L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 67

А с любимым таких проблем точно не возникнет. Более того, я бы очень и очень хотел посмотреть, как он будет двигаться, как… так, хватит мечтать. Неизвестно ещё, что и когда мне там светит.

— Я тогда Беку скажу, чтобы он на подарки не вёлся.

— Слабовата угроза, — Чар посматривает на часы, — тут и так непонятно.

Хочется ему сказать, что тут-то как раз всё ясно. Тот не откажется. Как бы он не менялся, суть не вытравишь — он проститутка, и привык получать деньги и подарки. Привык, что ему что-то дают, и не считает это подкупом. Это — плата. Мена на услугу.

— Ну тогда наоборот, — выкручиваюсь, — замолвлю за тебя словечко. Кстати, мы скоро приедем?

— Все водители ненавидят этот вопрос, — отвечает Чар, — да, скоро. Вон те огни — показывает мне вперёд, на блёстки в холмах, — нашего города.

— «Нашего» или ты опять уедешь?

— Не трави, а? — огрызается, — Так и буду, наездами.

— А мне честь Бека беречь неделями, что ли? — возмущаюсь.

— Я сам поберегусь, — отвечает он.

Оказывается, проснулся, и тихо слушал, о чём мы говорили.

— Кстати, на какие там подарки мне не вестись? Ты мне что, подарки привёз? — теребит Чара за плечо.

— Да, я подумал…

— Гони давай, — Бек складывает руки на груди, баюкая, видимо, очередную судорогу, — я хочу подарки!

От меня не укрылось, как Чар облегчённо вздыхает. Сложнее тебе, говоришь? Ну-ну. А мне что делать? Любовь и внимание птенчика, ребёнка из семьи, где от него всегда откупались, точно не купишь ни за какие деньги. Нет, это не значит, что ему совсем не нужно покупать ничего. Дело совсем не в этом. Крошечная безделица, такая, как снеговичок с лампочкой внутри, значит несоизмеримо больше, чем какая-нибудь коллекционная фигурка ценой в половину автомобиля.

— Может, опять как-нибудь в аквапарк сходим? — спрашиваю я парней.

— Ну да, умник, — отзывается Бек, — ты же шар разгрохал.

— Твоей, кстати, умирающей жопой! — огрызаюсь.

— Не спорьте, — перебивает Чар. — Сходим. И в кино сходим. Куда хотите сходим, только сидите тихо, в город въезжаем!

Замолкаем. Хочешь жить — не отвлекай водителя. Пусть Чар и пьяный катается, но это когда один. А не с самым ценным грузом на борту. Живым, закопошившимся:

— А к кому мы поедем? — трёт рукой заспанные глазищи.

Действительно. Если Чарльз и Бек едут по одному адресу, и будут там мириться или спать до утра, но, скорее всего, шелестеть подарочной упаковкой, то мы с птенчиком — неопределённые, несмотря на то, что вроде как женаты. Жить со мной он, конечно, согласился, но действительно ли это решение до сих пор?

— Откуда похитил, туда и верну, — решает за всех Чар, сворачивая налево, — надеюсь, проскочим.

Да, шансы неплохие, ещё поздняя ночь, ну или крайне раннее утро — в любом случае непроходимая тьма. И все спят. Или только мы так думали.

Потому что едва автомобиль тормозит у дома птенчика, и он ещё только дверь открывает, как на крыльце появляется Её Высочество Цербер. В ярко-розовой меховой куртке, но совсем не милая. Его сестра, взлохмаченная, и оттого ещё более похожая на ведьму, упирает руки в бока.

Видно, что больше всего Чару хочется дать по газам и свалить куда-нибудь не ближе Луны, но проблемы так не решаются. Поэтому он вздыхает, глушит мотор и выходит.

Почувствовав себя последним трусом, выхожу следом, но видит Бог, я бы хотел билет на звездолёт до марсианской колонии. А у всех у нас только один пропуск, в Ад.

Потому что девушка, коротко обняв брата, немного теряется, на какую из жертв начинать орать сначала. Но потом открывает рот…

Мы глохнем, в соседних домах загораются окна, а на соседней улице — завывают собаки. Интересно, когда это кончится, и будет ли она повторяться в ругательствах.

Избавление приходит, откуда не ждали. На крыльцо входит миссис Птица, кладёт девушке руку на плечо и воцаряется блаженная, звенящая тишина. Что-то тихо говорит ей на ухо, отчего сестра птенчика чуть не красными пятнами покрывается, так ей трудно сдержать гнев.

