Черный Король (СИ) - "Demon Karol" - Страница 39

   Метаморфоза Короля мгновенно напомнила Анне, что он не человек, никогда им не был и не будет. Внешнее – лишь маска, за которой скрывается все тоже чудовище, что преследовало ночами, а теперь и днем. И от этой мысли, от касаний языка, от вкуса и запаха накатила мгновенная слабость. Узор над сердцем прошило слабыми разрядами – как обещаниями неумолимо приближающейся ночи. Утро. День. Ночь. Под крышей дома невесты.

    – С Вероном, – грубовато ответила Анна. – Побыстрее покончить с Вероном и уехать.

   Двусмысленная по звучанию фраза означала лишь одно – она хотела как можно быстрее распрощаться с юношей и покинуть как его дом, так и отчий край. Как можно быстрее. Лучше всего – сегодня.

    – И я сыграю для тебя все, что хочешь, – Анна говорила, не задумываясь о том, что придется выполнять обещание.

   Паника лишь сильнее привлекала короля, который в полутьме поехавшей кареты, подмял девушку под себя, почти укладывая на сидение и приникая к ее губам знакомой отравой, которая сочилась каплями в рот, проникала в горло. Множество рук обнимали Учинни, пытавшуюся болтать всякие глупости, собственными словами подписывая приговор жениху, не подозревавшему об опасности.

    – Ты обещала выйти замуж за бедного юношу, и ты выйдешь, – шепнул Атоли, снимая маску человека и превращаясь в чудовище с впалыми глазницами и кожей, покрытой язвами.

   Слабость призывала: "Подчинись! Закрой глаза и позволь делать с собой все, все равно ты ничего не можешь противопоставить". Яд, разливающийся мерзкой сладостью по языку, шептал: "Подчинись... Тебе же нравится..."

   Анна сглотнула, чувствуя, как постепенно возбуждается. Однако она не собиралась сдаваться.

    – Ты сказал, что убьешь Верона, если я выйду замуж, – пробормотала девушка.

   Она не понимала, чего от нее желает добиться Король.

    – Ты просила меня покончить с Вероном. Я исполню твою просьбу, – засмеялся зло король. – Проси меня почаще и не задумываясь. Тебе идет.

   Чудовище с удовольствием взялось за девушку и уже скоро увлекло ее в любовную опасную игру, к которой привыкло. Люди – слишком хрупкий инструмент, но тем не менее, невероятно чувствительный, чтобы не пользоваться их страстями.

    – Я не..! – только и смогла воскликнуть Анна перед тем, как со стоном проглотить оставшуюся часть фразы. Она не желала смерти Верона, только не это.

   Прошедшая ночь, все воспоминания о которой сознание тщательно прятало в дальний уголок памяти, дабы уберечь девушку от срыва, изменила ее. В очередной вывернула наизнанку и мир, и представления о нем, и желания самой Учинни. Смертельное зелье, которым пропитывал ее Король, как люди пропитывают ромом бисквит для придания торту изысканного и необычного вкуса, все больше проникало в Анну. Прорастало в ней черными спорами грибницы – от вышивки на руке до узора над сердцем, и девушка забывала обо всем остальном мире, отдаваясь желаниям гостя с той стороны и отдавая ему свои чувства. Анна все больше походила на почти инструмент, который настраивали грубыми пальцами неумелого музыканта, с риском сломать или порвать струны, однако каким-то чудом не сломали.

    – Сколько смысла в одной частице невысказанной мысли...

   Темная, тягучая, густая, как застывающая смола, тьма, потекла в рот девушки, мешая той говорить. Король покидал пределы костюма, сливаясь с туманом, завораживая опиумными остатками бреда. И каждый его поцелуй не душил, а возносил над сидением медленно едущей кареты, позволяя парить. Еще немного, и они вылетели в окно, как будто дымки умерших душ, чтобы под колокольный звон слиться с небом и отдаленным пением птиц. Слышался звон. Церковный, размеренный звон... Песня погребения и возрождения...

   А в темноте монстр любовно обвил трепыхающееся тело Анны, в который раз за ночь проникая в нее змеями ночи.

