Его Высокоблагородие - Башибузук Александр - Страница 40

и княгиню найти все-таки удалось. Больше ничего по делу царских счетов он не знал.

Честно говоря, особых оснований верить поляку у меня не было, мелькнула даже мысль устроить допрос с пристрастием, но стремительно приближалось утро, поэтому пришлось игру закончить.

Пан Кшиштоф просил пистолет с одним патроном, но конечно же никто ему ничего не дал. Такие красивые жесты только в кино бывают. Я бы, например, выпустил эту пулю в кого угодно, но не в себя, а потом хоть трава не расти. Так что поляка просто пристрелили. Кто? Даже не знаю. Я отдал приказ, вышел из подвала, а когда вернулся, все уже было кончено. Подозреваю, что это сделал Тетюха, потому что по каким-то личным причинам он ненавидел поляков едва ли не больше красных.

Обыск в доме тоже оказался весьма результативным. В скрытом за антресолью сейфе нашлась большая коробка со старинными восточными драгоценностями, много коллекционных золотых монет, общим весом до полукилограмма и двадцать пять тысяч франков купюрами разного достоинства. Ну и помимо этого, шифровальные таблицы, личные дела агентов и прочие явки с паролями. И к вящей радости Игнашевича, довольно неплохой арсенал оружия, на который он сразу наложил лапу. В том числе великолепный штучный бюксфлинт[46] фирмы «Франкотт» с двумя парами сменных стволов, в коллекционном чехле из кожи какого-то африканского животного. Но этот трофей, по праву командира, я все-таки отбил у оружейного маньяка, хотя и отдал ему потом на хранение.

Деньги я быстро разделил, выдав по полторы тысячи франков каждому, включая вахмистра и Суровцеву, остальное, том числе драгоценности и монеты, оставил в фонде группы. То есть у себя.

Неплохо меня похитили, да? Хотя ну его к черту такие приключения.

В итоге мы замаскировали акцию под банальное ограбление и под вопли уже проснувшихся петухов быстро смылись. Домой попал опять под утро. Покемарить удалось всего пару часов, после чего выдвинулся на конспиративную квартиру. Ну а как? Кто за нас французов будет на гоп-стоп брать?

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Район Ортакей.

31 января по старому стилю. 1920 год. 09:00

— Я говорю, фартовый он. То бишь везучий. И его везение нам передалось, — убежденно бубнил Игнашевич. — Видишь, как все закрутилось.

— Фарт, фарт... ненадежная вещь этот твой фарт... — отвечал Тетюха. — Везение как пришло, так и ушло, а вот духовитость дана от рождения. Ежели ты без куража, без духовитости, дык и фарт свой прошляпишь. А духовитые и фарт под себя подомнут. Сам знаешь, как он под Стоходом, в пятнадцатом, с простреленной ногой егерей в атаку повел. И таки заняли траншею...

Я как раз поднимался по лестнице, но расслышав разговор своих соратников за неплотно прикрытой дверью, остановился. В атаку? С простреленной ногой? Однако не дружил ты с головой, Георгий Владимирович. Но ничего, теперь твое тельце в надежных руках. Я такие фортели выкидывать не собираюсь.

— Фарт, кураж... — пародируя казака и эсера, насмешливо протянул Пуговкин, — эко вы заладили. Ежели без царя в башке, без толку все это. Вот что я вам скажу, Владимирович прежде всего с головой своей дружит. Понятно? И хватит уже... — Вахмистр неожиданно сменил тему: — Э-эх... я бы сейчас отведал московского калача. Знаете, того, что по пятачку, от пекарни Прыткова на Разгуляе. Поджаристого, хрустящего! Да с вологодским маслицем коровьим. Э-эх...

Кулинарная тема нашла живейший отклик.

— А я бы белужинки отведал, да с хренцом и красным винным уксусом, — вступил в разговор Синицын. — Я всегда за ней на Немецкий рынок в Москве-матушке заходил. За полтину такой добрый шмат давали. Целый день сытый ходишь. А еще...

— Щей со снетками...

— Гречишных блинцов с икоркой паюсной...

— Стюдня говяжьего...

