Противостояние. 5 июля 1990 – 10 января 1991. Том 2 - Кинг Стивен - Страница 31

Когда она добралась до того места, где дорога с твердым покрытием переходила в проселок, уже совсем стемнело. В траве трещали сверчки, где-то рядом с водой, возможно, у пруда, в котором Кэл Гуделл поил коров, квакали лягушки. Вставала луна, большая и пока еще красная, цвета крови.

Абагейл присела отдохнуть и съела половину своего сандвича с арахисовым маслом (с удовольствием добавила бы к нему желе из черной смородины, чтобы убрать вязкий вкус, но Адди держала свои заготовки в подвале, куда вела слишком длинная лестница). Джутовый мешок лежал рядом. Тело вновь болело, последние силы, казалось, иссякли, а идти оставалось около двух с половиной миль… но она чувствовала необъяснимое веселье. Сколько лет прошло с тех пор, как она гуляла одна ночью под звездным шатром? Звезды светили так же ярко, как всегда, и если ей повезет, она увидит падающую звезду и загадает желание. Теплая ночь, звезды, летняя луна, красное лицо которой только-только показалось над горизонтом, – все это вновь навело Абагейл на мысли о ее девичестве со всеми его неожиданными вспышками активности, причудами, невероятной ранимостью, когда она стояла на пороге Тайны. Да, в свое время и она была девушкой. Некоторые люди не смогли бы в это поверить, точно так же, как не могли поверить в то, что гигантская секвойя вырастает из зеленого побега. Но она была девушкой, испытала тот период жизни, когда детская боязнь темноты немного ослабевает, а взрослые ночные страхи в тихой ночи, когда можешь услышать голос своей вечной души, еще находятся в пути. В этот короткий период ночь – ароматная загадка, и ты, глядя на усеянное звездами небо и вдыхая пьянящие запахи, которые приносит ветер, в полной мере ощущаешь сердцебиение Вселенной, любовь и жизнь. Тебе кажется, что ты навечно останешься молодой и…

Твоя кровь в моих ладонях.

Кто-то резко дернул за мешок, и сердце Абагейл подпрыгнуло.

– Эй! – вскрикнула она старческим, надтреснутым голосом. Потянула мешок на себя – и заметила внизу маленькую рваную дыру.

Раздалось глухое рычание. Между усыпанной гравием обочиной и кукурузой Абагейл увидела большую бурую ласку. Зверек смотрел на нее, и в его глазах мерцали красные лунные блики. К первой ласке присоединилась еще одна. И еще. И еще.

Она перевела взгляд на другую сторону дороги и увидела, что вдоль обочины выстроился ряд ласок, их злые глазки задумчиво уставились на женщину. Они учуяли запах кур в ее мешке. «Откуда их столько взялось?» – подумала Абагейл с нарастающим страхом. Однажды ее укусила ласка. Она залезла под крыльцо Большого Дома, чтобы достать закатившийся туда красный резиновый мяч, и словно множество иголок впилось ей в руку между запястьем и локтем. Она пронзительно закричала от внезапности и злобности случившегося, от обжигающей боли и неожиданности. Вытащила руку из-под крыльца – и ласка осталась висеть на ней, капельки крови забрызгали гладкий бурый мех. Тело зверька извивалось в воздухе, словно змея. Абагейл кричала и махала рукой, но ласка не ослабляла хватку, словно сделавшись частью тела девочки.

Во дворе играли ее братья Мика и Мэтью. Отец сидел на веранде и просматривал каталог «Товары – почтой». Все они подбежали к ней и на мгновение застыли, увидев двенадцатилетнюю Абагейл, кружащую по двору на том месте, где через какое-то время поднимется амбар, с бурой лаской, свисающей с руки, словно меховой шарф. Задние лапы зверька вспарывали воздух в поисках опоры. Кровь дождем падала на платье, ноги и туфли девочки.

Первым вышел из оцепенения ее отец. Джон Фримантл подобрал полено, валявшееся рядом с колодой для колки дров, и закричал:

– Не шевелись, Эбби!

Его голос, которым – она привыкла к этому с детства – отдавались команды, обязательные к исполнению, прорвался сквозь заполонившую разум панику (никакому другому голосу это бы не удалось). Эбби застыла, полено полетело, вращаясь, и руку до плеча пронзила резкая боль (Абагейл не сомневалась в том, что рука сломана), а в следующую секунду бурая Тварь, которая так удивила ее и причинила ей столько мучений – в те несколько мгновений удивление и боль переплелись в неделимое целое, – уже лежала на земле с выпачканным в ее крови мехом, и Мика подпрыгнул и обеими ногами приземлился на нее. Послышался жуткий хруст, какой иной раз слышится в голове, когда разгрызаешь твердый леденец, и ласка гарантированно покинула этот свет. Абагейл не потеряла сознание, но разразилась громкими, истеричными рыданиями.

