Санаторий «Сказка» (СИ) - "Олли Ver" - Страница 28

Я завизжала. Отчаянье переполнило меня и превратилось в неконтролируемый поток ужаса, который лился из меня самыми искренними словами, идущими от самого сердца:

– Тварь подзаборная! – я даже не кричала, а истерично хрипела, упираясь головой в плечо, задыхаясь жаром его тела. – Безродная скотина! Грязное животное! Все тебе вернется. Получишь сполна, сука. Вернется тебе твое дерьмо. Не бывает такого, чтобы не возвращалось. Еще никому не сходило с рук. Слышишь, тварь? Подыхать будешь в канаве, один, как плешивый помойный пес, и на тебя будут плевать, и вытирать ноги о твою шкуру, пока ты будешь хрипеть и захлебываться своим же дерьмом. И никто не придет к тебе. Никто не сжалится над тобой. Никто не заплачет, узнав, что ты подох. И никто, слышишь меня, тварь, никто не похоронит тебя. Так и будешь гнить на глазах у людей. Как ты того заслуживаешь, животное. Как ты заслуживаешь…

Я завыла, зарыдала, захлебнулась своим ужасом. Я тряслась в страхе, пока Максим, обнимая меня и гладя по голове, тихо приговаривал:

– Я знаю, Кукла. Я знаю…

Честно говоря, я плохо помню, как оказалась здесь, просто в какой-то момент сознание включилось, и я поняла, что все еще жива. Огляделась – низкий, грязный потолок, обшарпанные стены с облупившейся краской, грязный бетонный пол. Твою мать… когда же закончится этот ад? Хоть бы придушили из жалости. Жалость? Куда уж там…

– Очнулась, – послышался тихий голос откуда-то из дальнего угла.

Я закрыла глаза и откинулась на спинку стула, на котором сидела. В гудящей голове роились мысли, и мне казалось это странным – я чувствовала себя живым трупом, и то, что я о чем-то думала, мне казалось каким-то остаточным рефлексом умирающего тела, как предсмертные судороги. Я думала о том, что без сознания человек сидеть не может, и раз я сижу, значит, все это время я была в себе. Тогда почему ничего не помню? Я одета и обута. Кто меня одевал и когда? И как так вышло, что я этого не запомнила?

Из тени возник человек – высокий, худой. Я окинула взглядом Молчуна. Он смотрел в землю передо мной и не смел поднять глаз. Чего он хочет от меня? Чего стоит тут передо мной? И только я открыла рот, чтобы задать ему этот вопрос, как Молчун поднял взгляд, размахнулся и со всей силы ударил меня по лицу.

Голову откинуло в сторону, а через мгновение пришла боль – резкая, пронзающая, взрывающая голову. Я закричала. В голове словно включили свет – стало ясно и четко. Я закрыла лицо руками, но тут же сильная и невероятно цепкая рука, впилась в мою шею, подняла меня со стула, и следом – резкий сильный удар в живот. Я заскулила, сгибаясь пополам, падая на четвереньки, но Молчун поднял меня на ноги и ударил еще несколько раз. Бил он сильно, резко, со знанием дела. Движения его были четкими и всегда прилетали точно в цель. Он бил профессионально и с наслаждением. И все это в кромешной тишине. Он ничего не говорил и лишь звук его выдохов каждый раз, когда его рука достигала моего тела, говорил о том, что меня лупит человек. Боль взрывалась по всему телу, заставляя меня задыхаться. Я перестала орать – я еле дышала. Потом боль просто слилась в единое целое, разливаясь по телу. Наконец, после очередного удара в живот, меня скрутило – желудок поднялся наверх и меня вырвало.

– Все, хватит, – прозвучал тихий голос из дальнего угла.

Я упала и лежала на грязном бетонном полу. Хриплый, прерывистый, рваный вдох входил в меня, а выходил звук похожий на свист спущенного колеса. Агония затмила собой все. Я ничего не видела и не слышала. Я не видела, как тот, что стоял в темном углу, вышел на свет и подошел к Молчуну. Егор посмотрел на него прямо и открыто. Брата он никогда не боялся. Максим посмотрел не него, потом на скрючившееся на полу тело, потом он снова перевел взгляд на парня:

– Ты как? Нормально? – спросил он его с отцовской теплотой в голосе.

