Выбери любимый жанр

Гнев генерала Панка - Чичин Сергей - Страница 32


Изменить размер шрифта:

32

— Реликвия, — ответила она неуверенно, — отчий дар.

— Всем чего-то дарят, — вздохнул Чумп завистливо. — Тебе кинжал, Вово — это наш бугай, ну ты видела — один тролль булаву пожаловал, генералу вон гномы трендюлей отвесили, не поскупились. Один я неприкаянный. Ничего мне не дарят, всё самому красть приходится. Ну, не отставай.

Он вытащил из колчана тяжёлую стрелу с трёхгранным наконечником, какими, согласно рассказкам словоохотливого генерала, умельцы просаживают насквозь воина в кольчуге, а то и рыцарских латах, кое-как приладил к тетиве и тронул коня с места.

Кижинга не впервые видел собственную смерть. Орки фаталистами отродясь не были, но генерал верно припомнил первого наставника Кижинги. Много лет назад судьба занесла в замшелый замок на болотах седого, изможденного хуманса в неподъёмных даже для могучих орков стальных латах. По странной прихоти отец Кижинги, известный жестокостью оркский лорд, приветил странника, принял в свою семью, а когда его единственный малолетний сын начал твёрдо ходить, — с изумившим всё окружение смирением попросил взять того в ученики. Чему, казалось бы, жалкий хуманс мог научить наследника великого воина? Но он научил. Да, Кижинга умывался кровавыми слезами. Генералу, который сам знал толк в физической подготовке, и не снились те издевательства, которым подвергал рыцарь из знаменитого Хара юного орка. Одно лишь желание когда-нибудь расплатиться с мучителем держало Кижингу на этом свете, но ни разу в учебном поединке он не смог дотянуться до наставника — а тот не признавал учебных мечей, только боевые, остро отточенные.

Наставник щедро отдавал свои знания… и только много позже Кижинга понял, что главное, чему научил его харский рыцарь, — это то, как надо умирать. Была война… орки всегда воюют между собой, в этом вся их жизнь… Кижинга мало что помнил. Только горящий замок, лезущих на стены с трёх сторон озверелых врагов — и единственную железную фигуру посреди заполненного ворвавшимися врагами двора. Рогмор, так звали рыцаря, мог бы пробиться сквозь любую толпу — равных ему по мастерству Кижинга не встречал до сих пор. Защищать ему уже было некого, ибо всю семью Кижинги давно взяли в ножи прорвавшиеся в башни озверелые вояки, он сам чудом — нет, благодаря урокам мастера! — ещё держался на стене, хотя тоже уже распрощался с жизнью. Но и идти харскому рыцарю было некуда, он, как шептались в замке, и так давно уже маялся на свете безо всяких целей и желаний. И последний его бой был достоин песни, даже сейчас, вспоминая его, Кижинга чувствовал неземной восторг пополам с досадой на то, что сам не сможет показать и половину такой доблести. Рогмора так и не свалили ни меч, ни копье, ни стрела. Он не был неуязвимым, а нападали не новички, его сбивали с ног, доставали даже сквозь чудесные латы, но каждый раз он вставал — и снова очередная волна атакующих разбивалась как о несокрушимую скалу.

Он сражался одновременно топором и мечом, чего не умел никто, искусно вплетал в блеск стали отточенные шпоры, приклёпанные к локтям и коленям клинки-перья, даже стальной кулак на куполе глухого шлема; а когда уверовавшие в его неуязвимость враги наконец обратились в бегство, он прошёл по двору замка, разогнал мародёров, добил сопротивлявшихся… и только после этого позволил себе упасть. Крови в нём, похоже, не осталось вовсе, вся вытекла из многочисленных ран. И Кижинга, едва найдя в себе силы спуститься со своей стены во двор обезлюдевшего замка, первым делом похоронил именно его, соорудив над телом саркофаг из стащенных со всего двора каменных глыб. На семью сил не хватило. Он поджёг замок и навсегда покинул родную Мкаламу, и все эти годы, когда не раз оказывался на краю гибели, напоминал себе: жить можно, как набежит, а вот умирать надо ТАК…

