Актерская курилка - Львович Борис - Страница 8

• Предыдущая
• 8/37
• Следующая

Ролан Быков рассказывал о временах своего обучения в Щукинском училище: "Как-то пронесся слух: к нам на один из дипломных спектаклей пожалует сам Илья Эренбург! Сначала волновались: придет, не придет… Пришел! Играли мы комедию – уж постарались изо всех сил! Такое вытворяли – зал пластом лежал от хохота! А гость наш великий – смотрим: сидит, не улыбнется. Ну просто ни один мускул на лице не дрогнет! Трубку свою неизменную посасывает, весь пеплом обсыпался, уныло так на сцену уставился – и ни улыбочки маленькой… После спектакля зашел за кулисы. Мы стоим, убитые, глаза стыдно поднять. Эренбург оглядел курс, вынул трубку изо рта и произнес: "Спасибо вам, дорогие мои! Поверите ли, никогда в жизни, пожалуй, не смеялся так, как сегодня!""

Мой педагог по Щуке Эуфер однажды пригласил меня полюбоваться придуманным им розыгрышем. "Видите вон того режиссера и вон того, – показал он мне, – вы их знаете обоих. А они друг друга не знают! Сейчас смотрите – я их буду знакомить".

Эуфер подвел друг к другу Изю Борисова и Мишу Борисова. Сказал: "Знакомьтесь, господа режиссеры!" Те протянули руки и почти одновременно произнесли: "Борисов!" Ну, посмеялись. Но тут Эуфер сурово повелел: "А теперь еще раз пожмите друг другу руки и назовите свои настоящие фамилии!" Миша, помявшись немного, сообщил: "Фишман". Тут Изя посмотрел на нас с Эуфером, как на последних подлецов, и угрюмо буркнул: "ФИШМАН!"

Всеобщей радости, как говорится, не было конца.

Миша Борисов стал знаменит на всю Россию как ведущий телеигры "Русское лото". Однажды он показал мне письмо, в котором некая пенсионерка объяснялась ему в любви и между всем прочим писала: "Надоели уже на ТВ эти евреи! И только в вашей передаче у Ведущего истинно русское лицо, лицо настоящего русского богатыря!!!"

Борисов-Фишман отчеркнул эти строки фломастером, всем показывал и очень ими гордился.

Когда я учился в Щуке, нашему ректору Борису Захаве исполнилось 75 лет. Всю жизнь лелеявший "вахтанговскую", «турандотскую» атмосферу в училище, Захава и юбилей свой потребовал провести соответственно. "Никаких речей, – заявил он, – только капустники! Чем смешнее и злее, тем лучше! И не в актовом зале, а в гимнастическом: для именитых поставим стулья, остальные пусть на брусьях сидят!"

Мы, закоренелые "шестидесятники", призыв этот восприняли с ликованием и тут же придумали "капусту". На нашем курсе учился Костя Хотяновский, безумно похожий на Вахтангова. Так вот: на сцене устанавливается огромный портрет Вахтангова, я выхожу и объявляю: "Воспоминания Евгения Багратионовича Вахтангова о любимом ученике Борисе Евгеньевиче Захаве!" Портрет уходит наверх, открывая Костю, сидящего за ним в точно «портретной» позе. Он долго смотрит на Захаву, после чего произносит: "НЕ ПОМНЮ!" И портрет опускается обратно.

…Комиссия по проведению юбилея нашу гениальную идею зарубила на корню.

В начале 80-х я был на режиссерской стажировке в Московском театре им. Маяковского. Худрук театра, известнейший советский режиссер Андрей Гончаров, помимо всего прочего знаменит своим неповторимым криком. Причем, не только его силой и пронзительностью, но и замечательными текстами:

"…Это не театр, а пожар в бардаке во время наводнения!"

"…Ваш спектакль скучный, как музей в понедельник!"

"… Я болтаюсь один, как волос в супе!"

Всю жизнь рядом с Гончаровым была его жена Вера Николаевна – актриса и красавица. Они познакомились в детском саду и прожили вместе до ее смерти. Однако на репетициях Гончаров, фанатически любящий театр, никак не выделял ее среди прочих, орал, как на всех. Заводясь на репетициях, он часто, показывая на актера, не мог вспомнить его фамилию. Так однажды он закричал из зала на собственную жену: "Что вы там играете? Вы, я вас спрашиваю!" На сцене стояло человек десять, не понимающих, кем он не доволен.

