Самые настоящие серенады — под гитару — пел под моим девичьим окошком. Полярные эдельвейсы — охапками — дарил. Очень красивые и изящные цветы, нынче таких уже и не встретишь… Интересуешься, чем завершились наши амурные взаимоотношения? А это, мальчик, тебя не касается. Наши дела. Только мои и Рауля…».

Дальше всё было просто, арифметическая задачка для первоклашек. Ведь всем известно, что легендарный Рауль Амундсен первый раз посетил Лонгьир в 1925-ом году, когда готовился осуществить свой дерзкий перелёт на Аляску через Северный полюс…

Итак, фрекен Хелена, сидя на лавочке, беззаботно покуривала чёрную трубочку.

— Гав! — бросаясь с низенького откоса к домику, радостно известил Клык, мол: — «Такие встречи, они дорогого стоят… Уж, как я рад!».

— Дорогого, дорогого, — ласково трепля пса по лохматой холке, согласилась старушка. — И я, Клык, рада… Ох, всю меня в слюнях вымазал, негодник хвостатый. Причём, шершавым-шершавым языком… Да угомонись уже, хулиган. Ты же, как-никак, не щенок мечтательный, а самый что ни наесть брутальный островной пёс.

— Гав!

— Даже так? И я тебя очень люблю…

Тим подошёл к скамеечке и вежливо поздоровался:

— Светлых дней вам, фрекен Хелена. Отлично выглядите. Прямо как…м-м-м, как горный эдельвейс.