Тот молча кивнул. Максим зеркально повторил этот жест. Потом он снова посмотрел на свою Куклу – дыхание хриплое и неровное, но ритм уже начал приходить в норму. Он подошел к ней, сел на корточки, потянул руку к её лицу. Волосы заплетены в косу и немного растрепались, но в целом выглядела она неплохо. Егор умеет бить так, чтобы не оставалось синяков и ссадин. Вот только с первым ударом немного перестарался. Он прикоснулся к разбитой нижней губе, чувствуя, как содрогнулось её тело, и нежно стер кровь. Она размазалась по его большому пальцу. Он поднес его к лицу и посмотрел, потом растер пятно между пальцами и снова перевел взгляд серых глаз на губы Куклы – кровь выступила снова, но уже не текла, а набухла большой красной каплей.

Это я уже почувствовала. Ощутила прикосновение к моему лицу и то, как конвульсивно сжалась каждая мышца в моем теле. Он выдрессировал меня. Как собаку. Я облизнула разбитую губу и кровь, её запах и вкус, разлились по рту. Я почувствовала новый приступ тошноты. На тело волнами накатывали спазмы, которые проходили по мне как круги на воде – от желудка к периферии – и когда они добирались до головы, мне казалось, что я теряю сознание. Но как только волна отступала, сознание обретало четкие формы. Я услышала голос, очень похожий на голос Максима, только чуть выше и со странным произношением букв «с» и «з» – они звучали очень мягко и приглушенно.

– Блоха сказал, ты назвал её «Кукла».

Максим поднялся на ноги и повернулся к Молчуну. Он долго всматривался в либо брата, а потом опустил голову вниз и кивнул. Снова понял лицо, посмотрел Егору в глаза и сказал:

– Так и есть.

– Ты же помнишь…

– Помню. Егор, это ничего не меняет.

– Как не меняет? – в голосе парня послышались панические нотки. – Как не меняет? Это все меняет! Это…

– Егор! – прикрикнул Максим.

Молчун резко замолчал и лишь смотрел на брата огромными глазами. Он не просто напугался – он был в панике. И, как и всегда, когда его начинал душить неконтролируемый ужас, Егор мог рассчитывать лишь на брата – только он умел остановить приступ на всем ходу, только ему удавалось сдерживать его панику и не давать ей распространяться на все тело. Он умел подчинять себе людей. Вот и теперь одного слова, сказанного им, было достаточно, чтобы все улеглось. Начавшаяся паника затихла, поблекла и испарилась.

– Ну? – спросил Максим, заглядывая в глаза брату. – Все нормально?

Егор кивнул.

– Хорошо. К тебе это не относится. Тебя это никак не коснется. Понял?

Егор снова кивнул и на этот раз более уверенно, его пустые глаза обрели осмысленность и заблестели.

– Ладно. Поможешь мне? – спросил Максим.

Егор ответил кивком. Они повернулись и подошли ко мне, нагнулись и подняли меня с пола, держа под руки каждый со своей стороны. Я открыла глаза и посмотрела на них. Приступы тошноты почти прошли, но дрожь все еще никак не унималась, и когда я почувствовала их руки на моем теле, меня затрясло с новой силой. Максим и Молчун схватили и потащили меня во мрак, где свет, которого и так было очень мало, стал растворяться, уступая место полумраку. Я еле перебирала ногами и практически не шла сама. Этого и не требуется, когда два здоровых парня тащат тебя на себе. Из комнаты по каким-то коридорам и лестнице, а потом огромное помещение, где темно и так много места, что звуки их шагов разносятся эхом. Квадратные колонны мелькают перед моим лицом и где-то на заднем плане слышны голоса. Много голосов, и они кричат – ругаются, матерятся и просто истошно орут, перебивая друг друга. Они становятся громче.

Я подняла голову – мы приближались к огромной толпе людей, стоящих кольцом. Внутри это кольца что-то происходило – туда смотрели, туда кричали, туда сыпались отборные маты. В толпе бегал Низкий и собирал деньги, записывая что-то в маленьком блокноте, и когда между нами остались считанные метры, он увидел нас самым первым:

– Братцы, понеслась! – заорал он во всю мощность молодой глотки. – Забирайте псов, будем смотреть представление поинтересней.

Толпа начала оборачиваться на нас двумя сотнями лиц, и некоторые из них уже не были похожи на людей – звериный оскал и ничего человеческого. Одни позакрывали рты и с интересом рассматривали меня и то, как меня тащат, другие уже растягивали лица в улыбках, полных отупелой радости, которые все расцветали и расцветали уже на новых лицах, превращая этот миг в один из тех, которые вы до самой смерти будете видеть в своих кошмарах – это похоже на стаю пираний, увидевших в воде раненую корову. Эти лица отличались от тех, что покупали насилие за бешеные деньги, и если в прокуренном борделе вы видели лица, заплывшие жиром и скукой, отупевшие от собственных денег, то эти лица были тощими, злыми и ненавидели весь мир за свою финансовую несостоятельность.