   Мир, обращающийся старыми черно-белыми фотографиями, уже был знаком девушке по предыдущей ночи. Дрожащий высокой нотой звук разломанного хрусталя – как шаг на другую сторону. Была ли там Анна во плоти, шла ли по тропинке среди гротескных чудовищ, готовых сожрать ее при малейшей возможности? Или все внушалось? Это неважно, ведь сама Учинни воспринимала все как реальность.

   Широко раскрытые глаза невидяще смотрели на уродливое лицо монстра, и одновременно девушка созерцала весь мир вокруг. Серый, пепельный, и живой, и безжизненный. Холодный воздух поднебесья оседал на разгоряченной похотью коже, по которой проходились холодные, как у мертвеца руки, чертящие иглами боль и наслаждение. Широко раздвинув ноги, бесстыдно предлагая себя, Анна сама подавалась на них, как глупая бабочка, насаживающаяся на булавку, чтобы вскорости оказаться в любовно лелеемой коллекции энтомолога, который любит своих бабочек, но – трепыхающимися на булавках.

   И Анна была сейчас одновременно и бабочкой, и накалывающим ее на булавку энтомологом. Для своего чудовища. Во имя своего чудовища.

   Каждый миг лицо мучителя, профессора, знающего, что творится внутри человеческой души, менялось, изменялось до серого цвета и неожиданно прорезалось оттенками терракота, крови, черной гнили, которая выедает до костей болезнями. Легче облачка была Анна, и крылья ее бились в лапах паука, у которого никогда не утолялся голод.

    – Помни, что никто не создал тебя. Никто не владеет тобой, кроме меня... Нет правил, по которым живут люди. Есть только тьма, что однажды заберет тебя навсегда ко мне. Но зачем ты мне нужна пустой и бесцельной? Зачем?

   Ответом послужил только тихий протяжный всхлип, на большее Анна просто не была способна в тот момент. Слова впивались иглами, но оставались бессмысленными, откладывались в памяти, чтобы всплыть позже – откровением или проклятием. Ведь, по сути, это одно и тоже. Откровение, меняющее жизнь, зачастую оборачивается проклятием непонимания и отторжения.

   Всхлип – и очередная волна жажды, скрутившей тело.

   Чуткое осознание, что сети окончательно запутали, а дыхание почти забрано. Король глянул на дорогу и на приближавшуюся аллею, ведущую к старому дому, где ждал Верон, представляя, как тот выглядывает в окно, слыша стук колес по мокрым камням.

   Он бережно отстранился от Анны и дал той отдышаться немного, предвкушая, как именно пройдет встреча жениха и невесты.

   Сознание медленно возвращалось к девушке – красками, которыми вновь расцвечивался мир вокруг, звуками – скрип кареты, стук копыт, хруст гравия, запахами – пыльной обивки, влажного тумана, разгоряченного пота и спермы. Анна слепо моргнула. Один раз. Второй. Стиснула челюсти и одернула платье, благодаря Бога за то, что оно плотное и темное. Хотелось вытереть капли пота со лба, но Анна почему-то думалось, что подобный жест станет очередным показателем ее слабости, и она не стала. Просто сидела, упрямо выпрямившись, сжимая ягодицы и глядя на распускающуюся яркую зелень сквозь окно.

   Карета замерла, слегка качнувшись в последний раз, и девушка на мгновение замерла и тут же толкнула дверцу кареты. Не хватало еще, чтобы Король вышел первым и подал руку, как он это сделал около магазина.

   Но чудовище и не думало выползать из темноты, наблюдая, как юбка соскальзывает по ступенькам, а девушка оказывается снаружи. Рассвет давно сменился блеклым и нежным утром в холодном весеннем парке, а Верон показался на пороге дома взволнованный и непонимающий.

   Он не сразу понял, что за шлюха прибыла сюда, а потом остановился на полпути и округлил прекрасные синие глаза.

    – Анна? – вымолвил дрожащим голосом.

   Анна стиснула челюсти. До боли. Лишь бы убрать все, что сейчас всколыхнулось в душе стыдом и нежеланием причинить боль Верону. Хотелось по новоприобретенной привычке засунуть руки в карманы, но – их не было. Так что пришлось просто стоять с опущенными вдоль тела руками, как в пансионе, где били линейкой по рукам тех учениц, которые смели засовывать руки в карманы форменной куртки.

    – Пойдем в дом, – как можно спокойнее сказала девушка, тщательно проговаривая каждое слово. – Нам нужно поговорить.