Несвобода (СИ) - Орлова Тальяна - Страница 35

В дверь толкнули, потом подергали ручку. Я мгновенно напряглась, но Вадим даже на секунду не остановился. Там все слышно — нас слышно, как я сейчас слышу хохот какого-то мужчины. И если бы не это невыносимое движение внутри, то смогла бы оттолкнуть. Однако мой протест, заставивший напрячься, только усилил ощущения.

— Вадим… остановись…

Возможно, что я не сказала этого слух — только намеревалась. Но он и не услышал. Только вдруг посмотрел на меня. Почувствовав это, я тоже открыла глаза. Какие же черные у него глаза… Смотрела, как приоткрыт рот — сейчас он не сдерживается. Ловит каждый мой стон, каждый выдох. Но ему словно мало и потому движения становятся еще более яростными. И что-то мелькает в глазах, когда он улавливает мою несдержанность. Но я не отвожу взгляда. Он красив для меня — и я точно знаю, что красива для него. Вижу это в отражении зрачков, которые почти затопили всю радужку.

Закрыла глаза только за секунду до оргазма. Он присоединился почти сразу, но продолжал держать меня. А внутри все пульсировало и пульсировало — и непонятно даже, это утихающие остатки его или моего возбуждения.

Отпустил только после того, как я пришла в сознание. Улыбнулся — очень ласково, но продолжал молчать. А я, опомнившись, принялась быстро одеваться под его пристальным взглядом. Ну конечно, он-то уже и штаны застегнул, и рубашку поправил. И только когда я оделась, обхватил лицо ладонями и наклонился:

— Я с ума схожу, когда ты так сильно меня хочешь.

Я закусила губу и глянула на него с иронией:

— Пф, придумываешь себе! Это же было почти изнасилование!

— Ты чуть не срывала с меня одежду, но не обижайся — это было так хорошо, что я готов ради этого вообще никогда не раздеваться.

Глупо отрицать — он все прекрасно видел. Потому просто приоткрыла рот, чтобы поцеловал. Хоть на этот раз не стал ерепениться, выполнил молчаливую просьбу. И поцелуй получился настолько впечатляющим, что я чуть было не попросила о втором изнасиловании, едва сдержалась.

У меня ушло три минуты, чтобы привести себя в порядок перед зеркалом. Щеки немного горели, а глаза блестели, но здесь многие гости выпившие — вряд ли я буду выделяться. Пока рукой приглаживала волосы, бросала на него взгляд через отражение. Стоит за моей спиной, улыбается. Нет, ну что же это за дрессировка такая? Обязательно в другой раз его полностью раздену, а сама останусь почти одетой. Пусть он довольствуется тканью вместо горячей кожи, раз такой умный.

А когда вышли из ванной, никто на нас даже внимания особого не обратил. В порядке вещей, похоже. Или в доме слишком много народу и ванных комнат, чтобы такой мелочи придавать значение. Остановили официанта с подносом, сделали по глотку шампанского, и пока стояли — постоянно посматривали друг на друга и безотчетно улыбались.

Нет никаких игр в этих взглядах: когда то один, то другой мельком смотрит, а если случайно пересекаются, то невольно смеются и перехватывают руки, отпускают, и снова перехватывают, и не хотят разжимать пальцев. Но разжимают, чтобы в следующую же секунду снова мельком смотреть и надеяться, что взгляды случайно пересекутся. Нет никаких игр в этом взаимном притворстве: когда он отпускает, чтобы я спонтанно потянулась следом, допустила очередное неловкое касание, а если не коснусь, то он сам притворно неловко коснется, а потом не выдержит, притянет к себе и мимолетно коснется губами волос. И снова отпустит, как будто хотел отпустить, чтобы начать заново эту странную не-игру. Или я ничего не понимаю в играх.

Минут через двадцать я взяла Вадима под руку и уверенно пошла с ним в гостиную, готовая к каким угодно встречам.

Антон не был пьян, он разговаривал с какими-то мужчинами. И хоть жены его я так и не разглядела, но, судя по всему, брат здесь не отрывался так, как некоторые — просто гость на обычной вечеринке, поддерживает нужные знакомства, а может, тоже является старым другом хозяина дома, раз Вадим о своей приятельской связи с Григорием упомянул.

