Повести и рассказы - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 19

— Да… — задумчиво произнес Андрей, — хотелось бы, чтоб они восхитились!

— Ваша задача облегчается тем, что наши зрители старшего возраста очень восприимчивы, — сказала Валентина Степановна. — Хотя в отличие от малышей они стесняются проявлять это.

Почувствовав, что он перестает быть центром беседы, Николай Николаевич поднялся — статный, элегантный, красивый. И все опять повернулись к нему.

— Вы знаете, что Белинский и Пушкин писали об этой трагедии?

Зина, как на уроке, подняла руку:

— Можно мне?

— Пожалуйста, — тихо, предвидя подвох, проговорил Николай Николаевич.

— Я не знаю, что писал Пушкин, но я знаю, что есть опера Гуно «Ромео и Джульетта», а также фантазия Чайковского и балет Прокофьева того же названия.

— Ну, это уже какое-то детство!.. — с досадой воскликнул Патов. — У нас идет серьезный, профессиональный разговор…

— Может быть, ты пойдешь на репетицию? — шепнул Зине Костя Чичкун.

Его одного я тут не оставлю!

— Я уверен, — сказал Иван Максимович, привстав из-за стола и примиряюще разводя руки в стороны, — абсолютно уверен: во всем, что касается сути будущего спектакля, вы, Андрей, найдете с Николаем Николаевичем общий язык.

Патов решил высказаться о сути будущего спектакля немедленно.

— Мне видится все это… как рассказ о смелой и гордой личности, порывающей с оковами косных средневековых норм.

— Это, видимо, совпадает и с вашей, Андрей, точкой зрения, а? — с надеждой спросил Иван Максимович. Его взгляд, казалось, просил Николая Николаевича и Андрея: «Ну, подойдите друг к другу!»

— Мне кажется, что оковы средневековья не тяготят сегодняшних зрителей, — сказал Андрей. — И вопрос о косности средних веков их не волнует.

«Ну что ты будешь делать!» Это восклицание не вырвалось у Ивана Максимовича, но как бы возникло у него на лице. Директор опустился в кресло.

— А что такого? — с добродушным удивлением спросил Андрей. — В великом произведении каждый открывает что-то свое.

— И что же открыли вы? — устало проведя рукой по волнистым седым волосам, спросил Николай Николаевич.

— Я хотел бы поставить спектакль современно.

— Новое прочтение?.. Это сейчас модный термин. Но добавлять себя к Шекспиру… Удобно ли это?

— А разве только в средневековье могла быть такая битва истинного и мнимого? Такая схватка любви и добра с ненавистью, ханжеством и лицемерием?

— Любовь и ненависть — это я помню. Но ханжество? Лицемерие?.. Кто же там является носителем этих качеств?

— Кто?.. — Андрей обвел всех своим добродушным взглядом, как бы спрашивая: «И вы тоже не помните?»

Зина тут же откликнулась на этот вопрос.

— А враждующие семьи?! — воскликнула она. — Которые даже не помнят, из-за чего возникла их ссора, но делают вид, что в своей злобе страшно принципиальны!

— Я думаю, что нашим зрителям старшего возраста такой аспект действительно ближе, — сказала Валентина Степановна.

— Может быть, мы зря затеяли этот разговор? — сказал Николай Николаевич. — Такие проблемы на форумах не решаются. Мы соберемся вдвоем и выработаем общую концепцию… Я, думается, буду полезен вам, Андрей, и в подборе кандидатур на главные роли. Ну, в частности, я уже определенно вижу в нашей труппе двух неплохих Джульетт и одного неплохого Ромео…

— А вам разве не сказали о моей просьбе? — спросил Андрей.

— О просьбе? — удивленно вскинул брови Николай Николаевич.

— Сусанна Романовна предупредила, что у вас есть какое- то небольшое условие, — сказал Иван Максимович. — И мы обещали его выполнить. Ведь правда? — обратился он к Патову.

— Я лично с Сусанной Романовной не разговаривал.

— А какое условие-то? — спросил Иван Максимович.

— Ромео я хотел бы сыграть сам.

— Вы окончили актерский факультет? — спросил Николай Николаевич.

— Нет, режиссерский. Но в своем дипломном спектакле играл Ромео.