Ну что ж, время показать, что главный урок он усвоил. Когда развернул коня на середине моста, ждать долго не пришлось. Первый гзур влетел на мост сразу же за ним. Уже ревел в боевом азарте — клевец занесен, а меч орка в ножнах за наборным поясом, пока вытянет… Обух клевца коснулся лошадиного крупа, гзурус выдохнул и с яростью метнул узкое лезвие в шлем на голове паладина. Орк коленями сдавил коня, чтобы не дёргался, и от пояса как-то странно, смазанно шевельнулся. Руки гзура с размаху рухнули на конский череп. Кусок древка в них ещё был, а другой кусок, с лезвием, мелькнул рыбкой в холодной воде совсем рядом с мостом. А ещё вдруг обнаружилось, что орк держит наотлёт, в позе ожидания, страшный меч-катану. Узкий, тяжёлый, способный без усилий взрезать железо как бумагу, а лёгкий гзурский доспех буйволовой кожи как кисель. А ножны за поясом паладина были безнадёжно пусты…

Кижинга дождался, пока гзурус разглядит меч и взвоет в смертном ужасе, а потом — раз! — отработанно полоснул чуть наискось, срезал голову и правое плечо как гильотиной. Пусть поймут любимые дети Гзура: воина из далекой Мкаламы за так не возьмёшь и за медяк не купишь. И хотя руки уже начали подрагивать от усталости — скольких намахал! — гзурам это знать незачем. Он вскинул голову и захохотал с весельем, которого не было. Этому Рогмор не учил, зато неколебимые оркские традиции предписывали умирать со смехом. Вообще-то, с другой стороны, смеяться надо последним, ну да разве угадаешь, когда твоя очередь.

Конь гзура, мало что не убитый хозяйскими кулаками, взвился на дыбы, дико заржал, проломил перила и ахнулся в воду. Брызги накрыли паладина, тот закатил глаза — вырядился в железо, а мог бы сейчас освежиться малость. В глотке ссохлось, кожу стянуло, где касается железа доспехов — шипит, словно хватаешься за раскаленную сковороду… С другой стороны, сколько сабель и стрел бессильно отлетело от сдвоенных стальных пластин панциря, сколько клинков бестрепетно отведено рукой в железной перчатке? Ради безопасности стоит терпеть маленькие неудобства… тем более что терпеть осталось немного.

Гзуры остановились, скучились, на мост въезжать больше никто не торопился. Кижинга вздёрнул забрало, издевательски оскалил белоснежные зубы. Даже если попрут по двое в ряд, а больше по мосту просто не пройдёт — устоит, против двоих полудиких ему это нетрудно, его учили биться и в полном окружении, а что меч весит уже как гора и на вторую пару просто не хватит сил — гзурусам невдомёк. Эх, провалить бы мост, так можно было бы и вовсе удрать… Что за радость, в самом деле, погибать бесславно! А нет, так хоть провалиться в воду вместе с мостом. Захлебнуться — оно, конечно, не самая героическая гибель, но как представишь себе, где теперь искать принцессу… брр… вовсе хоть в полон сдавайся.

— Милости прошу! — подначил по старой привычке. — Первому особая почесть — развалю до седла. Кто опоздает, пеняйте на себя. Потом буду руки-ноги рубить, ну и всё прочее, что завещал Великий Дупоглот. А когда кончитесь, ещё и коней на сосиски. Хоть шерсти клок с эдаких паршивых…

Трое самых, видать, умных спешно стукнулись лбами, не слезая с коней. Зашушукались. Вот она, скудность воинских традиций. Спокон веков гзурусы уповали только на силу плеч и длинные руки, и схватку признавали только грудь в грудь. Нарвались на того, кого мечом или топором не достать — и уже не знают, на какой кобыле подъехать. То ли дело сами орки! Они потому и ездят по традиции на носорогах, что редкий конь свезёт весь доступный орку-воину арсенал. Тут и пара мечей, и топоры, и булавы, и дротики, и что-нибудь совсем экзотическое, типа пращи с зажигательными ядрами… Даже сам Кижинга, хоть уже и не дикий рейдер, вёз среди багажа принцессы целый набор всеразличного оружия, да не успел добраться. Среди гзурусов, когда те только выскочили из засеки, трое таки были оружны арбалетами, но оружие это для них было непривычное, выпустили по болту — и замешкались, неловко вращая вороты и накладывая новые болты. А Кижинга всё же не зря заслужил уважение самого генерала Панка — начал играть отступление не раньше, чем аккуратно зарубил всех троих и изувечил их механические луки. Вот сейчас гзуры и рады бы закидать его чем-нибудь, а чем? Тяжёлые секиры, двуручные мечи — этим не разбросаешься, к тому же какой дурак выпустит из рук единственное оружие?

32
Перейти на страницу:
Мир литературы