Нам же благожелательно улыбается:

— Заходите, мальчики, отдохнёте.

Несмотря на это, идём вовнутрь мы с Чаром как на казнь. А вот Бек — легко, улыбаясь. Небось проржался в машине с нашего позора. Заслуженного, кстати. Зато у меня появляется шанс остаться с птенчиком, а это не может не ободрять.

Тем более, что его мать ведёт себя мудро и сдержанно, отправив Чара наверх, к главе семейства, объяснять своё поведение. Для родителей птенчика это всё приключение выглядело не как похищение, а как то, что их сын уехал тусоваться с новым бойфрендом без предупреждения, и не выпив лекарства от простуды!

Мне поручено приготовление кофе. Очень кстати, потому что птенчик сидит за столом на кухне и, похоже, не собирается убегать.

— Хочешь кофе? — задаю ему вопрос, который всегда выручал.

Кивает. А я пользуюсь тем, что, пока готовлю, можно говорить, не глядя на собеседника.

— Если я сейчас попрошу у тебя искренне прощения, это что-то даст?

— А ты попросишь? — помолчав, спрашивает любимый.

— Попрошу, — оборачиваюсь. — Прости меня.

— Нет, ничего, — качает головой.

А я же старался вложить максимум чувств!

— А что мне делать? — спрашиваю я вроде и прямо, но в тоже время вновь отвернувшись к турке.

— Не знаю, — отвечает. — Как насчёт того, чтобы отстать от меня?

Чувствуется в его голоске не только злость. Что-то ещё.

— Отклоняется.

— Почему?

Я отвлекаюсь от варки, перегибаюсь через стол, так, чтобы мы были на одном уровне, и объясняю:

— Я люблю тебя. И если ты сейчас не возразишь, то…

Молчит. Смотрит на меня своими серо-зелёными глазищами. Красивый. Бесконечно красивый. И снова не оказывающий мне сопротивления, когда я накрываю его губы своими, пытаюсь прорваться языком, но тщетно — мне не сопротивляются, но и не отвечают.

— Гхм!

Это уже мистер Птица, спустившийся на кухню в сопровождении Чара, решил нам напомнить, что все хотят кофе. И взгляд у него всё же ошарашенный. Ну да, непривычно, когда вашего сына целует другой парень. Особенно такой наружности. Но если меня за это, а также все грехи, не выгнали, то теперь уж точно попрут.

Потому что кофе — подло сбежал, бодро зашкворчав на варочной панели. Я не рассчитал время и нагрев, растяпа! Вздохнув, принимаюсь всё переделывать. Видимо, судьба теперь у меня такая — исправлять свои же ошибки.

========== 39. Декорации ==========

Теперь мы не сможем сбежать друг от друга. Между нами — только пространство комнаты, но и его максимизировали: я сижу в углу, на ковре, рядом с нарисованной на нём пиксельной принцессой Пич, а любимый — на диагональ, забился в угол кровати, как зверёк, и разговаривает со мной оттуда.

Зато мы хотя бы общаемся, уже неплохо, мои шансы на примирение растут с каждой минутой. Тем более, я наконец-то добился не общих, дежурных фраз, а откровенной претензии в свой адрес.

— Не понимаю, — птенчик взмётывает на меня осуждающий взгляд. — Вот если бы я был против… Но я же предлагал! Сам! А ты — отказывался. Только затем, чтобы сделать это же насильно! Зачем?!

Отворачиваюсь, молчу, изучая квадратики-пиксели пола. Красный замок, шипастых черепах, ярко-салатового дракона. Всё слишком сложно. И я не могу объяснить. Сам не знаю, как оправдать то, что я то берегу его, как хрустального принца, то пользую похуже шлюхи. Шлюхи-то соглашаются добровольно.

— Если… — любимый запинается, вздыхает, — если насилие для тебя — единственная норма, то…

Замолкает. Я понимаю, что нужно что-то делать, что-то говорить. У самого любимого не получится это сказать. Насколько нужно быть неиспорченным и добрым, чтобы бояться и словом обидеть такого, как я? Неужели он до сих пор чувствует вину за то, что жестоко пошутил тогда? Или просто не может высказать мне в лицо всё, что накопилось? Просто наорать на меня? Да, не ищет лёгких путей.