К тому времени к ним подбежал Ричард, старший сын, и переглянулся с отцом. Во взглядах читался испуг.

– Никогда в жизни я не видел, чтобы ласка так себя вела. – Джон Фримантл обнимал рыдающую дочь за плечи. – Слава Богу, твоя мать в поле, собирает фасоль.

– Может, она б… – начал Ричард.

– Заткнись! – резко бросил отец, прежде чем Ричард успел закончить фразу. Голос звенел от ледяной ярости, но при этом в нем слышался страх. И Ричард заткнулся. Закрыл рот так быстро и сильно, что Эбби услышала, как лязгнули его зубы. А отец наклонился к ней. – Пойдем к колонке, Абагейл, и промоем рану.

Через год Люк объяснил ей, почему отец не захотел, чтобы Ричард закончил фразу: ласка почти наверняка была бешеной, раз набросилась на человека, а если бы оказалось, что так оно и есть, Абагейл умерла бы одной из самых мучительных смертей, какие выпадают на долю человека. Но ласка не была бешеной. Рана быстро зажила. Тем не менее с тех пор Абагейл боялась этих зверьков точно так же, как некоторые люди боятся крыс и пауков. Если бы «супергрипп» забрал их вместо собак! Но не забрал, и она…

Твоя кровь в моих ладонях.

Одна из ласок бросилась вперед и рванула грубое дно джутового мешка.

– Эй! – прикрикнула на нее Абагейл. Ласка унеслась прочь, словно усмехаясь, из ее пасти свисала вырванная нить.

Он послал их – темный человек.

Ужас захлестнул Абагейл. Вокруг нее собрались уже сотни ласок, серых, бурых, черных, и все учуяли запах кур. Они выстроились по обе стороны дороги, вертелись, расталкивая друг друга в стремлении ухватить кусок пищи.

Придется отдать им кур. Столько труда пропало зря. Если не отдам, они разорвут меня в клочья. Все впустую.

Мысленным взором она видела усмешку темного человека, видела его вытянутые руки, сжатые кулаки, из которых капала кровь.

Еще одна ласка рванула мешок. И еще одна.

Ласки с противоположной стороны дороги, извиваясь, подползали к ней, прижавшись брюхом к земле. Их маленькие свирепые глазки сверкали в лунном свете, словно кристаллы льда.

Но тот, кто верит в Меня, смотри, он не умрет… потому что Мой знак на нем и ни одна тварь не тронет его… он Мой, сказал Господь…

Абагейл встала, все еще в ужасе, но теперь зная, что надо делать.

– Убирайтесь! – закричала она. – Это куры, верно, но они для моих гостей! А теперь пошли прочь!

Они попятились. В их маленьких глазках появилась неуверенность. И неожиданно они исчезли, словно развеянный ветром дым. «Чудо», – подумала она, и душу ее преисполнила благодарность Господу. А потом неожиданно ей стало холодно.

Она почувствовала, что где-то на западе, далеко-далеко, по ту сторону Скалистых гор, которые не просматривались даже на горизонте, широко раскрылся глаз – чей-то сверкающий глаз – и повернулся к ней, выискивая ее. И она явственно услышала слова, будто произнесенные вслух: Кто там? Это ты, старуха?

– Он знает, что я здесь, – прошептала она. – Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас, помоги всем нам.

Волоча мешок, она вновь поплелась к своему дому.

Они приехали двумя днями позже, двадцать четвертого июля. Абагейл подготовилась к их приезду не так хорошо, как ей хотелось. Она снова чувствовала себя разбитой, даже раздавленной, могла ковылять с места на место только с помощью трости, даже воду из колодца доставала с огромным трудом. На следующий день после убийства кур и противостояния ласкам Абагейл, совершенно вымотанная, надолго уснула вскоре после полудня. Ей приснилось, что она находится на каком-то высоком холодном перевале в Скалистых горах, к западу от материкового водораздела. Шоссе номер 6 тянулось и петляло между высоких каменных стен, которые пропускали солнечный свет на дно ущелья только в очень короткий промежуток времени, от одиннадцати сорока пяти до двенадцати пятидесяти. Но во сне она попала в это ущелье не днем, а глубокой, безлунной ночью. Где-то выли волки. Внезапно в темноте открылся Глаз и стал осматриваться, перекатываясь из стороны в сторону. Ветер завывал среди сосен и голубых елей. Это был он, и он искал ее.