Борьба или бегство (СИ) - Уманский Виктор Александрович - Страница 9

* * *

До сих пор я был в Питере всего однажды - в детстве - и мало что помнил. С того момента мне много раз приходилось слышать легенды о местной ужасной погоде. Возможно, они и были основаны на реальных событиях, но нам с Надей досталось небо без единого облачка и ласковое весеннее солнце. Около полудня, сделав кружок по центру, мы оказались в скверике у Казанского собора. Все скамейки были заняты, и я смело растянулся на траве.

Надя извлекла альбом в твёрдой обложке и по-турецки уселась на мой рюкзак. Она начала делать набросок, и маркеры смешно заскрипели по бумаге. Я с интересом наблюдал, как рыжая стена собора проступает сквозь изумрудную листву, повинуясь движениям изящных пальцев. Надя взяла коричневый маркер и уверенно провела несколько линий над крышей собора. Я поперхнулся:

- Думал, это небо!

- Ну да, - рассеянно ответила она.

Она продолжала менять цвета: жёлтый, оранжевый, фиолетовый. К моему удивлению, небо действительно получалось невероятно живым. Как ни странно, оно казалось более реальным, чем если бы Надя изобразила его голубым.

Она рисовала больше часа. Мне хотелось продолжить прогулку, но я не смел прерывать Надю, настолько она была поглощена процессом. Поэтому я просто любовался её руками и длинным носом. Когда она отстранялась, чтобы посмотреть на результат своего труда, то кончик носа слегка двигался, выражая то ли сомнение, то ли одобрение.

Когда скетч был готов, она просто захлопнула альбом и повернулась ко мне:

- Пойдём гулять?

Я не мог не улыбнуться в ответ.

Мы прошли мимо Спаса на Крови, через Михайловский сад, а затем - по арочной галерее в Летнем саду. Листва ветвей, оплетавших галерею, мягко шелестела на ветру. Мы вышли к Неве и через пару минут ступили на Троицкий мост.

Солнце грело не по-весеннему жарко. Шпиль над Петропавловкой пылал так, что на него невозможно было смотреть. Машины гудели, отплёвываясь выхлопными газами, и я тянул голову влево - ближе к реке. Каждый шаг по раскалённому асфальту отдавался внутри до странного гулко. Пространство как будто расширялось, втягивая в панораму новые и новые объекты. От покачивания корабликов на периферии зрения у меня закружилась голова.

Моя синяя футболка-поло оказалась слишком плотной для такой погоды и промокла от пота. Она облепила тело, и я внезапно осознал - однозначно и бесповоротно - что выгляжу в ней слишком худым. А уж как глупо с моей стороны было надеть кеды, а не сандалии! Наверняка Надя заметила это и смеялась про себя.

То, что она безупречна, а я - нелеп, больше не вызывало сомнений, и моё желание завязать романтические отношения теперь показалось попросту абсурдным. Из-за этого, однако, мне захотелось побыстрее пройти критическую точку - отмучиться. Пока у меня была серьёзная надежда на успех, решиться было трудно, а вот осознание неминуемого провала сделало предстоящий шаг проще.

«Посреди моста поцелую её, - решил я. - Сомнения теперь неуместны и попросту глупы. Если же вдруг - вопреки всему - она ответит на поцелуй, то я больше ничего не попрошу от жизни и буду абсолютно счастлив».

Дойдя до середины моста, я замедлил шаг и остановился у чугунной ограды. Вид воды, серебрящейся далеко под нами, завораживал. Возникло странное чувство: всё вокруг было чересчур реально, из-за чего казалось, что это обман, наваждение.

Пальцами правой руки я осторожно нащупал Надину тёплую ладонь. Она не отдёрнула руки, и я повернулся к ней лицом. Надя робко замерла, похоже, уже предчувствуя, что случится дальше. Чуть наклонившись, я неловко приник к её губам. Глаза её удивлённо распахнулись. Долгая секунда... и веки опустились, а губы раскрылись мне навстречу.

Я так долго ждал этого, что теперь потерял голову. От вкуса Надиных губ меня начало укачивать, будто мы были не на мосту, а на палубе того самого кораблика. В кровь впрыснули концентрированную дозу эйфории, и теперь она разбегалась по всему телу - до кончиков пальцев, ушей и волос.

