Тогда ты молчал - фон Бернут Криста - Страница 3

Однако в этот раз за их столом для постоянных посетителей никого не было. Янош состроил разочарованную мину и отправился в туалет.

Давид заказал два пива — одно себе, другое напарнику — и уселся в одиночестве за дальний столик в глубине пивной.

У него было то странное состояние — некая эйфория, вызванная переутомлением, — когда ему срочно нужно было чего-нибудь выпить, чтобы потом он смог уснуть и поспать хоть пару часов. Глаза жгло, сердце колотилось. На прошлой неделе полицейский врач обнаружил у него нарушение сердечного ритма и предложил Давиду написать соответствующее заключение. Естественно, Давид отказался. Он не хотел идти в вынужденный отпуск, ему нужна была эта работа по многим причинам. Он зажег сигарету.

Пожилой мужчина в потрепанном костюме официанта принес пиво. В тот же момент к столику вернулся Янош. Давид посмотрел ему в лицо: на нем, как в зеркале, отражалось настроение Давида. Янош был бледен, его глаза лихорадочно блестели, а вокруг них обозначились темные круги.

— С тобой все в порядке? — спросил Давид.

— Да. Ничего.

До этого они еще шутили о том о сем, но сейчас лицо у Яноша было серьезным. Он сел за стол и отпил большой глоток пива.

— У тебя еще есть сигареты?

— Конечно.

Давид подал ему пачку. Янош вынул одну сигарету не глядя на Давида. Оба молча курили и пили пиво. Не всегда работа доставляла им удовольствие, иногда она оказывалась напрасной тратой времени. Особенно тогда, когда приходилось долго ждать, например, момента продажи наркотиков или торчать перед домом подозреваемого, за которым установлена слежка. В таких ситуациях они время от времени вели глубокомысленные беседы — о смысле жизни, о будущем, о непонятном глубинном страхе, который не испытывали те, кто вел нормальный дневной образ жизни.

Собственно, они с Яношем были друзьями. Но всегда возникала одна и та же ситуация: как только работа заканчивалась, вдруг оказывалось, что им уже нечего сказать друг другу. Чувствовал ли то же самое Янош? Было ли такое у других коллег с их напарниками? В этом ли состоял тайный смысл их встреч каждой ночью? Встречаться, чтобы вместе нарушить большое молчание? Давид подозревал, что так оно и было, но об этом он никому не смог бы сказать. О таком не говорят.

Давид поерзал на стуле и посмотрел на часы. От усталости резь в глазах усилилась. Вдруг ему захотелось побыстрее очутиться дома, в постели.

— Я могу сегодня взять машину? — спросил он Яноша.

— Конечно. Сегодня ведь твоя очередь.

— Спасибо.

Каждый из них по очереди ездил на служебной машине домой, а другой брал такси за служебный счет. Строго по очереди. Зато тот, у кого была машина, на следующий вечер забирал напарника из дома на ночное дежурство.

— Я уже пойду, — сказал Давид. — Что-то долго нет остальных.

— Никаких проблем. Ты меня заберешь в десять?

— Конечно. Ты еще остаешься?

— Может быть, на пару минут. Я только пиво допью.

В переводе на обычный язык это значило: я закажу еще кружку пива. Давид ухмыльнулся и хлопнул Яноша по ладони.

— Круто, старик.

— Да пошел ты…

Их усталые лица на какой-то миг посветлели.

— Тебе сигареты оставить? — спросил Давид.

— Оставь, я потом себе еще куплю.

Через пару минут Давид сидел в служебном БМВ третьей модели, припаркованном как раз под запрещающим знаком, установленном перед «Пале». Он завел машину, вытащил из пачки уже, наверное, сотую за эту ночь сигарету и нажал на прикуриватель. Улицы в это время были пусты как никогда. Он наслаждался этими последними двадцатью минутами одиночества. Прикуриватель выскочил из гнезда, Давид поднес его к сигарете и глубоко затянулся. Затем машина тронулась и он поставил в проигрыватель новый компакт-диск. Чернокожая поп-дива, по которой уже давно было видно, что она хроническая любительница «крэка», пела о страхе и о мужестве, о том, как все начать сначала, и, конечно же, сама верила в возможность этого, как и все остальные наркоманы. У нее все еще был сильный и красивый голос, но скоро ей и это не поможет. Давид знал и арестовывал многих женщин, которые выглядели похоже и вели себя так же, — исхудавшие, нервные, сжигаемые изнутри дикой болезненной энергией, безнадежно больные, они вскоре заканчивали свои дни в гробу, в психиатрической больнице или в приюте для бездомных. Впрочем, последнего варианта ей опасаться нечего.

