Карта жизни (СИ) - Гор (Горенкова) Эльвира "Эльвира Гор" - Страница 17

Однако, молчание, повисшее за их столиком, говорило о том, что, скорее всего, и с этим простым заказом у старика возникли трудности. Внезапно тишину нарушил звонкий смех Луки.

– Что ты там сказал? «Манже» с миндалем! Ох, не могу! – он схватился за живот и принялся хохотать.

– Если ты никогда не слышал о том, что такое «Бламанже», то могу заверить, что потерял при этом очень много.

Слушая их разговор, старик удивленно пошевелил губами, но ничего не сказал.

– Прошу простить мое невежество, молодой человек, – наконец, не выдержал хозяин и перебил возмущенного Джонаса. – Но у нас, к сожалению, нет таких блюд. Могу осмелиться предложить Вам куриные крылышки в клюквенном сиропе и, – он понизил голос и подмигнул бесцветным правым глазом, – скажу по секрету: у нас здесь подают отличное вино. Я даже сделаю вид, что вы достаточно взрослые для подобного заказа.

– Вау! – протянул довольный Лука. – Это было бы здорово!

– Молчи, маленький пьянчужка, – перебил его Джонас. – Принесите один бокал. Этому не нужно. Не дорос еще, – губы его растянулись в мстительной улыбочке. Что же, в следующий раз мальчишка будет думать, прежде чем пускать издевательские смешки в его сторону.

– Да, как ты… ты!.. – Лука едва не лопнул от возмущения.

– Я как старший брат должен заботиться о твоем воспитании. Неужели ты думаешь, что вино подходящий напиток для таких маленьких мальчиков?

– И совсем я не маленький! – возразил тот.

– Ага. Как же. Кому здесь двенадцать?

Лука поджал губы и обиженно засопел, на что старик сдержанно улыбнулся и предложил ему тыквенный сок.

– Поверьте, юный господин, этот напиток ничем не хуже. А может даже и лучше, – усмехнулся он. – Итак, свиные ребрышки, куриные крылышки, вино и тыквенный сок?..

– Я бы вообще-то был не против гарнира и десерта, – вставил Джонас.

– Черничный пирог и запеченный картофель устроит? Могу так же предложить соленую селедочку. Пальчики оближешь! – старик демонстративно и громко причмокнул своими рыбьими, влажными губами. Жест этот выглядел весьма противно.

– Только не селедочку, – поморщился Джонас от нахлынувшего отвращения.

– А я бы не отказался! – отозвался Лука. – Селедочку и свиные ребрышки! И черничный пирог… а, еще картошечку! Если можно, с маслицем! – мальчишка потирал свои тонкие руки и разве что слюну при этом не пускал.

Старик повторил заказ, кивнул, вежливо и натянуто улыбнулся, а затем поплелся в соседнюю комнату, где отгородкой служила не дверь, а множество свисающих с потолка блестящих кистей, мишуры и прочего мусора.

Джонас с удовольствием растянул ноги. Огромный жесткий стул, разумеется, нельзя было назвать удобным, но сидение на траве настолько утомило его, что даже это дешевое и унылое заведение казалось не таким уж дурным. Еще неделю назад он бы ни за что не рискнул попробовать здесь что-нибудь, с брезгливым отвращением вытер бы руки о белоснежный платочек и бросил ткань на запыленный пол. Сегодня, однако, совсем другое дело. Вид его приличествует только такому захудалому и заброшенному трактирчику. Это он понял, когда, спустя некоторое время невысокая полная женщина средних лет с платком на голове, от разноцветных полосок и клеточек которого рябило в глазах, с грохотом поставила перед ними настольное зеркало.

Лука почесал затылок. Он открыл было рот, чтобы поинтересоваться, зачем бы им сейчас могло понадобиться зеркало, но так и не произнес ни звука. Видимо, мальчишка никогда не посещал подобные места, а потому не был наверняка уверен, входило ли это в правила всех трактиров или нет.

Джонас недоуменно вскинул бровь и забарабанил пальцами по дощатому столу, желая выразить этим жестом все свое презрение и недовольство. Звук выходил глухим и чересчур тихим.