Когда всё закончилось и я взглянул в Надины серые глаза, то увидел в них такое радостное удивление, что моё собственное счастье вдруг обрело плоть. Мечта исполнилась. В порыве я заключил Надю в объятия.

* * *

Ближе к вечеру мы встретились с моим приятелем Петей и его подругой. Все вместе мы гуляли, а около полуночи отправились к Пете на квартиру. Его родители были на даче, и до утра мы просто болтали, пили вино, а Петя играл на гитаре.

В пять мы с Надей решили ложиться. В выделенной нам комнате оказалось довольно зябко, и я забрался под простыню в одежде. Надя легла рядом, смотря в потолок, и, хотя мы не касались друг друга, её тепло ощущалось совсем близко. Я гадал, чего она от меня ждёт, и мучительно боялся ошибиться. Мы ведь остались вдвоём в одной постели: наверно, теперь нам нужно переспать? Или для этого слишком рано - мы ведь только сегодня впервые поцеловались... Хотелось казаться опытным и уверенным в себе мужчиной, а не неловким подростком, коим я являлся на самом деле. Внезапно Надя заговорила:

- Видишь лицо?

Я удивлённо поднял бровь. Надя всё так же смотрела в потолок, и мне, за неимением лучших вариантов, пришлось уставиться в ту же точку.

Потолки здесь были из спрессованных щепок - шершавая поверхность серо-зелёного раствора с множеством перекрещивающихся тёмных линий. В некоторых местах попадались особенно длинные щепки, прорезавшие море мелких, будто кораблики на Неве.

- Вон два человека бегут по дороге, - Надя говорила довольно буднично. - Хотя нет, их трое. У последнего особенно весёлое лицо, даже хищное! Он гонится за ними. Похоже, они играют. А сзади - стена деревьев, и среди листвы мелькает небо. Нереально синее!

- Хм... Ты видишь всё это на потолке?

Я почувствовал себя идиотом. Не то чтобы впервые.

- Да, конечно. А ты нет? Вон птица. Серая с жёлтым хвостом и длинным клювом, - Надя по-прежнему не сопровождала слова какими-либо разъясняющими жестами, и мне оставалось только следить за направлением её взгляда. - А... Ты видишь рыжую собаку? Она сидит и смотрит так преданно... Наверняка - на хозяина. Его нам не видно, но тут важен не он, а её чувство.

Мне нечего было сказать. А ещё - я понял, что Надя не думала о сексе. Привстав на локте, я поцеловал её в щёку. Она улыбнулась, но чуть смущённо, не отводя взгляда от потолка, как будто ей не хотелось отвлекаться. Во мне шевельнулось уязвлённое самолюбие, но оно тут же показалось совершенно мелочным. Откинув голову на подушку, я закрыл глаза.

Когда около полудня мы проснулись, я спросил Надю, видит ли она всё так же эти рисунки.

- Да, конечно, - ответила она.

Весь следующий день я не сводил с неё глаз. А она - вот сюрприз! - снова позволяла целовать себя. Поездка в Питер оказалась столь переполнена счастьем, что про себя я твёрдо решил: как минимум ради этого уже стоило жить.

* * *

Мы с Надей начали встречаться. Подолгу гуляли вместе, мокли под дождями, согревались в кафешках. Понемногу мне стали открываться новые черты её личности.

В Наде жила безграничная любовь ко всему живому. До знакомства с ней я думал, что люблю животных: ну так, более-менее. Теперь же я понял, что раньше их просто не замечал. Когда мы гуляли в парке, собаки, до этого чинно прогуливавшиеся со своими хозяевами, бросались к Наде, чтобы попрыгать вокруг и поставить не неё свои лапы. Надя разговаривала с ними, чесала их головы, и они трясли мохнатыми ушами, тыкаясь в её руки. Если Надя видела где-то лошадь, или пони, или кошку, она сразу останавливалась, забывала про всё и начинала любоваться. Если животное можно было погладить, то Надя без колебаний - и зачастую безо всяких предварительных комментариев - направлялась к нему и начинала общение. Иногда это случалось посреди нашего с ней разговора, из-за чего я оказывался огорошен, но обижаться при виде её счастливого лица было невозможно - оставалось только самому расплыться в улыбке.

Я не особенно любил зоопарк, как и большинство взрослых людей. Но поход туда с Надей был большим событием.