Человек смотрящий - Казинс Марк - Страница 32

Его телескоп направлен на Луну. Невооруженному взгляду она представляется просто светящимся небесным телом, но новый инструмент, сокращающий расстояние, позволяет разглядеть детали, которые прежде были скрыты от глаз. Этой ночью на Кампаниле сделан прорыв как в области научных наблюдений, так и в сфере визуального опыта. Галилей – один из великих проводников по зримому миру. Ему еще предстоит пострадать за то, что он увидит и откроет сейчас, вдыхая влажный венецианский воздух. Его страдания станут родовыми муками модерности. Но прежде чем услышать о них, давайте оставим его на время здесь, в самом сердце торгового мира; пусть пока вглядывается в горизонт, а мы совершим экскурс назад и посмотрим на визуальные эксперименты, предшествовавшие этому моменту.

Не всякий смотрящий разумеет. В начале V века Блаженный Августин предостерегал против чрезмерного любопытства и желания копаться в тайнах природы. Однако уже в 5-м тысячелетии до н. э. в Афганистане и Персии люди заметили, что, если нагреть зеленый малахит, из него потечет медь. Металл, очевидно, находился в камне, и огонь высвобождал его, разлагая минерал на составляющие. Пытливые умы принялись выяснять, что в чем содержится. Словно дети, древние люди стремились заглянуть внутрь того, что находили: они бросали в огонь различные минералы и однажды обнаружили киноварь, красный камень, который при нагревании сочился серебристой ртутью, как сваренное всмятку яйцо – оранжевым желтком. С развитием научного наблюдения материя открывала человеку все больше и больше своих тайн.

Однако метод нагрева срабатывал не всегда, поскольку был далеко не универсальным. В 250 году до н. э. королю Сицилии захотелось узнать, нет ли в его золотой короне примесей менее ценных металлов, например серебра. С этим вопросом он обратился к научному светилу того времени, тридцатисемилетнему Архимеду из Сиракуз. Архимед был озадачен, ведь он не мог расплавить корону, чтобы выяснить, из каких металлов она сделана. Согласно легенде, однажды принимая ванну, он понял, что уровень воды поднялся ровно на столько, сколько занимает объем его тела. Наблюдение в данном случае привело к научному открытию: Архимед смог узнать точный объем короны, погрузив ее в воду, затем разделил массу на объем и таким образом вычислил среднюю плотность металла, из которого она была отлита. Поскольку плотность золота была к тому времени известна, такие расчеты позволяли выяснить, являлась ли корона подделкой. Придя в волнение от столь наглядного решения задачи, Архимед, как повествует предание, голышом выбежал на улицу с криком: «Эврика!» («Нашел!»).

Караколь, обсерватория индейцев-майя в Чичен-Ица © Alexandre Fagundes De Fagundes / Dreamstime.com

Вполне вероятно, что Архимед использовал более сложный метод, исследуя корону (в которой и правда оказалось серебро), но эксперимент в ванне демонстрирует, что наблюдение – основа научного подхода. Натурфилософы Древней Греции совершили много впечатляющих открытий, однако, несмотря на присущую греческой культуре образность, их излюбленным методом познания был диспут, рассуждение или диалог. Поэтому греческая наука в целом исходила не из наблюдения. Хотя во многих культурах именно наблюдение издревле играло ключевую роль в научном поиске. Английское слово «evidence» – «доказательство» – происходит от латинского глагола «videre» – «видеть». Задолго до того, как Колумб обратил мечтательный взор конкистадора на Центральную Америку, индейцы-майя создали самую точную астрономию, опираясь лишь на то, что могли видеть невооруженным глазом. Эта обсерватория, или караколь, построенная около 906 года н. э., давала возможность древним наблюдателям подняться над кронами деревьев полуострова Юкатан, где никакие «холмы с овцами» не загораживают горизонт и вид ночного неба. Наблюдение является отправной точкой естествознания – науки, которая смотрит, чтобы постигать, и которой греки, по сути, не знали. Это строение – воистину храм наблюдения и важная веха в нашей истории.

Приблизительно за восемьдесят лет до этого, в 828 году, за круглыми крепостными стенами Багдада была основана еще одна обсерватория. Наверняка в ней бывал и знакомый нам исследователь зрения Хунайн ибн Исхак. Если бы в одну из кристально ясных ночей он вгляделся в лунный диск, как спустя восемьсот лет сделал это Галилей, то смог бы различить на нем кратеры. Наверное, он удивился бы, узнав, что через тысячу с лишним лет один из этих кратеров назовут в честь его соотечественника, занимавшегося астрономией и оптикой в ту же эпоху, что и он. Казалось бы, лунные кратеры должны носить имена астронавтов или ученых эпохи Просвещения, но один из кратеров получил название Альгазен. Это латинизированный вариант имени Ибн аль-Хайсама, жившего за тысячу лет до того, как первый человек ступил на Луну. Он родился в 965 году в Басре, расположенной в нынешнем Ираке, и стал одним из первых людей, утверждавших, что мир входит в нас. Лучи, испускаемые предметами, попадают в наши глаза, – заявлял аль-Хайсам, несколько переиначив теорию Хунайна. Видение – это тоже вторжение, но противоположное колонизации. Оно подразумевает внимание к миру. Всю жизнь мы осуществляем такое вторжение и наслаждаемся им. Аль-Хайсам был настолько заворожен этим штурмом, что посвятил зрительному восприятию множество трудов. Он писал на арабском, но его книги были переведены на латынь и в течение многих столетий оказывали большое влияние на европейскую науку, а именно оптику.

Его память увековечена в названии лунного кратера – и не только.

Его портрет можно видеть на иракской банкноте достоинством 10 000 динаров. Вот он справа в тюрбане, с бородой, сосредоточенно взирающий на пересечение линий и векторов – схему оптической системы глаза.

Аль-Хайсам был первым, кто провел эксперименты с камерой-обскурой, однако экспериментальный метод к тому времени получил распространение во всем мире. Всего через несколько десятилетий один человек проделает то же самое в Китае.

Он заметил, что изображение, получаемое в черном ящике с одним маленьким отверстием, всегда перевернуто, и уподобил отверстие уключине на борту лодки. В уключину вставлено весло; если тянуть рукоять весла на себя, его лопасть перемещается в противоположную сторону. Относительно уключины движение весла разнонаправленное. Свет подобен веслу, заключил Шэнь Ко. В момент прохождения лучей через отверстие изображение переворачивается: весьма оригинальная визуальная метафора, свидетельствующая о незаурядности мышления. И, вновь переосмысляя тему предыдущей главы, мы можем сказать, что он позволил жизни захватить себя.

Шэнь Ко © Mark Cousins

Шэнь Ко родился предположительно в 1031 году, его воспитанием занималась мать, весьма эрудированная знатная дама. Судя по некоторым высказываниям Шэнь Ко, можно было бы заключить, что он яростный противник экспериментальной науки. Будучи последователем даосизма, он понимал, что тайны бытия невозможно постичь при помощи одного только наблюдения, которое дает представление лишь о самых «грубых контурах». Но что это за контуры! Шэнь Ко был болезненным ребенком, однако ограниченные физические возможности обострили его любознательность. Должность отца Шэнь Ко вынуждала семью путешествовать по разным провинциям. Дорожные впечатления и меняющийся ландшафт оказали сильное влияние на слабого здоровьем мальчика. Впоследствии он станет пионером китайской картографии, будет создавать объемные географические модели и займется геоморфологией. Любуясь радугой, он придет к выводу, что цвет получается вследствие расщепления солнечного света, проходящего сквозь капли воды.