Давид выехал из центральной части города на кольцевую дорогу и двинулся в восточном направлении. Он старался не уснуть, но глаза просто слипались. В конце концов он включил приемник. Передавали новости. Диктор сухо сообщил, что количество банкротств среди предприятий в этом году снова достигнет рекордной цифры, впрочем, как и внутренняя задолженность правительства. Давид слушал в пол-уха, он уже давно привык к репортажам, сообщающим о катастрофическом состоянии национальной экономики. Запрещенные сделки распространились повсеместно, несмотря на спад в стране или, наоборот, благодаря ему и страху перед будущим.

Не доезжая до своего дома, он свернул на боковую улицу и въехал на территорию бывшей бумажной фабрики, которую закрыли несколько лет назад и в ближайшее время собирались снести. Ему бросилось в глаза, что здесь было темнее, чем обычно, но почему — он сразу не сообразил. Клуб, в который он хотел зайти, находился в одном из старых фабричных цехов, в глубине территории, и обычно был открыт до восьми утра. Раза два Давиду удалось буквально в последнюю минуту «схватить добычу» (так они называли между собой результат своих облав, как будто речь шла об игре в жандармов и разбойников). С тех пор он частенько заезжал сюда в одиночку, поступая при этом против правил: он был без напарника, да и участок не его. Но в случае удачи на это не обращали внимания.

На бетонированной площадке перед цехом было пусто и темно. Давид остановил машину в нескольких метрах от здания и вышел из нее. Только сейчас он сообразил: что-то тут было не так. Звенели цикады, где-то вдалеке раздался сигнал машины и визг тормозов, и все. Не было слышно ни грохота басов, ни приглушенного стенами многоголосого крика. Очевидно, в клубе выходной день. Давид уже хотел сесть в машину, как вдруг заметил что-то лежащее перед входом в здание.

Давид вытащил пистолет и снял его с предохранителя.

Было очень тихо и темно, только тусклая лампочка перед входом слабо освещала что-то лежащее на земле. Может быть, это просто сверток с одеждой, конечно, ничего опасного. Все же, чтобы в темноте не представлять собой хорошую мишень, Давид не включил фары своего БМВ. Вместо этого, сжав пистолет обеими руками и посматривая то вправо, то влево, он медленно пошел к входу в клуб.

Что-то оказалось молодым человеком, одетым в очень широкие брюки и черную футболку с короткими рукавами и какой-то надписью. Он лежал на боку, отвернувшись от Давида, и, казалось, спал. По крайней мере, Давид надеялся, что парень спит. Он осторожно опустился на корточки, взял пистолет в левую руку, а правой тронул лежащего за плечо. Оно было каким-то странно твердым, словно замороженным, хотя ночь была теплой. Давид приложил два пальца к сонной артерии и не почувствовал ударов пульса. Кожа оказалась холодной и неживой, точно воск.

— Вот дерьмо, — тихо сказал Давид.

Во рту у него пересохло, а в желудке вдруг ощутилась каждая сигарета, выкуренная за нынешнюю нескончаемую ночь. Конечно, это был далеко не первый труп, который ему приходилось видеть, но сейчас он просто не ожидал ничего подобного. Его охватил озноб. Он подумал о Сэнди, которая в данный момент лежала одна в постели, бегом бросился к машине и схватил карманный фонарик — мощный «Маг-лайт». В его холодном свете лицо мертвеца казалось серым и каким-то странным. У Давида не было желания рассматривать его внимательнее. Он обнаружил здесь труп. Это означало, что в ближайшие часы он домой не попадет и даже позже у него не будет никаких шансов отоспаться.

Он вытащил из кармана мобильный телефон и позвонил дежурному в отдел по расследованию убийств. С его точки зрения, здесь все было ясно. Героин, «хайбол» или «крэк». Ночной клуб был местом продажи всевозможных наркотиков, в том числе и сильных. Давид все объяснил дежурному, который пообещал выслать соответствующую группу. Ночь была такой теплой, что во время этого короткого разговора Давид даже вспотел. Наверное, дело было все же не в температуре воздуха.