«Снетки, белужинка... — неожиданно разозлившись, про себя проворчал я. — Хрен вы сейчас раздобудете в Москве тех снетков. А белужинки если и найдешь, то за такие бабки, что жрать расхочется. Мля, все просрали полимеры... »

И открыл дверь. И подивился, насколько преобразились контрразведчики. Игнашевич стал жердяистым шкетом неопределенной национальности, в замызганной кацавейке из козьего меха наружу, просторных линялых шароварах и разлезшихся чувяках, надетых на толстые вязаные чулки. Синицын и Тетюха облачились в толстые моряцкие бушлаты и вязаные шапочки, превратившись то ли в матросов торгового флота, то ли в рыбаков. А Пуговкин представлял собой неприметного турецкого старикана с вислыми, как у запорожца, усами и в облезлой шубейке из овчины. Ничего не скажешь, мастерски личины сменили. Молодцы.

— Здравия жела... — начал было Игнашевич, но, наткнувшись на мой взгляд, сразу же поправился: — Здравствуйте, Георгий Владимирович.

Я со всеми поздоровался за руку и стал тоже переодеваться.

— О чем говорили, господа?

— Вестимо, — хохотнул Пуговкин. — О том, что откушать бы. Первейшая тема на чужбине. Тоскует организм по родному едову.

— Ага, — поддакнул Игнашевич. — А вы, Георгий Владимирович, что бы отведали, из родного-то?

— Французской булки... — брякнул я, с отвращением рассматривая стоптанные сапожки из козлиной кожи. — Да чтоб хрустела, хрустела... — и сразу оборвал тему: — Где мое оружие?

Свои стволы я не собирался светить, поэтому приказал эсеру подготовить замену.

— Вот, извольте... — Игнашевич достал из кобуры точно такой же, как у меня «Браунинг М1903», только в рядовом исполнении. — К нему три полных магазина по десять патронов и два штатных. Не беспокойтесь, эту партию патронов я опробовал, осечек не должно случиться. Да и сам пистолет работает как часики.

— Благодарю... — я загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и отложил в сторону. После чего взял со столика накладную бороду и растерянно повертел ее в руках. — Ну и как ее лепить?

— Это мы быстро, — Пуговкин встал. — Вы присядьте, Георгий Владимирович, присядьте...

Уже через десять минут на меня из зеркала смотрел жутко колоритный типус весьма подозрительной наружности. Неопределенного цвета, подпоясанная кушаком хламида из верблюжьей шерсти с остроконечным клобуком, из-под которого выглядывали красные припухшие глаза и спутанная седая борода, нищенская холщовая сумка через плечо и сучковатая клюка — больше всего я был похож на бродячего дервиша.

Н-да... видок еще тот. Хотя, надо признаться, образ получился донельзя удобный. Подобных персонажей на улочках Константинополя хватает, толпа относится к ним с благоговением и, главное, ни один патруль не вздумает проверить. Себе дороже, народ и линчевать может за такое надругательство над святым человеком. К тому же никакая странность в поведении сторонним наблюдателям не бросится в глаза. Что с них возьмешь, с дервишей этих.

— Пахнете вы... — недовольно шмыгнул носом Пуговкин. — Уж сильно приятно. А надоть...

— Ослиным дерьмом, что ли? Ну уж нет, увольте. Господа, что у вас с оружием?

С оружием у господ контрразведчиков оказалось совсем непатриотично. Пуговкин продемонстрировал британский револьвер «веблей», Тетюха достал массивный «маузер», Синицын — «люгер», а Игнашевич, приоткрыв полу не по размеру большой кацавейки, явил висевший на перевязи германский пистолет-пулемет. Правда, без магазина. Надо понимать, что магазин он еще куда-то засунул. Вот же маньячила. Но нормально. Не на войну идем. Если получится, как задумано, стрелять вообще не придется. А если... В общем, тогда нам и пулеметы не помогут. Но будем надеяться на хорошее.

Под горестные взгляды эсера я безжалостно срезал крышку кобуры, потом подумал и повесил ремень с ней через плечо, наподобие патронташа-бандольеро. Сверху набросил бурнус, опять перепоясался, повертелся перед зеркалом и остался доволен. Пистолет ни с каких ракурсов не просматривался. Неудобно, конечно, но сегодня к вечеру закончит работу кожевенник, а пока и так сойдет. Вот вроде и все.