Он будто почувствовал, что мы остановились за его спиной. Обернулся, широко улыбаясь:

— О, Вадим! Как пожи…

В конце разворота он осекся. Уставился на меня и словно глазам поверить не мог, только ошарашенно разглядывал, открывая и закрывая рот. Потом вдруг схватил за плечи и тряхнул.

— Аришка?

Я не успела ответить. Да и что на это отвечать? Но Антон распалялся на глазах:

— Ты что устроила, дура малолетняя? Мать себе места не находила, да никто не находил! А отец сказал, что ты ему пригрозила… если искать будем! И всем нам приказал тебя не искать! Я уж думал, ты на помойке где-нибудь мертвая валяешься!

Ну да. Все себе места не находили, но раз уж отец приказал, так все разом и успокоились. Я оттолкнула брата и сама отступила на шаг. Но он был уже не удивлен — скорее растерян и зол. Схватил меня за локоть и потащил снова из гостиной, где все же было не так многолюдно. Но и там не остановился, поволок к лестнице на второй этаж. И как только мы остались наедине, отпустил захват, а я недовольно потерла место, в которое он с такой силой вцепился. Оглянулась. Вадим не спешил — медленно поднялся до середины лестницы и там остановился. Я и сама не могла определиться, следует ли ему вмешиваться.

Но его присутствие все-таки придавало уверенности в себе. Если Антон сейчас меня потащит в машину, чтобы отвезти домой и передать родителям, то не думаю, что Вадим позволит. Ничего об этом не говорило — мне было спокойнее так думать. Не просто ведь он так тут стоит — с показной легкостью оперся на стену, руки на груди сложил, но не уходит. Потому и заговорила уверенно:

— Я не вернусь домой, Антон. Прошу прощения, что заставила вас волноваться.

— Почему… Нет, ты просто объясни мне, почему?! Что такого сделал отец, что ты сорвалась без вещей и денег?

— Ты сам знаешь. Все ты знаешь, брат.

Ярость его утихла, теперь и он говорил спокойнее. Но в словах все равно звучало неприятное:

— Да, я знаю. Что ты с жиру взбесилась. К тебе, в отличии от меня и Сашки, никто повышенных требований не предъявлял — всю жизнь как сыр в масле каталась. И замуж бы тебя выдали, горя бы не знала. Ты с рождения была обречена жить без проблем, Арин! Так что, заскучала в идеальных условиях?

У меня было что сказать — много чего было, но я внезапно поняла, что слова бессмысленны. Антон и Сашка были правой и левой рукой отца, с них три шкуры драли, чтобы воспитать безупречных бизнесменов. А что я? У меня уроки танцев и музыки. Им не позволялось даже четверки из гимназии приносить, а меня вообще забрали из гимназии. По мнению братьев, я получала все привилегии ребенка богатой семьи, но ничем за это не платила. Они думали, что это мне повезло — и только потому, что уродилась девчонкой. Мы — все трое — ненормальные, с переломанной психикой, забитые стереотипами и кучей комплексов люди, вышедшие из «самого счастливого детства». Вот только их ломали в другую сторону, потому моих переживаний и не поймут. Вот именно Антону я никогда не смогу объяснить, что до того побега будто вовсе не жила. И предпочла просто пожать плечами — пусть расшифровывает как угодно.

Антон опешил он моего равнодушия и тоже обернулся туда, где стоял Вадим, глядя в пол — он, конечно, слышал каждое слово. И после этого брат посмотрел на меня внимательнее:

— А-а, теперь я понял, вы вместе… Ты не на улицу сорвалась, а к нему? — он говорил теперь совсем без злости, просто рассуждал вслух. — Я даже не знал, что вы знакомы. Но, Аринка, он забил тебе голову неправильными вещами! У него ведь совсем другая ситуация была.

Я поинтересовалась:

— И какая же была у него ситуация?

Вадим при этом посмотрел на нас, во взгляде ирония, но по-прежнему не вмешивался и не подходил. Антон только на секунду глянул на него и снова вернулся ко мне:

— Бедному мальчику светила должность в Берлинском посольстве. Бедный мальчик решил, что не хочет такой ужасной судьбы! Бедный мальчик оказался настолько щепетилен, что предпочел торговать девочками, чем выполнить обязательства перед своей семьей. Как будто не знает, что в таких семьях дети рождаются не для того, чтобы жить свободно. Свободы выбора не существует, уж тем более для таких, как мы.