"Господи, Боже мой, – Гончаров схватил за руку стоявшую рядом завлита Тамару Браславскую, – ну, как же ее!" "Кого?" – не веря глазам, спросила Тамара. "Вон ту, справа!" "Вера Николаевна, – пролепетала Браславская. "Да, да, вот именно: что вы там играете, Вера Николаевна!"

Гончаров репетирует "Кошку на раскаленной крыше" Уильямса. Мы, стажеры, сидим в зале – ассистируем. То есть составляем основную аудиторию, которой Мастер адресует свои неистовые крики. Репетиция не ладится, так что крику все больше. В конце концов Гончаров наорал на исполнительницу главной роли Татьяну Доронину, сообщив, что с ее короткой шеей не следует так подстригать парик! Доронина, тоже известная своим несладким характером, спорить не стала, а повернулась и уехала из театра.

Оставшись без оппонентки, Гончаров и вовсе занервничал. Ткнув пальцем в сторону декораций, он вдруг зловещим шепотом вопросил: "А где занавеска? Здесь должна быть занавеска!" После нескольких секунд гробовой безответной тишины прозвучало почти по слогам: "Всю ди-рек-цию не-мед-лен-но сю-да!!!"

Тут же за закрытыми дверьми зала, в фойе, раздался крик: "Дирекцию сюда немедленно!!" Это супруга Вера Николаевна, которой Гончаров запрещал находиться в зале во время репетиций, бросилась за дирекцией, крича на ходу про мерзавцев, которые только и делают, что хотят смерти Гончарова.

В зал входит директор Зайцев, верный гончаровский человек, переходящий за ним из театра в театр. Следом – его замы, помощники и постановочная часть. Рассаживаются в зале. После паузы, глядя в сторону, Гончаров начинает (надо слышать, как голос его в течение фразы поднимается от баритональных нот к фальцету): "Когда в моем кабине-те… умирал Охлопков… вы за его спиной разво-ро-вы-ва-ли театр… и разворовали до такой степени, ЧТО НЕТ ЗАНАВЕСКИ!!!" Зайцев, побагровев от незаслуженной обиды, нечленораздельно кричит, что не позволит, и выскакивает из зала. Замдиректора Мулюкин пытается перевести конфликт в область переговоров: "Видите ли, Андрей Александрович…" "А вы кто такой?" – обрушивается на него Гончаров. "Я заместитель дире…" "Не-ет такой профессии! – бушует Гончаров, – кучка воров на шее у театра – вот кто есть!!!" Немаловажную роль в организации скандала играет Вера Николаевна. Находиться в зале ей нельзя, поэтому она мечется по фойе, заламывая руки, время от времени появляясь в дверях зала. Дверей всего три. Она открывает резко правую, кричит: "Андрей, не разговаривай с идиотами!" – тут же захлопывает ее и через минуту возникает в центральной. "Андрей, они убьют тебя, прими "Сустак"!" И следующий вопль уже из левого входа: "Убийцы, не мучайте его! Убийцы!"

Скандал, впрочем, неожиданно заканчивается, потому что Гончаров, накачав себя до творческого состояния, вдруг поворачивается к сцене и начинает репетировать. Звучит музыка, артисты входят и выходят, дирекция тихонечко покидает зал. Вера Николаевна идет кричать на работников буфета, мы сидим, как сидели. Про занавеску никто и никогда больше не вспоминает.

Одно время в театре им. Маяковского работали сразу трое артистов Ильиных: отец Адольф и сыновья Володя и Саша. Как-то Гончаров, гоняя в репетиционном экстазе очередную жертву, вдруг завопил: "Это Ильин должен играть! Иль-и-на-а сюда немедленно!!" "Какого Ильина-то?" – пытались помочь актеры и помрежи. "Этого! Ну, этого… такого!!!" – заходился в крике Гончаров, показывая руками, какого Ильина. "Сашу, что ли?" "Да-да, Сашу! – орет Гончаров. – Вот именно, что Сашу!!" Человек пять тут же бросились за кулисы, нашли Сашку Ильина, притащили и вытолкнули на сцену. И тут же раздался дикий крик Гончарова: "Э-э-то не Саша!!!!"

• Предыдущая
• 8/37
• Следующая