Тогда ты услышал - фон Бернут Криста - Страница 43

— Знал ли кто-нибудь из ваших коллег об этом мероприятии?

— Нет, насколько я знаю, никто. Конечно, я очень старался, чтобы никто не узнал.

— А как насчет родителей?

— Без понятия, это вам нужно спросить… у Симона. Понимаете, я не знал, что родители не в курсе, иначе я бы этого не сделал!

— Разве не было жалоб от родителей?

— Как же, были! После каникул что-то такое происходило. Я уже не знаю, кто жаловался. Но это дело спустили на тормозах, потому что надзор в школе заканчивается с первым днем каникул.

— И никто не узнал о том, что вы тоже там были?

— Нет, — сказал Даннер.

И в этот момент в окно заглянуло солнце и луч, отразившись от здания напротив, упал на лицо Даннера. Тот, ослепленный, закрыл глаза. Боуд встал и наполовину зашторил окно. Ну хотя бы следит за происходящим, даже если не вмешивается.

— Ваши ученики стояли за вас стеной, — заметила Мона. Настолько очевидная параллель с последними событиями, что она в первый момент сама удивилась. События повторялись самым непостижимым образом. Что это — случай, судьба, или все дело в характере Даннера?

— Итак, вы поехали в Португалию.

— Да.

— Вы спали на пляже возле городка… как там он называется?

— Карвоэйро, — ответил Даннер, и Мона с удивлением заметила, что его лицо внезапно прояснилось.

— Там было что-то особенное, в этом?..

— Карвоэйро, — повторил Даннер, и это прозвучало почти что нежно.

Он выпрямился на стуле, даже осанка у него изменилась. Он выпрямился и откинул с лица волосы. В глазах больше не было усталости.

— Да. Что там было? Что вы пережили?

Возникла небольшая пауза. Даннер в буквальном смысле светился. Даже Боуд в своем уголке за письменным столом зашевелился, как будто заметил что-то необычное.

— Я абсолютно не знаю, как вам это объяснить, — сказал Даннер.

— Ну попытайтесь хотя бы.

— С тех пор я туда больше не ездил. Мне только говорили, что сейчас Карвоэйро — это скопление отелей. Побережье полностью застроено. Дешевое место для туристов. Отвратительно, никакой атмосферы. Но тогда это был рай.

— Понятно.

Внезапно Даннер наклонился вперед и коснулся руки Моны настолько интимным жестом, как будто они были здесь одни. Как будто не было Боуда и Даннера не допрашивали, а просто он рассказывал свою историю сочувствующей женщине, которая хочет побольше узнать о понравившемся ей мужчине.

И прежде чем Мона успела отреагировать, Даннер снова отклонился назад, и, по крайней мере, физическая дистанция между ними восстановилась. Но взгляд он не отвел.

— Можно задать вам вопрос?

— Только если он относится к делу.

— Да, относится. Вы когда-нибудь отдыхали с людьми своего возраста? Я имею в виду, когда были молоды?

Однозначно, это к делу не относилось.

— Извините, но здесь речь идет не обо мне, а о вас.

Как будто не слыша ее, Даннер продолжил, а на его лице было все то же непонятное отстраненное выражение, и из-за этого создавалась иллюзия, что здесь не было никого, кроме них двоих.

— Представьте себе побережье Атлантического океана, обрыв, берег из светло-коричневого песчаника. Пляж, на котором мелкий и такой белый песок, что прямо слепит глаза. Море, темно-синее и всегда приятно прохладное, даже если стоит страшная жара. Пещера в камнях, образовавшаяся целую вечность тому, когда море еще покрывало практически всю землю.

— Могу себе представить.

— Я тогда увидел такое впервые. Даже не знал, что на свете есть такие места. Такие магические места, как это. Где полно молодых людей, таких, как мы.

— Дети из Торремолино[16], — внезапно сказала Мона, сама не зная, зачем она это сделала.

Просто вырвалось у нее. Строго говоря, это не имело никакого отношения к делу. Роман «Дети из Торремолиноса» — это книга о романтической компании хиппи, которую она читала еще в молодости. И вдруг она вернулась, та магическая атмосфера, возникшая при чтении книги, но которой никогда не было в ее жизни.