— Мне кажется, роль режиссера спектакля так велика, что вряд ли он нуждается еще в одной роли. — Довольный своим афоризмом, Николай Николаевич склонил голову, как бы ожидая аплодисментов.

— Андрюша… вы на этом настаиваете, а? — спросил директор.

— Я бы просто очень хотел…

— Известны случаи, когда крупные артисты становились великими режиссерами. И потом совмещали обе профессии, — сказал Патов. — Всеволод Эмильевич Мейерхольд, например. Или Константин Сергеевич Станиславский… Но чтобы крупный режиссер прославился в роли?.. Что-то я не припомню.

— Он ведь еще не крупный! — сказала Зина.

Патов зашагал по кабинету в поисках аргументов. И вдруг остановился на полдороге.

— О каком Ромео может идти речь? Вы ведь сюда, к нам… на время?

— Если мой Ромео понравится, я могу задержаться. А потом подготовлю дублера.

— Значит, так… — мрачно вступил в разговор Костя Чичкун. Это было так неожиданно, что все вздрогнули и повернулись к нему. К решениям Костя приходил медленно и тяжеловесно. Но почти никогда не менял их. Он высказывался так, будто подводил итог дискуссии. На самом же деле он подводил итог своим собственным размышлениям и сомнениям. — Я вот что хочу сказать. В молодежном спектакле должны быть эксперименты. Так что надо попробовать.

— Это было бы интересно, а? Как вы думаете, Николай Николаевич? — спросил директор.

— Не положено это… по-моему.

— Кем не положено? — спросила Зина.

Ничего не ответив ей, Патов обратился к Андрею:

— Ну, а Джульетта, Парис, Тибальт и кормилица?.. Насчет исполнителей этих ролей вы со мной посоветуетесь?

— А как же? Только сначала я должен познакомиться со всеми актерами.

— Мы устроим вам встречу с труппой, — предложил Иван Максимович.

— Лучше я просто посмотрю все ваши спектакли!

В том же доме, где жила Зина, на первом этаже было актерское общежитие. Иван Максимович освободил там для Андрея девятиметровую комнату.

— Девять метров? Это дворец! — восторгался Андрей.

После вечернего спектакля Зина и Андрей шли домой вместе.

— У вас замечательный зал! — продолжал восхищаться Андрей. — Чувствуешь себя в нем, как в театре и как дома: в меру нарядно и в меру скромно.

— Ну, а спектакль?

— Он был замечательным.

— Сегодня… или когда-то?

Зина остановилась и в ожидании уставилась на Андрея своими немигающими глазами.

— Я представляю его себе таким, каким он был, наверно, в день премьеры.

— А сегодня он, значит, выглядел, как некогда красивая женщина? Почему? Объясни.

Еще утром они с Андреем как-то незаметно перешли на «ты».

— Ты играла восьмиклассницу превосходно! Ребята, сидевшие за мной, все время гадали, сколько тебе лет.

— Наверно, приезжие. Всему городу известно, что мне двадцать семь.

— И Анну Гавриловну они все время сравнивали со своей классной руководительницей. В пользу Анны Гавриловны! Но вот подумай: ты, девчонка, вступаешь в сражение за учительницу, которая хочет уйти из школы… из-за сложившихся там ненормальных условий. Режиссер, который ставил спектакль, хотел показать, что происходит трагедия. Что расстаться с учениками — это почти равносильно смерти. Но учеников, которые сегодня ходили по сцене, возле тебя, полюбить с такой силой, по-моему, трудно. Актеры подвели режиссера… Они недотягивают до его замысла.

— Раньше дотягивали. Спектакль идет уже два с половиной года.

— Многие ребята, сидевшие в зале, его уже видели, Я заметил… Они объясняли соседям, что будет дальше.

— Ничего не поделаешь… Наш город не такой уж большой. Нельзя же без конца объявлять премьеры!

— Не обижайся, пожалуйста!.. Но это всегда было традицией… — Андрей замолчал, подыскивая какое-то слово, — традицией нестоличных театров.

Зина подумала, что поддерживать эту традицию с Патовым будет трудно.

— Но если бы все актеры были на уровне режиссерского замысла, — продолжал Андрей, — ребята, я думаю, не пересказывали бы вслух содержание пьесы. Они бы смотрели на сцену!