Женщина наклонилась и принялась протирать обеденную поверхность. От нее пахло чесноком и травами. Джонас отвел взгляд в сторону, лишь бы не видеть перед собой этот ужасный, бьющий по глазам, красно-зелено-желто-оранжевый платок.

– Это чтобы Граф вас случайно не побеспокоил, мальчики, – бросила она, уже уходя.

Лука громко цокнул языком.

– Пока все идет как надо, – довольно произнес он. – Нужно бы у них и ночлег попросить. Не знаю… как-нибудь вежливо, – мальчишка задумчиво почесал нос. – Лучше будет, если спрошу я. Ты не вмешивайся.

Джонас возмущенно фыркнул.

– Ты совершенно не умеешь вести переговоры, неряшка.

Мальчишка хитро улыбнулся и повернул зеркало прямо к нему.

Владыка, зачем только он это сделал? Джонас принялся жадно разглядывать незнакомца, тусклой тенью отражавшегося с зеркальной поверхности. На бледном лице виднелись несколько грязных засохших полос, некогда уложенные в восхитительную прическу волосы, неровными комками сбивались в разных местах, синие кончики грязными кляксами портили и без того ужасный вид.

– Доволен? – зло прошипел он, с силой отодвигая зеркало. – На себя посмотри. О, извини, я совсем забыл, – он картинно всплеснул руками, – ты же всегда ходишь в таком виде!

Лука зыркнул на него исподлобья, но не успел ничего сказать, потому что в следующую секунду зал наполнился приятным аппетитным ароматом. В животе предательски громко заурчало.

Женщина несла огромный тяжелый поднос, на котором возвышались две гигантского размера тарелки.

– Свиные ребрышки с запеченным картофелем и маслом, – перед мальчишкой возникло огромное блюдо, в котором дымилось прожаренное мясо с золотисто-коричневой корочкой, сверху приправленное свежими пряными травами. Картофелины были щедро политы растаявшим топленым маслом.

Живот снова жалобно заурчал.

– Ваши куриные крылышки, прожаренные в клюквенном сиропе и запеченная картошка. Без масла, – перед ним шлепнулась железная овальная посудина, до краев полная темной жижи, в которой плавало нечто… отдаленно напоминавшее куриные крылышки.

Джонас поморщился, но заметив каменное выражение на лице разносчицы, отвернулся и принялся ковыряться искривленной вилкой в сиропе.

– Не советую есть крылышки вилкой, – сказала она. И ехидно добавила, – нынче уж слишком жесткое мясо пошло. – Десерт и напитки будут позже.

Она пробормотала им что-то вроде «приятного аппетита» и покачивая огромными бедрами удалилась из зала.

Лука тем временем нагнулся через весь стол и принялся нагло разглядывать его несчастные крылышки.

– О, я вижу там картошку! – его палец юрко проскользнул в блюдо. Лука быстро вынул его из сиропа и облизнул, пробуя на вкус. – О, а на вкус лучше, чем выглядит со стороны.

Джонас тоскливо обвел глазами ребрышки, источавшие изумительный аромат и принялся вяло ковыряться в своей еде. Он старался не смотреть на вымазанные чем-то отвратительным крылышки, то и дело накалывал на вилку выскальзывающую картошку. Живот громко урчал и умолял взять в рот хоть один кусочек. И Джонас решился.

– Могло быть и хуже, – пожал он плечами и снял свою потертую курточку, устраивая рядом, на небольшой горке сена.

Джонас, видимо, считал иначе. Как только они закончили обедать и расплатились (на это ушли все три золотые монеты, которые Лука успел накопить дома), богатенький мальчик потребовал ароматную ванну, чтобы умыться и привести себя в должный вид. Лука присоединился к его требованию, правда, выразив это в более мягкой просьбе. Их молча отвели на двор, где в небольшом отдельном домике стояла огромная кадка с водой и кусок розового душистого мыла. Джонас поморщился и принялся оттирать свое испачканное лицо, затем и вовсе залез в корыто. Он истратил почти весь кусок мыла и расплескал воду. Лука попытался остановить его, но попытка не увенчалась успехом. Джонас был настолько одержим чистотой, что готов был расправиться с любым, кто, по его мнению, являлся преградой к достижению этой цели. Лука умылся остатками почерневшей от болотистой грязи воды и вернулся в сарай, который им любезно предоставили на ночь.