Даннер снова посмотрел на нее и улыбнулся.

— Да! Примерно так это и было! Именно это я и хотел сказать! Вы теперь понимаете, что я имею в виду?

Мона вздрогнула. Здесь был Боуд, разговор записывался, да и вообще шел допрос. Но Даннер говорил дальше, как будто не мог остановиться. Долгие годы он молчал о Карвоэйро, потому что прямо рядом с раем, очевидно, находился ад. Но его прорвало, наконец-то выплеснулись все те впечатления, которые он так долго хранил в себе. Точно так же, как Штайер, Амондсен и Шаки, которые заплатили за свое молчание жизнью.

Они ехали целый день. Бредо и Миха по очереди вели машину. К счастью, незадолго до поездки Бредо получил права. Ночью они мерзли — то в леске под Мульхауз, то на ледяном испанском высокогорье под Саламанкой. В Гренаде они утром проснулись от мычания нескольких перепуганных коров, собравшихся вокруг машины. Наконец они добрались до Португалии. На границе они нашли отель, в котором милая администраторша пожертвовала двухместным номером, разрешив им ночевать там впятером. Они некоторое время обсуждали, не пригласить ли администраторшу, которая была молодой девушкой, лет двадцати пяти, на бокал вина — у них с собой было два литра красного вина. У них ничего не получилось, потому что никто не решился заговорить с ней об этом.

А потом была Португалия. Крестьяне, продававшие на обочине помидоры и персики. Деревни с домами бежевого и белого цвета, блестящие и пустые во время полуденной жары. Огромные грузовики, перевозившие груды пробкового дерева. Убийственное движение на двухполосной скоростной трассе, ведущей на запад. На одном из крутых поворотов чуть было не произошел несчастный случай, потому что Бредо слишком поздно снизил скорость. Переключившись на вторую передачу, он, новичок, вернул машину на полосу как раз вовремя — огромный грузовик ехал по встречной полосе. Они смеялись до полусмерти, понимая, что этот сумасшедший маневр их всех едва не убил.

Когда на четвертый день они приехали в Альгарву, было уже темно. Они переночевали в машине, прямо над обрывом. Над ними раскинулось звездное небо, какого они никогда еще не видели. Луна отражалась в море, которое шумело где-то глубоко под ними и простиралось до самого горизонта.

На стоянке они были не одни. На твердой глинистой земле сидели группки португальцев, испанцев, французов и даже несколько немцев, пускали по кругу бутылки с вином и косяки. Они присоединились к ним.

Что такое настоящая дружба?

Амондсен написал это за несколько дней до того, как его убили.

Я уже не знаю. С тех пор у меня не было друзей. Ни одного человека, с которым я ощущал бы такое единение, как с этими ребятами. Может быть, дружба — это когда в самом прямом смысле делишь все с другим: еду, место для сна и, да, девушек тоже. Я могу выразить это только так: между нами не было никаких препон. Мы были неразлучны, как один человек в пяти различных ипостасях. Мы могли читать мысли друг друга. За эти шесть недель мы узнали друг о друге все. Что Бредо тошнит от любой водки и какие звуки он при этом издает. Что Шаки не может заснуть, не выпив. Что Конни, покурив, становится сентиментальным и начинает плакать.

Я предполагаю, Карла, что тебе такая информация покажется глупой. Опять же, дело в том, что ты женщина. Если бы мы были женщинами, мы вели бы долгие разговоры о личной жизни, о наших страхах, наших родителях, наших любовных приключениях. Но мальчики — другие. Если они начинают серьезный разговор, то не о том, что есть, чего нельзя изменить, а о своих планах и мечтах. Мы строили самые замечательные, самые дерзкие воздушные замки и рушили их. Миха цитировал Франсуа Вийона, а Шаки рассказывал жутко пошлые шутки. Я мог бы продолжать и продолжать, Карла, потому что эти воспоминания я так долго хранил в себе, что уже начал отравлять этим себя и свое окружение.